– Мимо! Сударыня, браво!
– Руди, ну ты же понимаешь…
Бросок третий. Квиз делает променад: туда-сюда. На мишень не глядит, глаза прячет. Прятать взгляд – злодейство и нарушение планов. Воробьиха украла у воробьев хлебную крошку. Легкий ветер с юго-запада; в небе прозрачный серпик месяца. Рога месяца по ветру бесятся. Южак – к теплу, западнец – к мокроте. В променаде пять дорожек. Пятерка – риск, неизбежность, отсутствие контроля над ситуацией. Квиз бросает каштан внезапно, не глядя, из-под левой руки. Наливать из-под левой руки – к запору. Делаем изящный пируэт.
– Мимо!
– И все-таки я не понимаю, при чем тут мантика…
– Сударыня, разрешите, я попробую?
– О, капитан! Может ли дама отказать такому кавалеру, как вы?
В случае со Штернбладом базовый комплекс примет отслеживался на редкость удачно, выводы делались молниеносно, и ни одной ошибки Анри не допустила. А то, что все три каштана попали ей в живот – чистая случайность.
Со всяким бывает.
– Оригинальная методика, – капитан напоминал кота, обокравшего подвал со стратегическими запасами сметаны. – Я могу догадываться лишь поверхностно, но, судя по телодвижениям, по вскрикам… Вы доставили мне истинное удовольствие, сударыня!
– Анри, капитан. Для вас – просто Анри. Позвольте и мне…
– Сочту за честь!
Первый брошенный вигиллой каштан он поймал на лету и раздавил в кашу. Второму дал щелчок, расколов на две красивые половинки. От третьего увернулся; наверное, из жалости, потому что Анри и так промахнулась. Показал два пальца; вигилла верно поняла знак и запустила еще два снаряда, один за другим. Капитан сходил к стойкам, взял бердыш, вернулся, зевнул и наколол каштанчики на вилообразное острие. Анри не успела заметить, когда он ходил к стойкам. Но бердыш же откуда-то взялся?! В азарте, забыв наклониться за шестым каштаном, она начала собирать в ладонь пучок «ла-лангских искорок», шипучих, но безобидных. Сейчас позабавимся…
Ей дали легкий подзатыльник, и Анри прекратила.
– Надо полагать, это какой-нибудь «Дракон, спускающийся в ад»? Я угадала, капитан?
– Нет. Это я, Рудольф Штернблад, к вашим услугам, – капитан лукаво подмигнул. – Для вас просто Руди.
Пока вигилла размышляла над тем, что «просто Руди» до сих пор холост, и это вдохновляет, он думал о чем-то своем.
– Знаете, Анри… Давным-давно, в Летиции, я познакомился с одной женщиной…
Строй, подруга, матримониальные планы! А судьба тебя каштаном по лбу!
– Она была прекрасна, Руди?
– Нет. Она была немолода. И некрасива, если честно. А я был самонадеянным мальчишкой, недавно вернувшимся с острова Гаджамад. Просто эта женщина попала в меня три раза подряд. Шариками, скатанными из хлебного мякиша, на спор.
– Три из трех? – ахнул барон.
– Три из дюжины. Тем не менее, она была единственной…
– Как звали это чудо?
– Настоящего имени я не знаю. Только кличку. Вольные метатели из отряда Лобио Трецци прозвали ее Веретеницей. Такая ящерица, цвета бронзы, очень похожая на змею. Захватив добычу, ящерка начинает быстро вращаться на манер веретена, перекручивая и разрывая жертву. Не знаю, что имелось в виду, но больше мы с Веретеницей не встречались. Командор Лобио говорил, что она умела видеть ночью. Что-то вроде летучей мыши. Она видела тепло живого тела. Лобио рассказал мне, как скрывал от метателей, что у него жар – одна Веретеница увидела и тайком сварила ему настой от лихорадки…
Капитан вздохнул, вспоминая женщину, попавшую в него хлебным мякишем три раза из дюжины. Даму своей мечты. Лучшую женщину в жизни Рудольфа Штернблада.
– Думаю, она умерла, – подытожил капитан. – От старости. Прошло столько лет…
А вигилла вспомнила всю напраслину, какую возводят шарлатаны на безобидную веретеницу. И молоко она у коров сосет, оставляя буренкам на память гниющие опухоли; и от чумы спасает, если съесть веретеницу сырой, и на людей кидается, и ядовита до чрезвычайности…
Где-то вдалеке маячил призрак немолодой, некрасивой женщины – олицетворение суеверий, которые однажды сбылись.
* * *
– Дяденька матрос, можно обезьянку погладить? Не укусит?
– Лучше не надо, малыш. Она не любит, когда ее трогают чужие люди.
– Сам ты малыш, – обиженно шмыгнул носом мальчонка лет семи. – Сам ты чужой. А я здесь живу, с мамкой…
Он утерся подолом длинной рубахи, составлявшей всю его одежду, и гордо прошествовал в угол, где вскарабкался на здоровенный сундук и с независимым видом стал глядеть в стенку. Не надо, мол, мне вашей обезьяны. Обойдусь. Но сразу забыл про обиду, едва скрипнула дверь, пропуская в комнату хозяйку. От сквозняка пламя обеих свечей вздрогнуло, по стенам метнулись гротесковые тени. Казалось, сам дом пришел в движение, притворясь кораблем во время качки. Хозяйка, миловидная усталая женщина, выставила на стол большую глазурованную миску. Кроличье жаркое с бобами дразнило сытным паром.
Комнату наполнил запах чеснока.
– Мне Михаль рассказал, как ты его сегодня выручил. Спасибо, добрый человек. Это ж крысы! чумные крысы! Им человека ножом пырнуть… – хозяйка не сдержалась, всхлипнула и поспешно отвернулась, якобы оправляя капор.
– Ладно тебе, Брыхта! – прогудел колченогий вор, сморкаясь. – Развела слякоть…
И вот она – воровка на доверии? Никогда не скажешь. Воровки должны выглядеть иначе. А тут – простенькое домашнее платье, скромные кружева, бусы из темного сердолика… Серая мышка: голодная, холодная, несчастная. Овал Небес! – вот и ты, подруга, попалась на крючок. Так и надо, эта женщина просто обязана вызывать сочувствие. Иначе в доверие не втереться. С хищной лаской всякий станет держать ухо востро!
Брыхта извлекла из шкафчика пару жестяных кружек, ложки и большую, оплетенную лозой бутыль.
– Угощайтесь. У вас разговор мужской…
На пороге она не выдержала, обернулась:
– Вот с кем тебе дружбу водить надо! С такими, как Родни. А не с твоими буцыгарами…
Хлопнула дверь. Пламя свечей сплясало финал балета «Принцесса без дракона». Михаль крякнул, поудобнее устраивая ногу, закованную в лубок; потянулся к бутыли.
Плеснул обоим:
– Ну, за тебя, Родни! Если б не ты, я б уже рыб кормил…
Пока Гвоздила возглашал здравицу, обезьянка проворно завладела кружкой матроса. Сунула мордочку, принюхиваясь, отчаянно чихнула и отодвинула кружку подальше. Хорошо хоть, не опрокинула, не разлила.
– Угомонись, Анри, – погрозил моряк пальцем. – Ты шмурдец не пьешь. А я выпью…
Обезьянка состроила потешную гримасу. Эх, подруженька, недооценила ты железного барона! Хороша идея, да не твоя! Обезьяний эфемер, которым Конрад предложил вигилле «накрыться», идя на встречу с вором, имел ряд неоспоримых преимуществ. При обезьяне говорят без боязни. Иное дело – портовая шлюха. У шлюх не язык, а помело; шлюх в койку тянут, а не за стол. Обезьянка не обязана хлестать жуткий шмурдец, может привередничать насчет еды, а понадобится – обследует хоть весь дом, от подвала до чердака.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
