– По существу правы. По-моему, непозволительно снимать преподавателя чуть не накануне экзаменов... Надеюсь, хоть это не обернется для тебя плохо? Ты к экзаменам подготовился? Ты ни разу со мной об этом не говорил.
– Не моя вина, что я больше не говорю с тобой об этом! Мы с тобой и видимся только раз в месяц, и то тридцать второго числа. Нет, не волнуйся, подготовился!
Эти слова убедили меня лишь наполовину. Но сейчас не время было углублять этот разговор, отложим на после.
– А вот в чем я вас действительно обвиняю, так это в том, что вы повредили прекрасное здание семнадцатого века.
– Не беспокойся о кариатидах: только кусочек откололи.
– И все?
– А тебе мало?
Мы оба расхохотались. Но что-то в душе меня мучило, и я решила сразу же привести все в ясность.
– Рено!
– Да?
– Только не воображай, пожалуйста, что я с умыслом приехала за тобой так поздно, потому что хотела дать тебе время одуматься.
– Ей-богу, она с ума сошла! Вот уж на тебя это непохоже.
– Я вернулась домой после ужина. Около полуночи. И только тогда узнала, что ты арестован.
– То же самое я и подумал, когда увидел, что ты не пришла с первой группой родителей. Не кретин же я в самом деле, я сразу понял. Понял, что тебя задержали.
Дома Рено жадно набросился на еду, хотя съел уже пару сандвичей, а Ирма смотрела, как он ест, неодобрительно и восхищенно.
– Ты нам потом все расскажешь,– заявила я, чувствуя, что сейчас начнется подробный рассказ о событиях этого дня.– Ирме надо идти спать, она себе и без того сегодня немало крови попортила.
– Да уж верно, дьяволенок! Мать тебе все с рук спускает. Если бы я ее не боялась, так бы и прихлопнула тебя на месте.
И она влепила в щеку Рено звучный поцелуй.
– Ну ладно,– сказала я.– Доедай свой компот, подымайся к себе, вымойся, а я положу тебе компресс. А сама попытаюсь съездить по тем пяти адресам...
– Я тоже с тобой поеду.
– Сделай мне удовольствие, посиди спокойно дома. Ты уже сегодня отличился, хватит.
– Ой, как же ты ночью поедешь одна,– затянул Рено и покачал головой уже в новой роли.– Я буду беспокоиться.
– Вот и будет тебе наказание,– бросила по-прокурорски Ирма, подливая Рено компоту.
Но когда наконец Рено лег, когда от компресса, который я сделала, ему стало лучше, он уже был более склонен ко сну, чем к беспокойству. Однако, уходя, я услыхала далекое:
– Скажи.
– Что?
– Правда нам с тобой будет что вспомнить?
Все-таки пришлось пообещать ему взять с собой Пирио.
И я уехала. Удар был весьма чувствительный. Удар был нанесен пережитым страхом за Рено, и удар не меньшей силы наносило решение порвать с Полем Гру. Все равно мне не удалось бы заснуть, и эта ночная гонка пришлась весьма кстати. Составив заранее маршрут и строго его придерживаясь, я предупредила все пять семейств – кого в поселке, кого в деревне – и должна прямо сказать, что в трех из этих семейств спали сном праведников. Когда наконец я вернулась домой, выполнив свою миссию, потушила фары, а Пирио поднял лапку, заря еще не занялась, но какая-то пепельная дымка наползала все выше с небосвода и уже тушила звезды.
Спала я недолго. В девять часов мне позвонили из отеля "Консул Марий".
– Матери хуже?
– Нет, мадам, все так же. Как и в последние дни. Но мы предпочли бы знать, приедете вы к ней сегодня или нет. Нам хотелось бы с вами поговорить.
Я поняла все. И, приехав в отель, не поднялась к матери. Меня ждала сама хозяйка, мы с ней виделись редко, но немного знали друг друга. Она провела меня в свои апартаменты, пожалуй самые немодерновые в этом модернизированном заведении. Но едва только эта милая дама открыла рот, я ее перебила, желая избавить от неприятной беседы, а также в силу внезапной стыдливости, удивившей меня самое. В отеле обеспокоены состоянием здоровья моей матери, ее одиночеством, за ней приходится ухаживать особо, соседи недовольны. Было и еще одно соображение, но его мне воздержались сообщить.
– Я вас прекрасно понимаю. "Консул Марий" – отель, а не больница.
– У нас в городе есть отличная больница, мадам. Лечебное заведение Софораса.
Я отрицательно покачала головой.
– Есть также больница францисканок.
– Дело не в том, чтобы выбрать подходящую больницу. Скажите, мадам, моя мать не давала вам парижского номера телефона, чтобы в случае надобности предупредить кого-нибудь из родных? Пожилые или больные люди, останавливаясь в отеле, принимают такие меры предосторожности.
– В Париже – никого.
– Даже врача?
– Тоже нет. Но, мадам, я сама ходила навестить ее в номер, и она так сильно изменилась... Я ведь видела ее, когда она приехала: верно, она переменилась?
– Да. Действительно переменилась. Это тревожный признак. Болезнь быстро прогрессирует.
– Я ее спросила... О, не беспокойтесь, самым деликатным образом. "У меня здесь дочь",– вот и все, что она сказала. "Я приехала сюда, потому что у меня здесь дочь". Вот поэтому, мадам, имея честь быть с вами знакомой, я и позволила себе...
– Она вам так сказала?.. Что ж, прекрасно. Я возьму ее к себе.
– О, в таком случае...
– Возьму ее немедленно. Скажем, завтра. Надеюсь, вы можете подождать до завтра?
– О, сколько вам угодно! Особой срочности нет, я никогда этого и не думала... И поверьте, я желаю ей только самого хорошего... Иногда бывают удивительные случаи улучшения.
– Я попрошу вас только об одном, мадам. Пусть наш разговор останется между нами. Больше того... сейчас я не зайду к матери. По ряду причин. И ничего ей не говорите. Я сама предупрежу ее по телефону.
Все прояснилось. Все разом. Выйдя на крыльцо отеля, я с минуту постояла неподвижно. В голове у меня, как на том послегрозовом небе, которое фабрикуется в фильмах с помощью особого монтажа и ускоренной съемки, кружились, распадались, таяли облака. Все прояснилось как будто этим светоносным утром. Все равно, что бы я ни делала, Поль Гру не одобрит моего решения перевезти мать к себе в Фон-Верт, и таким образом наш разрыв облегчится. Меня охватило предчувствие, что я на пути к решению, что найден выход из всех моих трудностей и что, быть может, для того, чтобы решение это сопровождалось удачей, надо принести вдобавок еще и жертву.
Именно благодаря этому чувству душевной раскованности я не отменила очень важного свидания у дядюшки Рикара, назначенного на это субботнее утро. Один любитель одиночества желал приобрести домик, принадлежавший двум глухим старушкам, который я как раз реставрировала: полным ходом шли малярные работы, а я подбирала мебель. Цена, которую мне предложили в кабинете мсье Рикара, за какие-нибудь десять минут поднялась так высоко, что я решила пока прекратить дальнейшее обсуждение условий. До того дня, покуда в кухне не будет вмазан последний таган и названа последняя цифра. Я только обещала этому клиенту дать преимущество перед другими, так как я уже понимала, что получу прибыль двести на сто одним махом.