Мне холодно, и я хочу есть. Я возвращаюсь в кабину. Джон стоит на коленях лицом в пол, задом вверх, как мусульманин. Но что для него Мекка? И что он там делает… возможно, спит? Я села за стол. Ловлю хлеб, который покатился на пол, вгрызаюсь в него. Джон тихо застонал.
— Ну же, Джон, — шепчу я, — нужно возвращаться на палубу, нужно поднять несколько палтусов.
Я ем хлеб так, как если бы в мире кроме него ничего не осталось, больше ничего, на что можно по-настоящему рассчитывать.
Корабль дрейфует. Джон по-прежнему стонет.
— Перестань, Джон.
Я встаю и подхожу к нему, мягко хлопаю его по плечу.
— Нужно поднять оборудование, Джон.
— Я тебя потерял. Я тебя потерял, Лили.
— Нет, Джон, ты меня не потерял, никто не может меня потерять, но нужно вернуться к рыбной ловле.
— Я нуждаюсь в помощи, — кричит он, по-прежнему задом кверху, уткнувшись лицом в грязный пол.
А я, я продолжаю тщательно жевать этот кусочек хлеба.
— Все нуждаются в помощи, Джон, ну пожалуйста, пожалуйста, поднимайся. Нам нужно поднять на борт несколько палтусов, у нас в запасе всего несколько часов до полудня.
Джон выпрямляется. Стоя на коленях, он испускает последний длинный стон. Я помогаю ему подняться и веду его к столу, наливаю ему кофе и говорю:
— Джон, скоро все закончится, мы вернемся в Кадьяк, там отдохнем, я даже угощу тебя пивом или виски «У Брикерса» по твоему желанию.
— Бросим все здесь. Перережем лёсу. Этого достаточно. Возвращаемся.
— Нет, Джон, возвращаемся к работе. Еще несколько часов.
Полдень. Все палтусы на борту. Рыбалка только что закончилась. Мы возвращаемся. Джон дал мне штурвал. Он откупорил бутылку пива.
— Ты меня ненавидишь? — спрашиваю я Джона.
— А разве это не ты должна ненавидеть меня? — отвечает он.
— В следующий раз, когда мы отправимся ловить рыбу, ты для начала научишь меня всему: управлять кораблем, гидравликой, а еще пользоваться радио, в общем всему. После этого можешь пить столько, сколько хочешь… Но, если ты свалишься в воду, я ничего не смогу сделать.
В конце дня ветер ослаб. При приближении к консервному заводу я зову Джона, который заснул на палубе, сидя голым задом на белом ведре, служившим отхожим местом. С сожалением он снова взялся за штурвал. Много кораблей уже ожидает разгрузки. Я приготовила швартовы, выбросила кранцы. Мы потихоньку причаливаем возле «Индейского ворона». Длинная вереница кораблей. Наша очередь стать под разгрузку вряд ли наступит раньше завтрашнего дня. В таком случае я уйду и никогда не узнаю, сколько тонн добычи принесла наша безумная охота на палтуса. Джон снова обрел уверенность и пронизывающий взгляд земного и делового человека. Мы усаживаемся за стол. Он достает бумажник. Его потерявшие прежние качества черты лица жестко указывали на усталость. Он выписывает чек и протягивает его мне.
— Подходит?
— Да, — отвечаю я шепотом, — устроит.
— Поделим, — говорит он. — Мы, наверное, выловили тысячи четыре фунтов? Без сомнения, больше, значительно больше. Мы поделим.
— Спасибо, Джон…
Я переступаю поручень корабля «Индейский ворон», мой непромокаемый плащ свернут в мешок для мусора, палуба пуста, радио включено, дверь открыта. Я взбираюсь по лестнице и выхожу на набережную. Я бегу большими шагами, мои ноги увлекают меня, практически не подчиняясь мне, гибкие и мощные, передо мной чайки, порт, я бегу, туманное небо и ветер. И ликеро-водочный магазин, и бар, я продолжаю бежать, корабль «Дженни» стоит у причала. Скрим вернулся. Я переступаю перекладину и, обессиленная, стучу в окно. Он выходит и улыбается мне:
— Ну как, малыш, хорошо порыбачила?
— Посмотри на мои руки, — говорю я на одном дыхании.
Он сжал в своих руках мои распухшие руки.
— Хорошая девочка… Заходи выпить стаканчик, я угощаю.
Мы входим в бар «У бочонка». Он битком набит орущими людьми. Я иду к стойке с высоко поднятой головой. Кладу перед собой свои прекрасные руки рыболова — пятерни, которые я не могу даже согнуть. Я не боюсь никого и пью, как настоящий рыбак. Завтра будут Гавайи и великий моряк.
Лили, любовь моя, ты не получишь это письмо, если завтра сядешь в самолет. Во всяком случае это не важно. Сегодня я бросаю работу на лесопилке и уезжаю в поисках дешевого жилья в доках Гонолулу. Работа здесь низкооплачиваемая, мало рабочих часов. Парень, на которого я ишачил, имел в моем лице наилучшего из работников нашей развитой страны, но не смог оценить это. Если ты прибудешь до моего отъезда, я сделаю то, чего желаю больше всего на свете — быть с тобой, но до того, как мы встретимся, если однажды это произойдет, ищи меня в жалких маленьких кафешках, в стриптиз-барах, в очередях за бесплатным супом для бедняков на Тихом океане — я возвращаюсь рыбачить.
Я не знаю еще, где и когда я взойду на корабль. Денег в моем чеке должно хватить на то, чтобы сесть в самолет до Оаху, найти маленькую комнату и остаться там на неделю. Затем у меня не останется ничего. Только голод заставит вернуться к рыбной ловле. Не составляет никакого труда выписать себе, что бы то ни было, денежный чек на еду или ром. Я счастлив. Без денег, без работы, скоро без жилья, но со своим единственным убеждением — надо жить.
Я предпочел бы вернуться, когда откроется сезон рыбной ловли на палтуса. Но слишком мало времени, недостаточно денег. Один парень говорил мне о широкой операции, связанной с рыбной ловлей в водах Сингапура (возможно, отложенной на более поздний срок). Я еще никогда не пересекал экватор на корабле, не плавал дальше ста восьмидесяти градусов.
Лили, я очень хотел бы, чтобы ты приехала. Ты та единственная, кто еще сможет заставить меня измениться, изменить то, к чему мне нужно идти. Я буду ждать тебя долго. Мне надо выезжать немедленно. Ты в моих мыслях. Всегда. Я буду держать тебя в курсе событий. Наверное, соберусь поработать несколько дней на местном корабле. Возможно, сможем еще встретиться, снять плохонькую маленькую меблированную квартиру в Вайкики или в Чинатаун, и попытаться сделать ребенка — нашего сладкого бэби. Ты, естественно, получишь новости обо мне на следующую неделю после моих поисков корабля, на который можно сесть. Надеюсь, кто-то мне скажет: “Подымайся, покидаем порт менее чем через час”. Ищи меня в Оаху, на торгах от Сьюзан. Береги себя, я буду держать тебя в курсе событий. Джуд.
![]()
Паром кричит ночью, словно зовет меня: «Приезжай, Лили, приезжай»…
А я прикована к порту. Корабли уходят и приходят. Великий моряк пишет мне из Гонолулу:
«Приезжай, Лили, приезжай, мы наконец его сделаем — нашего сладкого маленького бэби».
А я связана с доком, словно больной корабль. Сижу на набережной, позади меня простирается улица, там прачечная самообслуживания, помещение с очень дорогим душем, кафетерий с миленькими официантками, немного дальше бар и ликеро-водочный завод перед рыболовным промыслом «Аляска Сиафуд». Передо мной находится порт, флотилия кораблей, которые уходят и приходят. Орлы планируют в очень белом небе, чайки снуют туда-сюда и кричат, насмехаются или стонут, крики, которые они издают, пронзительные и надоедливые, усиливаются, чтобы умереть в печальном звучании.
Я прислуга без работы, которая смотрит, как уходят корабли, как рождается и умирает приливная вода, которая слушает как автомобильный паром громко ревет два раза в неделю: «Приезжай, Лили, приезжай».
Перечитай письма великого мореплавателя, черкни ответ на обратной стороне старого листка, испачканного жиром и пивом.
«Лили, любовь моя, приезжай посмотреть на чаек, орлов и на корабли».
Остров заключил меня в объятия из черных скал. Зеленая петля молчаливых и голых холмов властвует надо мной. Кипрей с цветами колышется, как сиреневый морской прилив-отлив.
Тень моряка, который лег на меня, не покидает меня с тех пор, как темной ночью он уехал на белом пароме во время очень мягкого дождя. Она идет рядом со мной, когда я не спешу, по этим улицам, заполненным большими людьми в сапогах, которые идут от одного корабля к другому, затем от одного бара к другому, равномерно покачиваются, покидая бар, и возвращаются к морю четким и пружинистым шагом.
