Услышав, что погоня мчится мимо, хозяйка похохотала. И сама резво бросилась следом, забыв про голод и усталость.
– Ну вот это уже будет поинтересней, – потирала она руки, лихорадочно сверкая глазами. Но остановилась и сама себе погрозила пальчиками: – Эй, Ефросинья, да ты опять на толпу нарываешься? Ну-ка думай, думай…
Свита, привычная к таким разговорам хозяйки с собой, помалкивала. Советоваться с ними Подаренка не считала нужным. Подай, принеси, пошел вон, а умница она одна тут.
– Во-первых, не будем зарываться, – сама себе посоветовала Фрося. – Да и насчет мальчика Адриана неплохо было бы посоветоваться с батюшкой, может, он уж передумал его наследничком оставлять, – и она мелко захихикала, – всякое в жизни бывает. Тем более что наследничек такой озорник, такой шалун.
Она села там, где стояла, – в зеленый податливый мох. Бережно вынула из берестяного короба кожаный кошель, из кошеля – хрустальный шар в бархатном мешке. И, потребовав, чтобы Медведь прикрыл ее полой от бьющего в глаза солнца, выдернула одну из мензурочек на поясе. Заклинания на крови ей давались легче всего, а потому она и пользовалась ими чаще, чем любая ведьма. Родись она в иное время, то уже прослыла бы чернокнижницей, и осознание этого доставляло Подаренке необъяснимое удовольствие. Она бултыхнула пузырек, как модница флакончик дорогих духов, а потом пальчиком с розовой каплей на нем провела по шару, думая о Якиме Мытном.
Августа ж тем временем, кое-как приведя в чувство бледную Рогнеду, села на кровати, отпыхиваясь и честно признавшись самой себе:
– Дрянь дело.
Марта уже буйствовала вовсю во дворе, пытаясь уговорить Брюху броситься в погоню. Брюха морщила свой старый лоб, припоминая, что когда-то она слышала о галопе, и вздрагивала, надеясь, что это не то же самое, что с ней вытворяли под Дурневом, щекоча копыта. А все шло к тому, что этим и кончится. Марта от страха за внучек бегала из дома во двор и швыряла на телегу всякий инвентарь: вилы, серпы, Васькову саблю (тот спал на хозяйской половине в обнимку со своим дружком – оба опоенные), – и всякому было понятно, что весь этот арсенал она собирается пустить в дело. Даже если Подаренка просто недобро зыркнет в сторону гроссмейстерш.
– Не догоним уж. – Вышла из «Чарочки» и взгромоздилась на телегу мрачной вороной Августа.
Марта кинула злой взгляд, решительно выдвинув вперед челюсть, и взялась за вожжи. Маргоша сочувственно сопела магистерше в спину, но не отлипала от крыльца, боясь попасть под горячую руку. Сашко ж, напротив, уже усвистал, нагло реквизировав половину окрестных лошадей для своей неожиданно образовавшейся ведьмовской ватаги. Марта, чьи мысли все до единой были заняты Ланкой и Маришкой, лишь недоуменно вскинула бровь, удивившись, откуда это Скорохват набрал столько пострелят, в душе так и не поверив, что все это ее подопечные нарожали.
После полудня я поняла, как это отвратительно – быть кошкой, точнее – быть ненастоящей кошкой. Пока охотники за Фроськой шутили, ссорились, догоняли друг друга и мирились, мне было решительно нечем заняться. Дремать, как кошки, целый день напролет, а потом ходить всю ночь, гремя посудой, и неожиданно хватать за ноги хозяев в тот самый миг, когда они задремывают, я решительно не собиралась и тихо озверевала от безделья. Сначала я отлежала в котомке один бок, перевернулась и сразу же отлежала себе другой. Тогда я начала орать дурным голосом всякие похабные песни на котячьем языке и шкрябать когтями кожаные стенки. Илиодор, с перепуга решивший, что я задыхаюсь в тесноте, вытащил меня, подул в нос, зачем-то оттянул веко и, убедившись, что животное выглядит живым и здоровым, пристроил меня на плечо, деликатно стараясь придерживать за хвост, отчего мне казалось, что сейчас он меня неловко сдернет – и я шмякнусь даже не с лошади, а с седока, который на ней сидит.
До земли было убийственно далеко, и я сразу пожалела, что не осталась сидеть, выпустила когти и какое-то время так и ехала, скукожившаяся и напряженная, никак не реагируя на бурные остроты Пантерия. Черт, видя мою временную беспомощность, вел себя уж совсем неосмотрительно. Не век же я буду кошкой! Видимо, что-то такое он прочитал в моих глазах и ловко с истории про ведьм переключился на всяческие малгородские бывальщины. Я, посидев на плече Илиодора, понемногу успокоилась и даже заскучала, принявшись отгонять от златоградца мух. Каких-то била хвостом прямо у него на лбу, а других загоняла в его шевелюру, а потом давила лапами. Илиодор сначала смеялся, а потом, заметив, что Ланка часто и ехидно оглядывается на него, начал осторожно отрывать меня от своего плеча, на что я была никак не согласная, и мы некоторое время развлекались борьбой. Победил он. Две руки оказались сильнее восемнадцати когтей, что меня удивило и немало расстроило. Вот вечно у них, парней, так, всего добиваются силой – ни тебе ласки, ни романтики.
Увидев победный блеск в глазах златоградца, я отчаянно напружинилась и сиганула прямо с седла на ближайшую осину, взвизгнула, понимая, что съезжаю по ее стволу на когтях, но удержалась. Встряхнулась, принимая гордый и независимый вид, и нырнула в кусты, в которых глупая пернатая пара собралась вить гнездо. Случился ужасный скандал. Они так свиристели, хлопали крыльями и пытались выклевать мне глаза, что отчаянные призывы Илиодора вернуться не пролились бальзамом на мою душу. А когда ошалелая и поклеванная я вывалилась из кустов, то поняла, что мне придется еще и бежать за всей компанией галопом, если я не желаю остаться одна посреди леса, как сиротка, которую решили скормить людоеду.
– Муська, Мусечка! – вертелся в седле Илиодор.
Серьга и Селуян, решившие, что я собралась учудить очередную проказу или пошла себе по каким-то своим ведьминским делам, даже бровью не повели, так и рысили по бокам от Мытного.
Мытный же – то ли от весеннего солнышка, то ли от обилия птиц в лесу, которые на разные голоса уверяли своих подруг, что пора создавать крепкие пары, – снова начал подкатывать к сестре, маскируя свой интерес необходимостью расширить кругозор. И теперь вытрясал из Ланки, чем занимаются ведьмы, если не едят младенцев, не катаются на метлах и не пьют брагу. Ланка глупо хлопала глазами и от небольшого ума в подробностях рассказывала, что в такие дни мы ездим по городам и весям, бесчестным образом отбирая у горожан деньги. Мытный удивлялся, делал бровки домиком, всплескивал руками, а я бежала следом, вывалив язык, пока в придорожных кустах не услышала леденящее душу похрустывание косточек. Осторожно раздвинула носом лопухи и онемела, забыв сразу и человечий, и кошачий языки.
Отплевываясь от перьев, прямо перед моим носом качал тощим хвостом волк. Я сразу узнала этот хвост и его обладателя, улепетывавшего от нас совсем недавно по болоту. Я осторожно задвинулась обратно, стараясь не шуметь, потом сообразила, что волки свою добычу чуют носом, а не ушами, представила, как эта зверюга потянется, сыто вздохнет, поведет ноздрями, и решила нападать первой, пока наши далеко не уехали. Зажмурилась от собственной смелости и, выпустив когти, кинулась вперед, беззвучная и страшная. Старый пенек, от которого я оттолкнулась, даже не крякнул, скорее обрадовался, защемив мою левую лапу. Я задергалась, заайкала, завыла, представляя, как надо мной стоит и плотоядно улыбается волчище, присела и, постаравшись сделать как можно миловидней мордаху, осторожно приоткрыла один глаз. Серый трусил себе спокойно по едва заметной тропке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
