Но те времена давно прошли, и сейчас квиттинская ведьма использовала легендарный щит для других целей. Со стороны он напоминал окно, позади которого бушует пламя. Поверхность горела ярким багровым огнем, но во мрак пещеры не проникало ни единой искры – свет кончался сразу на шершавой, иззубренной поверхности драконьей чешуи. А там, за этой поверхностью, багровое пламя троллей билось и бурлило: оно наступало, оно грозило, затягивало, и даже Хёрдис делалось не по себе.
– Все больше и больше! – гневно крикнула она, обернувшись в глубину пещеры. – Ты видишь, чудовище? Видишь, гад ползучий! Все сильнее и сильнее! Так сильно, что скоро прожжет твой хваленый щит и спалит меня, да и тебя с твоим отродьем заодно. Ты слышишь, чудовище?
– Слышу, – низко и гулко ответила темнота.
Отзвук не сразу погас, а еще долго бродил меж каменными стенами неоглядной пещеры.
Хёрдис содрогнулась. Она сама требовала ответа, но ее ненависть к великану была так огромна и нестерпима, что каждый звук его голоса она воспринимала как удар. От этого звука в каждой частичке ее тела возникала холодная, томительная боль. Это болела смерть, поселившаяся в ней взамен жизни, которую каплю за каплей выпивал из нее великан. И чем больше человеческого тепла вытягивал Свальнир, чем больше холодела ее кровь, тем больше становилась ее ненависть. Хёрдис жмурилась, пережидая эту холодную боль, и ненавидела Свальнира так яростно, что ненависть держала ее за горло и не давала вздохнуть. Неужели этому никогда не будет конца?!
Багровое пламя в драконьем щите померкло и стало гаснуть, как бывало всегда, когда Хёрдис переставала думать о великане.
– Слышишь ты, мерзавец! – закричала она опять, немного отдышавшись. – Слышишь и даже не чешешься! Долго я еще буду смотреть, как моим огнивом балуются тролли! Если бы оно было просто в глупых человеческих руках… – Хёрдис задохнулась от бешенства. – Но оно у троллей! Те мерзавцы, которые его держат у себя, понятия не имеют, что им завладели тролли! Они понятия не имеют, что со всеми сильными вещами всегда так: с ними или умеют обращаться, или нет! А если они уходят от хозяина и попадают к дураку, то ими завладевают тролли! И творят что хотят, творят глупыми человеческими руками! Долго я еще буду на это смотреть? А ты долго еще собираешься на это смотреть?
– Незачем на это смотреть, – прогудела темнота.
Хёрдис вжала голову в плечи. Она не видела, не хотела видеть Свальнира, который лежал где-то там, на каменном полу в самой глубине. Лежал, судя по голосу, в своем настоящем исполинском облике. Это он так отдыхает, мерзавец. Тяжело, видите ли, всю его великанью мощь впихивать в крошечный кувшинчик обыкновенного человеческого тела. Впрочем, иногда он это делает весьма охотно. Когда ему надо. Хёрдис стиснула зубы. Да уж, теперь это случается все реже и реже. С тех пор как она сама начала каменеть, выжатая, как горсть ягод, ему уже не удается особо поживиться.
– Молчи! – свирепо крикнула Хёрдис. – Тебя не спрашивают, каменная голова! Лежи там себе и не дергайся!
Поначалу она надеялась, что великан когда-нибудь не стерпит оскорблений, которыми она его осыпала, и придушит ее. Но напрасно. Она все же оставалась человеком, и великан не хотел выпускать ее из рук. Она была его собственностью, его сокровищем, и он не хотел ее лишиться.
– Ты позволяешь грабить меня кому попало! – кричала Хёрдис в темноту, стараясь выбросить наружу душившую ее тоску. – Где мое обручье, мой Дракон Судьбы? Почему он до сих пор у того мерзавца, у Торбранда по прозвищу Тролль? Сколько раз ты обещал мне вернуть его?
– Я верну, если оно вернется на Квиттинг. В гости к моим родичам во Фьялленланде мне не очень хочется.
– Молчи! – Хёрдис вскочила и топнула ногой по камню. – Мне наплевать, чего тебе хочется! Я тебя не спрашиваю! Я тебя не желаю слышать! Слушай, что я тебе говорю, урод! Ты обещал мне вернуть Дракона Судьбы. Ты обещал мне вернуть мое огниво. Если бы оно было у меня…
«…только бы ты меня и видел!» – хотела она сказать, но сдержалась. Конечно, если бы отец тогда не отнял у нее огниво, ее не лишили бы свободы и не пытались бы принести в жертву в святилище Раудберги, и Свальнир не взял бы ее оттуда к себе. И сейчас она жила бы где-нибудь среди людей и была бы человеком, а не ведьмой Медного Леса с холодной синей кровью и каменеющим телом. Все ее боятся и ненавидят. Знали бы они, что еще больше боится и ненавидит себя она сама!
– Я не желаю больше смотреть, как тролли играют моим огнивом! Они доиграются до чего-нибудь такого, что и тебе будет плохо! – пригрозила Хёрдис в темноту. – Я должна пойти и получить его! Ты слышал! Завтра же ты отнесешь меня туда!
– Не понесу, – гулко бухнула темнота. – Ты и так достаточно находилась. С этим железом… Нечего тебе столько ходить. Сиди дома.
– Нет, отнесешь, отнесешь! – Хёрдис со злобой ударила ногой каменный пол, потом еще и еще, точно хотела причинить ему боль. На самом деле она била саму себя, злясь, что не чувствует боли. – Я так хочу! Ведь не ты же добудешь мне мое огниво! И не твоя же троллиха! Оно само не придет!
– Это легкое дело, – пискнул кто-то рядом.
Хёрдис не успела отстраниться, и ее ногу царапнули чьи-то мелкие острые зубы. С негодующим криком Хёрдис отскочила. Рядом с ней кто-то зашевелился и захихикал.
– Уйди прочь, великанье отродье! – гневно крикнула Хёрдис. – Иди к своему гадкому отцу, может, он ненароком тебя раздавит! Чтоб я тебя больше никогда не видела!
Тихое хихиканье послышалось снова. Дагейда, дочка Хёрдис и Свальнира, воспринимала эти крики так же, как человеческие дети воспринимают ласковые слова матери. Дочь великана с самого рождения не слышала от своей матери ничего другого, потому что Хёрдис свирепо возненавидела ее еще до того, как та родилась. Дочь великана своим рождением приковывала ее к мертвому миру камней, приковывала цепью кровного родства, и после ее появления Хёрдис ощутила себя пленницей вдвое сильнее. Она не хотела знать этого ребенка, и Дагейду выкармливала волчица. Даже имя новорожденной выбирал Свальнир, счастливый и гордый, что у него есть ребенок наполовину человеческой крови. Девочка родилась крошечной, как цыпленок, но росла по-великаньи быстро. Она появилась на свет всего год назад, а выглядела на двенадцать лет.
– Я принесу тебе твое огниво, принесу! – бормотала Дагейда, примериваясь еще раз ласково куснуть мать за ногу, если та зазевается. – Я принесу! Это не трудно! Я сумею! Я ведь уже много чего умею: отводить глаза, завораживать живое и неживое! Я сделаю так, что огниво само прибежит ко мне, а я принесу его к тебе!
– Иди! Чтобы тебя там собаки разорвали! – пожелала Хёрдис.
– Нет, – бухнул из глубины пещеры Свальнир. – Девочка еще мала. Ей рано тереться возле людей.
– А ты слишком велик! – крикнула в ответ Хёрдис. – Тебя сразу узнают. Не все такие дураки, как была я когда-то, когда ты только начал вокруг меня отираться, а я тебя не узнала! Иди, если хочешь не вернуться назад. Я лучше умру тут от голода – хотя бы больше никогда тебя не увижу!
– Пошли твоего Жадного, – предложил Свальнир, не обращая внимания на брань. – С теми глупыми людишками он справится не хуже нас. Дай ему сердце, и пусть идет. Раздобыть огниво и принести тебе у него ума хватит.
– Помолчи! Я сегодня уже тебя наслушалась! На целый год вперед!
Оттолкнув теревшуюся рядом Дагейду, Хёрдис отошла к самому зеву пещеры и посвистела. Рядом в темноте зашевелилось что-то большое и лохматое, влажный нос ткнулся ей в руку. Хёрдис положила ладонь на высокий лохматый загривок. Жадным звали огромного волка, ростом не уступавшего медведю. Хёрдис нашла его еще щенком и сама выращивала, подкармливая при случае трупами убитых и утонувших. Она ездила на нем верхом, как на лошади, и Жадный служил ей с истинно собачьей преданностью. А Хёрдис любила его гораздо больше собственной дочери, потому что он был живым и теплым. В нем не имелось ни капли каменной крови. Во всей этой проклятой пещере, во всем этом трижды проклятом Медном Лесу он – самое порядочное существо!
– Тебе предстоит работа, Жадный, – бормотала Хёрдис, встав рядом с волком на колени и поглаживая его огромный лоб. Волк лег рядом с ней, растянулся на полу пещеры и ткнулся головой в ее руки. – Тебе придется погулять по Медному Лесу. Тебе придется добежать почти до моря. Какой ты счастливый, Жадный, ты можешь бегать на свободе хоть по всему свету… Там одни глупые люди играют с моим огнивом и не знают, что ими самими играют тролли. Огниво нужно вернуть мне, а тролли пусть делают с глупыми людишками что хотят. Можешь съесть их всех. Всех до одного.
Жадный терся головой о каменный пол и заглядывал в лицо хозяйке светящимися в темноте зелеными глазами.
– Только тебе придется идти на двух ногах, – шептала ему Хёрдис, теребя густую шерсть на горле зверя. – Если бы вон тот дрянной великанишка согласился меня отпустить, то я надела бы на тебя сердце уже возле тех людишек. Но я надену его здесь, и тебе придется идти уже с ним и туда, и обратно. Ничего не поделаешь. Но ты и так сумеешь съесть их, если захочешь. Ведь так?
