– А Нексусу откажет? – усомнился Месроп.
Вигилла чудесно понимала сомнения толстяка. Она сама бы тридцать раз подумала, прежде чем отказать ласковому, дряхленькому дедушке Серафиму. «Вредитель-Божьей-Милостью» к отказам относится со своеобразным юмором. Даже радуется, если отказывают – всегда полезно малость поупражняться в любимом ремесле…
– И Нексусу не откажет. Просто хочется, чтобы малыш работал не только за страх. Хотя… После лилльского дела в Ятрице он, по-моему, распробовал приключения на вкус.
– Хорошо бы еще отвлечь внимание Черного Аспида и Чуриха, – мечтательно протянул барон, сбив треуголку на затылок. – Какой-нибудь непредвиденный фактор… Господа, что с вами?!
Все смотрели на Конрада фон Шмуца.
Картина маслом: «Община сусунитов выбирает петуха отпущения». Бытовое полотно, золоченая рама, кисть Фурле Натюрлиха-старшего, выставлена в галерее Джошуа Трентера без разрешения на копирование.
– С нами все в порядке, – сказал прокуратор Цимбал, на манер веера обмахиваясь третьим письмом, с печатью орденской канцелярии. – Это с тобой не все в порядке, господин командор. Тебе завтра в поход, идеалы восстанавливать. Цивилизация взывает. Кто, если не ты?
– Виль! Ты сошел с ума?!
– Нет, дружище. У меня на редкость ясная голова и горячее сердце. Ах да, еще чистые руки, потому что я их часто умываю. Кто подписывал петицию в канцелярию Ордена? – ты, твоя светлость. Петиция Орденом удовлетворена. Чего тебе еще надо? Трубите в трубы, фон Шмуц в поход собрался…
К чести барона, он быстро оправился. Вернул треуголку на отведенное уставом место, застегнул верхний крючок камзола. Выпрямился, сверкнув очами:
– Слушаюсь, господин прокуратор! Завтра же выступлю!
Анри прямо влюбилась.
– Конечно, завтра, – Цимбал тронул барона за плечо. – Только выступать станешь медленно. Я не зверь. Тебя, Зануда, мне, может, и не жалко ни капельки, а стариков зря губить не дам. Пока вы не вторгнетесь на территорию Майората, вам мало что грозит. Значит, не торопитесь. Стройте планы мести, обсуждайте на привалах грядущие баталии. Ищите брешь в рубежах Аспида. Пошуршите в поисках тайных подземных ходов: сочинители эпосов уверяют, будто под землей этого добра навалом. Короче, отвлекайте внимание. Дня три-четыре. Пусть идеалисты с союзниками-некромантами чешут в затылках, пусть ломают головы… Едва возникнет реальная опасность, ты сразу выходишь на связь. Без лишней отваги, понял? Я люблю живых сотрудников… Господа волшебники, связь обеспечите?
Месроп кивнул:
– Разумеется. Конрад, я подсажу тебе личную «мушку». Нет, лучше «сударика-комарика», он проще. Если что, дернешь себя за мочку левого уха, и у меня в ответ начнет чесаться кончик носа.
– А если у тебя нос просто так зачешется? – усомнился барон.
– Мой нос без веских причин не чешется! – строго возвысил голос председатель. – Ты дергаешь, я чешусь, власти бьют в било – преступная ошибка! в опасности честные граждане Реттии!!! – и высылают эскадрон корсар летучих. На выручку.
– А мы обменяемся «мушками» с вигиллой, – вмешался Просперо. – Анри, я к вашим услугам в любое время суток. У малыша Андреа на меня есть личный канал, имейте в виду. В Чурихе мою персону хорошо знают, встретят, как родного…
В лезвии отразился пожар и башня, распадающаяся на части.
На фоне улыбки боевого мага трона.
– Еще бы неплохо наладить связь между нами, – обратился барон к вигилле. – На всякий случай. Мушка, паучок, кузнечик… Любая тварь, лишь бы связывала. Сумеете?
Что оставалось делать?
– Уже…
И Анри развела руками. Не вели, дескать, казнить.
Он был не только сообразительным, но и очень вежливым человеком, Конрад фон Шмуц. «Ну ты и стерва!» – читалось по его губам. Но вслух он не произнес ни слова. Лишь снял треуголку и отвесил сложный, церемонный поклон с пятью отходами, одним прыжком и сложными манипуляциями головным убором. Часть манипуляций Анри сочла оскорбительными, но промолчала.
Скоро в саду остались трое: вигилла, барон и капитан.
* * *
Полчаса они швырялись каштанами.
Хотелось бы сказать: играли, как дети, позабыв взрослые печали и наслаждаясь свободой от условностей. Увы, ничего подобного. Швырялись едва ли не в рамках следствия. Началось с того, что капитан заинтересовался подготовкой трибунальских арест-команд. «Хотя бы в общих чертах, сударыня! Умоляю!» – как откажешь такой лапочке? Никак. Дилетант в контр-чарах, профан в магических финтах, Рудольф Штернблад слушал внимательно, делал толковые замечания, и Анри чуть не выболтала ряд служебных тайн. Хорошо, казенный «дырокол», который подсаживают вигилам вместе с клеймом «двух Т», заставил прикусить язычок.
Третья стадия болезненности: выговор с занесением.
– Ну и каким образом мантика может помочь при силовом задержании? – усомнился барон.
Анри хотела напомнить, кто пантерой прыгал из окна «Приюта героев», а кто мерином топал по лестнице; в итоге вспомнила, какой орёл успел первым, и раздумала кичиться заслугами. Вместо этого подобрала три каштана, дала их квизу, отошла на двадцать шагов и предложила начать обстрел.
Барон сказал, что фон Шмуцы никогда не позволяли себе метать в дам тяжелые предметы. Что его предки перевернутся в гробах. Что родовой герб почернеет от позора. И не спорь, Рудольф. Тебе этого не понять. Ты родную мать ради нового броска тарелками закидаешь. И не проси. Ну разве что в качестве проверки служебного соответствия. Месроп сказал, что это не дама. На таких рука не поднимается, но чешется.
Улыбнувшись, Анри перешла в оценочный блиц-транс.
Бросок первый. Квиз встал с левой ноги. Выходной день клонится к вечеру, на дворе – листвянчик; маятник удачи в фазе спокойствия. Три воробья скачут по дорожке; один похож на барона, второй – на капитана. Третий воробей – воробьиха. Похожа на Марию Форзац. По расширяющейся спирали летит дубовый лист. Лист скручен, это к головной боли. Мое дерево – орешник. В облаках с криком летит клин-гусарь, зиму на хвосте тащит. Траектория полета каштана: дорога дальняя, пустые хлопоты. Можно не двигаться.
– Мимо!
– Руди, это я нарочно…
– Почему вы даже не пошевелились, сударыня?
– Долго объяснять, капитан…
Бросок второй. Квиз в позе «Стоял он, дум великих полн». Подкидывает каштан на ладони: четыре раза. Последний раз – выше предыдущих. Четыре стороны света, четыре поры года; у кошки четыре ноги. У пророка Чентуана было четыре губы; одна – длиннее прочих. Отблески солнца пляшут на лезвии этого… как его?.. эспонтона. Десять червонных бликов: исполнение желания несердечного. Отшагиваем к старой вишне. Вишневыми листьями протирают обувь от случайного зла. И чуточку приседаем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
