Я до предела вдавил акселератор в пол и покатил, насколько возможно, кратчайшим путем. Бросив броневик посреди скудно освещенной улицы, оставшиеся два квартала до отеля я пробежал. Служебный вход оказался закрыт, и я воспользовался булавкой. Никем не замеченный, я поднялся на грузовом лифте на двенадцатый этаж, подошел к своему номеру. Дверь передо мной распахнула Анжелина.
— Ну и видок у тебя. Серьезно ранен?
— Пустяки: синяки, ссадины. Только вот…
Я не знал, как продолжить, но, должно быть, выражение моего лица было куда красноречивей слов.
— Мальчики?.. Что с ними?
— Не знаю толком. Уверен, у них все в порядке. Мы расстались после операции и к отелю отправились разными дорогами. Впусти же меня, я расскажу подробнее.
Как только дверь за моей спиной захлопнулась, я ей все рассказал. Медленно, выбирая слова между глотками выдержанного рона. Пока я говорил, жена сидела как изваяние. Печальное повествование подошло к концу, и она кивнула:
— Мучаешься?
— Мучаюсь. Я во всем виноват. Только я. Я взял их с собой…
— Помолчи. — Анжелина наклонилась ко мне и коснулась губами щеки. — Они взрослые люди, на дело пошли с открытыми глазами. Ты не только не вел их к катастрофе, но и, дав им шанс на спасение, подставил себя под огонь врага. Ты сделал все, что в человеческих силах. А теперь успокойся, и, пока ждем новостей, я подлатаю твой безобразный нос.
Она промыла рану и наложила на мой нос пластырь; за всю операцию я лишь несколько раз сдавленно охнул. Потянулось ожидание. Анжелина, которая обычно пила только на официальных приемах, наполнила стакан роном и потягивала его маленькими глотками. Мы поминутно отводили глаза от часов, а каждый раз, заслышав на улице сирену, как по команде вздрагивали. Мой стакан опустел, я потянулся к бутылке:
— Милая, тебе плеснуть?
Пронзительно зазвонил телефон. Прежде чем я опустил бутылку на стол, Анжелина сняла трубку и включила внешний усилитель.
— Говорит Джеймс, — раздался знакомый голос, и я облегченно вздохнул. — Поменялся одеждой с солдатом и выбрался из заварушки без проблем, но появиться в отеле в таком виде не могу.
— Я подберу тебя, — сказала Анжелина.
— Как отец?
— Нормально, сидит рядом с расквашенным носом. А как Боливар?
Последовала секундная пауза, и напряжение во мне возросло десятикратно.
— А он не звонил?
— Нет. Я бы сказала.
— Выходит, его взяли. Я видел, как оттуда выскочили полицейские в противогазах. Они были единственными, кто покинул поле битвы. Я оставался на месте, пока не рассеялся дым и не начали строиться войска. Сожалею, что…
— Не вини себя, сынок, ты сделал что смог. Для начала доставим тебя сюда, затем подождем новостей. Уверена, вреда Боливару не причинят. Все будет хорошо.
Голос Анжелины звучал спокойно, но, глядя ей в глаза, я знал, что в душе она рыдает.
Глава 23
Анжелина отправилась за Джеймсом.
Решив, что сегодня, как никогда, нужна свежая голова, я закупорил и отставил в сторону бутылку рона. Передо мной на столе стояли сэндвичи и горох — лучшая пища для мозга. Весьма кстати. Я придвинул тарелку с горохом, открыл бутылку сухого вина — нужно чем-то запивать еду. В последовавшие полчаса мой невидящий взгляд был прикован к телефону, зажатая в руке вилка ковыряла горох, мозг же лихорадочно работал. Чем больше я размышлял, тем более логичным мне казалось одно из самых непривлекательных решений проблемы.
Хлопнула дверь, вошли жена и сын.
— Телефон не звонил, — сообщил я.
— Я бы поел, — сказал Джеймс, наливая в стакан немного вина.
Я рад, что по части алкоголя близнецы пошли в мать, а не в меня, забулдыгу.
— Я придумал план, — объявил я. — Возвращение Боливара гарантировано.
— Я тоже придумала план. Мы ворвемся в тюрьму, перестреляем всех, кто встанет на пути, и освободим его.
— Нет. Именно этого от нас и ждут, мы же ударим в другом месте.
— И где?
— Мы возьмем пленного, которого они с радостью обменяют на Боливара.
— Кого?
— Самого Сапилоте!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Джеймс был столь удивлен, что на минуту даже перестал работать челюстями. Анжелина куда лучше контролировала себя.
— Может, разъяснишь, как додумался до этого?
— Охотно. До сегодняшнего вечера мы всюду опережали врагов на шаг и высокомерно полагали, что так будет и впредь. Но медовый месяц кончился — у кого-то в их стане есть голова на плечах. Весьма вероятно, что этот кто-то — полковник Оливера, ведь не случайно именно он поджидал нас в нашей машине. Пока не уверимся в обратном, считаем его врагом номер один. Он знал, что для успеха нашей избирательной кампании нам не обойтись без средств массовой информации. Из нашей сегодняшней пресс-конференции наружу не просочилось ни слова, и он резонно предположил, что мы попытаемся прорвать блокаду молчания. Что именно мы предпримем, неизвестно, но он верно угадал, где нас ожидать. У Центра вещания. Там он и устроил западню, а мы, беспечные простачки, в нее угодили — Боливар попался. Оливера был прав, расставив силки у Центра вещания, и теперь он, несомненно, ожидает, что мы бросимся освобождать пленного. Поэтому можно не сомневаться, что Боливара упрятали в место понадежней, чем муниципальная тюрьма, само же здание тюрьмы превратили в ловушку. Но мы перехитрим умника Оливеру: вместо того чтобы сунуться в тюрьму, мы возьмем Сапилоте в заложники. Боливара освободят, и счет снова станет ничейным.
— Все, что ты сказал, — правильно, но ты не упомянул самого главного: как мы захватим Сапилоте, — заметила Анжелина.
— Сейчас я посплю несколько часиков, а утром отправлюсь в столицу и навещу достопочтенного генерал-президента в его резиденции.
— Удар пришелся тебе по носу, но, видно, пострадали и мозги. — Анжелина едва заметно шевельнулась в кресле, и в ее руке оказался нацеленный на меня пистолет. — Отправляйся спать, а мы с Джеймсом придумаем план, который не будет самоубийством.
— Ты застрелишь меня, спасая мне жизнь? Не перестаю удивляться тайнам женского разума. Положи пистолет и расслабься. То, что я предлагаю, не самоубийство, а четко спланированная операция. Некоторые детали еще неясны, но, уверен, к утру все додумаю до конца.
Так и случилось. Проснувшись на рассвете, я обнаружил в фронтальных долях своего мозга план предстоящей операции в мельчайших подробностях.
Успех гарантирован.
Уверенность в успехе не покидала меня, пока я принимал душ, завтракал, летел в Приморосо и пересекал площадь Свободы. Лишь когда перед железными дверями в Пресидио меня остановил вооруженный охранник, в душу закрались сомнения.
— Пропуск! — рявкнул он.
Отступать поздно. Только вперед!
— Пропуск? Ты спрашиваешь пропуск у меня? Ты что, кретин, не знаешь, что я здесь по специальному вызову полковника Оливеры?!
— Сожалею, сэр, полковник только что проходил мимо, но насчет вас не распорядился.
— Оливера здесь?
— Да, сэр, но…
— Тем лучше. Позвони ему. И пошевеливайся, если дорожишь жизнью.
Дрожа всем телом, охранник набрал номер. На экране появился садист Оливера. Прежде чем охранник заговорил, я отпихнул его в сторону и приблизил лицо к экрану.
— Оливера! Я у парадного входа. Спускайся, поговорим.
Оливера недоверчиво оглядел меня, узнал, его зрачки расширились. Он, несомненно, продумал множество вариантов моих дальнейших действий после бегства от Центра вещания, но подобного оборота никак не ожидал. Он судорожно глотнул и заорал:
— Хватай его!
Я дал отбой и уселся в кресло охранника.
— Видел, в какой восторг пришел твой начальник?
Охранник, раскрыв рот, кивнул.
Я достал сигару и едва раскурил ее, как по лестнице сбежал Оливера. За ним по пятам следовал взвод солдат.
— Прошлой ночью вы взяли моего человека. — Я пустил в лицо Оливеры колечко дыма. — Немедленно освободите его.
Как я и предполагал, он не подчинился. Солдаты схватили меня и поволокли в подземную часть здания. Я не сопротивлялся. Меня раздели, осмотрели, ощупали, просветили рентгеновскими лучами, промыли кишечник и желудок. За всеми предварительными процедурами наблюдал лично Оливера. Он чувствовал в моей добровольной сдаче подвох, но, в чем он заключался, не понимал. По его приказу все предварительные процедуры повторили в обратной последовательности. Вновь не найдя ничего подозрительного, мне выдали стоптанные шлепанцы и тюремную робу, затем сковали запястья и лодыжки тяжелыми цепями, затащили в следственную камеру и швырнули на жесткий железный стул. Оливера навис надо мной, постукивая тяжелой дубинкой по раскрытой ладони:
