Я же, не в силах ответить, обняла его.
Меня трясло. Не от потери сил, но от того, что могло бы случиться из-за моей рассеянности. Я ведь видела, как это бывает… поле и сеть, дремлющая, сонная, особенно по осени, по первым холодам. И кто-то уверенно шепчет, что сбежать несложно. Под забором уже сделан подкоп, а охрана отвернется, с ней ведь договорено. И надо попробовать.
Мама колеблется. А я знаю, что идти нельзя, что там, за забором, смерть. И у ловчих сетей хватит сил, чтобы проснуться. Более того, они теперь остро, острее, чем прежде, чуют тепло.
Но кто прислушается к глупой девчонке?
После вечерней поверки пятеро идут на прорыв. Им удается пересечь забор. И собак обмануть. И добраться до закаменевшей полосы, где под тонким слоем льда скрываются зеленые лианы.
Именно тогда всех выгоняют из барака. Поле освещено, сейчас оно не поле — сцена. И пятеро актеров играют в прятки с зелеными змеями. А те, и вправду медлительные, не торопятся заканчивать игру, оставляя иллюзию надежды.
И только когда первому из пятерки удается достигнуть края полосы, сеть начинает убивать. Она голодна, и ее долго сдерживали, а теперь вот отпустили. Плети опутывают беглецов, давят, рвут… хуже собак. Запоздало, торопливо хлопают разрыв-цветы, но выпускают не пыльцу — игловидные семена, которые, попав на согретую кровью землю, спешат прорасти.
— Все позади. — Оден, убедившись, что угрозы нет, перекатывается на бок. — Сюда они не дотянутся. Эйо, ты же знаешь, что не дотянутся. Все уже позади.
Мы лежим на дне яра. Склоны его поросли тонкими хлыстами граба, и молодые деревья клонятся друг к другу, образуя причудливую аркаду.
На дне сумрачно, влажно и прохладно.
Безопасно.
Я уговариваю себя, что безопасно, что лианы, даже самые сильные, неспособны выбраться за пределы сети дальше чем на десяток шагов. А скорее всего, вообще нас потеряли.
Повезло.
Я цела. Оден тоже.
Дважды повезло… трижды… и однажды везение иссякнет. Ему давно пора бы закончиться… например, в той деревушке. Или еще раньше, во время грозы… в городке, где я подобрала Одена.
В любом из тех мест, которые остались за спиной.
— Ты поранилась. Кровью пахнет.
— Мелочь.
Ссадины на руках. И щеку, кажется, веткой располосовало. Шею жжет, и все-таки это ерунда. Могло быть хуже, гораздо хуже. И будет, если я не начну думать головой.
— Я виновата. — В сумке найдется сухой тысячелистник, если разжевать — вкус премерзостный, — то сойдет за повязку. — Я слишком задумалась… зазевалась… и едва нас не убила.
Кашица не желает держаться на щеке, сползает, и мне приходится подбирать и приклеивать ее снова и снова. А пальцы трясутся.
Оден молчит. Сказал бы сразу, что думает… но нет же, вежливый.
Выругавшись, я просто зажимаю царапину рукавом. Пытаюсь встать, но ноги не держат. Оден приказывает:
— Сядь.
Сажусь. Оден обнимает, и сопротивляться сил нет, а мои выставленные локти для Одена — не аргумент.
— Все ошибаются, Эйо.
Пускай. Но сегодняшняя ошибка была глупа.
Мне следовало быть немного более внимательной.
— Конечно, чем больше опыта, тем меньше шанс ошибку совершить, но все ошибаются. — Оден заставил убрать руку и провел пальцем по ссадине. — Больно?
Да нет, не очень…
— И ошибка — не твоя. Наша. Я и сам отвлекся.
Он вытащил флягу и, сунув в руки, велел:
— Промой.
Вместо тряпки — сухой белый мох, который остановит кровь не хуже тысячелистника.
— Мне следовало понять, что поле пахнет немного иначе. Знакомо. Мне прежде случалось сталкиваться. — Он сам держит моховую губку у лица и шершавым сбитым пальцем поглаживает щеку. — А ты смогла нас, вытащить.
Ну да, осталось меня наградить за достижения… Кажется, я произнесла это вслух, потому как Оден рассмеялся:
— Наградим. Когда выберемся, так непременно.
Выбираться пришлось в обход, и круг сделали приличный, поскольку я не знала наверняка, как далеко распростираются границы пятна. Можно идти яром, он спокоен, и следов вмешательства я не ощущаю. А потом поднимемся и…
Яр вывел к бело-золотой равнине верхового болота. Я выдохнула с облегчением: не знаю уж по какой причине, но альвы болот не любили, псы, впрочем, тоже. Верно, слишком уж нетороплива, тяжеловесна была эта земля, неподатлива к воздействию.
И сейчас протянулись под солнцем выгоревшие гряды, спрятались между ними зеленые ковры мочажин. Цвели багульник и болотный мирт, а на кустах голубики зеленели ягоды. Ноги проваливались в моховое покрывало. Звенело комарье… а ко мне возвращалась утраченная было уверенность. Все будет хорошо.
Я сумею.
К ночи мы добираемся до сухой земли, и я долго прислушиваюсь к лесу, пытаясь выловить тревожные ноты, предупреждающие об опасности. Но ничего не слышу.
И в конце концов решаюсь покинуть безопасную землю.
Нынешний костер из сосновых сучьев пахнет смолой. Я добавляю пару веток багульника, и Оден кривится: запах неприятен. Зато гнус отпугнет. Я стягиваю сапоги, насквозь промокшие и, кажется, готовые развалиться если не сегодня завтра, то послезавтра точно.
Они и так изрядно вынесли.
Разглядываю собственные ноги. Ступни распухли и покраснели от болотной воды. Кожа на пальцах сморщилась. Мозоли старые. Мозоли новые… руки не лучше. Наверное, я ничем не отличаюсь от тех бродяг, которыми полны дороги… оно и к лучшему, меньше внимания привлекать буду.
— От Лосиной Гривы у нас два пути. — Все-таки решения, касающиеся двоих, лучше принимать совместно. — Первый — в обход. Как по мне, он безопасней. В предгорьях густые леса и спрятаться легко. — Ноги вытягиваю к костру, и жар щекочет ступни. — Но я не уверена, что мы доберемся до Перевала вовремя. С середины осени леса в спячку впадают. И я слабею.
— А второй?
Оден не собирается менять привычек и устраивается рядом. Что ж, так даже лучше, сама бы я не решилась подойти к нему.
— Через Долину.
— И чем он тебе не нравится?
Всем. Там почти нет лесов. Поля, поля и снова поля, земля, разрезанная на лоскуты, и усмиренные реки в сбруе многих пристаней. Города, городки. Дороги.
Спрятаться не выйдет.
Однако я не уверена, что прятаться нужно…
Оден слушает, поглаживая след от ссадины, точно пытаясь его стереть. И я, подавив порыв сбежать, устраиваюсь поудобней.
— Ваши заняли Долину еще прошлой весной… так говорили.
И устроили знатную резню.
Псы долго пытались прорваться через заслоны альвов, а когда удалось, то попросту не сумели сдержать удар. А за линией обороны были даже не городки — деревни и хутора…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
