Напуганный глубиной Дашенькиных чувств Дима некоторое время старательно избегал влюбленности. Но потом как-то незаметно для себя увлекся новенькой девочкой, перешедшей к ним из другой школы. Девочка была прехорошенькая – смуглая, кудрявая и с такими же, как у Димы, бархатными карими глазами. Ее звали Ирочкой, и она понравилась Диме с первого взгляда. Но при попытке ее приобнять он неожиданно получил резкий отпор. Ирочка оттолкнула Диму и показала ему язык. Да еще обозвала дураком. Так и сказала: «Отвали, дурак!». Это было настолько грубо, что все очарование ее красотой сразу пропало.
Позже выяснилась причина столь непонятного, с точки зрения Димы, Ирочкиного поведения. Оказалось, что она давным-давно и по макушку влюблена в своего еще детсадовского приятеля, с которым училась в прежней школе, – и их отношения уже зашли столь далеко, что дальше некуда. Вот почему она так нервно отреагировала на Димино невинное ухаживание.
О талантливой девочке Марине Башкатовой Дима услышал по радио. Ему очень понравились ее стихи, и он подумал, что неплохо бы подобрать к ним мелодии. А еще лучше – познакомиться с самим автором, может, у нее и другие стихи имеются. Дима позвонил на радио и узнал о существовании при Дворце народного творчества музыкально-поэтического салона, активной участницей которого является и эта девочка. Он разыскал ведущую салона, а та пригласила его на сегодняшний концерт.
Маринка сразу понравилась Диме. Понравились ее блестящие от волнения зеленые глаза, и волнистые каштановые, с легкой рыжинкой, волосы, и брови вразлет, и роскошные ресницы. И то, как она говорит, – как будто орешек во рту перекатывается. И ее стихи – ну просто заслушаешься. А сколько песен можно на них написать – и каких песен! Успех на любых тусовках обеспечен.
Во время Маринкиного выступления Дима все старался поймать ее взгляд – и наконец ему это удалось. С этого мгновения она уже не сводила с него глаз. Теперь следовало закрепить успех, что он и сделал, запечатлев поцелуй на ее ладошке. Взглянув после этого с некоторой опаской ей в лицо, Дима понял, что опасаться ему нечего, – она почти покорена. Дальнейший разговор лишь подтвердил его догадку. Но вариант с Дашенькой ему не грозил – девушка оказалась скромной и даже излишне застенчивой. Она так растерялась от Диминого напора, что не сразу отреагировала на его слова. Но он почувствовал, что ей понравился, даже очень понравился. Теперь можно было сочетать приятное с полезным: ухаживать за ней и писать на ее стихи песни.
Немного поколебавшись, Маринка согласилась с Диминым предложением, и они, дождавшись перерыва, покинули зал. В парке Дима подвел девушку к высокому дереву и, задрав голову, негромко позвал:
– Берта! Берта!
По стволу спустилась очаровательная белочка, схватила с Диминой ладони ядрышко фундука и взлетела с ним на ветку.
– Какая хорошенькая! – восхитилась Маринка. – А откуда вы знаете ее имя?
– А я его сам придумал, – весело ответил Дима, – до меня она жила безымянной. Берта, на, возьми еще. – И он вытащил из кармана целую горсть орехов.
Белка спустилась снова, схватила еще один орешек и унеслась, потом прибежала еще за одним. Но тут явились два хулиганистых подростка и, засунув грязные пальцы в рот, разом свистнули. Белка мгновенно исчезла.
– А ну, пошли отсюда! – топнул на них Дима. – Пока по шее не схлопотали.
Ребята убежали, но Берта больше не показалась, как Дима ее ни звал.
– Теперь час будет приходить в себя, – пояснил он. – Пацаны их ловят и продают на Птичьем рынке. Почти всех переловили. Раньше они доверчивыми были, а теперь остерегаются. Пойдемте, Мариночка, я знаю тут одно укромное местечко – скамеечка между рябинками. Посидим, поболтаем. И давай перейдем на «ты» – чего церемонии разводить? Мы же свои люди.
Огромный парк имел два яруса – верхний и нижний. Нижний ярус, густо усаженный деревьями и кустарником, со множеством скрытых от посторонних глаз скамеечек, был особенно любим молодежью, искавшей уединения.
Молодые люди спустились по каменным ступенькам вниз и медленно пошли по усыпанной мелким гравием дорожке. Вдруг Маринка заметила под высокой березой очень знакомую целующуюся пару. Приглядевшись, она испытала легкое потрясение – это были Гена и Лена. Гена тоже заметил ее, и скосив глаз, показал из-за Лениной спины внушительный кулак. Мол, мотай отсюда, не мешай занятым людям.
– Это он нам? – удивился Дима. – А почему кулак? Мы же вроде их не трогаем, идем мимо. Ф у, как грубо!
– Это мои друзья, – пояснила Маринка. – Мы в одном доме живем. Он в нее влюблен уже сто лет – с самого детского сада. И вот, кажется, дождался. Он боится, что я сейчас полезу к ним с разговорами, расспросами. Пошли скорее отсюда, пока она не оглянулась.
Опустив голову, Маринка потянула Диму за руку, стремясь побыстрее проскользнуть мимо Лены. Ей совсем не хотелось, чтобы та ее заметила. Меньше всего Маринка беспокоилась о том, что помешает Гене. Она боялась другого.
Опыт ей подсказывал, что не стоит сейчас показывать Лену ее новому знакомому, пока он еще не окончательно увлечен ею – Маринкой. Потому что при знакомстве любой парень прежде всего обращал внимание на небесную Ленкину красоту и только потом, убедившись, что здесь не обломится, переключался на других девушек.
Но ведь все до поры, до времени. Когда-нибудь Лена ответит взаимностью, и тот, кому так повезет, уже больше ни на кого смотреть не станет. А вдруг это произойдет сейчас? Вот она обернется, увидит Диму и…
О том, что будет дальше, Маринке не хотелось даже думать. И то, что Лена, наконец, подарила несчастному Гене поцелуй, совсем ничего не значило. Маринка была убеждена, что Лена Гену не любит. Если бы любила, давно у них все было бы по-другому. Может, она целуется с ним из любопытства или из жалости? Или хочет сделать парню приятное.
Нет, лучше не рисковать. И потому Маринка постаралась быстрее увести Диму подальше от этого опасного места.
Умная Маринка близка к истине. Яркая красота ранней осени всегда волновала Лену. В такие дни она по-особенному остро чувствовала быстротечность времени, делалась то возбужденной, то задумчивой. Именно такой – растревоженной – застал ее Гена, зайдя к ней по дороге в магазин спросить, не нужно ли им молока или хлеба. Но, взглянув на Леночкино лицо, почему-то забыл о магазине и предложил прогуляться по парку.
– День такой чудесный, – сказал он. – Просто жаль упускать. Скоро зарядят дожди, тогда дома и насидимся. Пойдем, Лена, погуляем, а?
Он не очень надеялся на ее согласие. Последнее время она почему-то избегала оставаться с ним наедине. Но сейчас неожиданно согласилась.
Они спустились в нижний ярус парка и долго ходили по дорожкам, любуясь разноцветным нарядом деревьев и кустов. Теперь в нем преобладали золотые и оранжевые тона. Наконец, устав, Лена подошла к большой березе, оперлась на нее спиной и молча взглянула на Гену. Синева ее глаз так соответствовала цвету неба над ними! Она была столь прекрасна, что у Гены заболело сердце, и он не смог сдержать слова, уже давно вертевшиеся у него на языке. Они как-то, помимо воли, сами вырвались из уст.
– Лена, я люблю тебя, безумно люблю! – сказал он и замер. Она молчала. Слов отказа, которых он боялся больше смерти, не последовало. Тогда, ободренный ее молчанием, он повторил:
– Лена, я люблю тебя! Ты меня слышишь? Почему ты молчишь?
– Слышу, – отозвалась она. – Как это ты, наконец, решился? Я уже думала, что у тебя никогда не хватит смелости. Так и будешь молчать.
– Да, а если бы ты сразу сказала «нет», как бы я жил дальше?
– А я разве сказала «да»?
– Так скажи. Что тебе мешает?
– Не знаю я, Гена. Я к тебе очень хорошо отношусь, порой просто не могу без тебя обойтись. Но люблю ли я тебя – не знаю. Может быть, и люблю. Только я как-то иначе себе это представляла.
Из всей этой тирады Гена почему-то лучше всего услышал слова «люблю» и «тебя». Теряя голову, он слегка коснулся дрожащими губами ее прелестных, мучительно любимых губ. И сейчас же отпрянул. Но по роже не получил, как ожидал. Она с любопытством смотрела на него – и все. Тогда, осмелев, он схватил ее в охапку, оторвал от земли и впился ей в губы так, что у самого перехватило дыхание.
Именно в этот момент Гена и заметил Маринку, смотревшую на них квадратными глазами. Он показал ей исподтишка кулак, и понятливая Маринка быстренько умотала. За ней плелся какой-то длинный парень, но в этот миг Гене было не до них.
Вдруг Лена уперлась руками ему в грудь и попыталась оттолкнуть.
– А кусаться зачем? – сердито спросила она, высвобождаясь из его объятий.
– От страсти, – виновато ответил Гена, – извини, увлекся.
Они помолчали. Потом он осторожно спросил:
– Лен, что ты чувствовала… сейчас?
– Губы твои чувствовала… на своих. Что еще можно чувствовать? А ты? – Она с любопытством посмотрела на него. – Что-нибудь особенное чувствовал?
