На ярмарке Андрея уже знали. Как встречались трудности в общении из-за языка, сразу за ним бежали. Были и другие толмачи на ярмарке, не без того. Но они знали один-два, редко три языка. Купцам еще и выяснять приходилось – переведет ли? А Андрей был безотказен, к кому бы из чужеземцев ни позвали – всем помогал. Толмачам из местных это не нравилось. И в один из дней они подстерегли его, когда он шел с ярмарки в город.
Четыре человека вышли навстречу, и, судя по взглядам, намерения их были явно недобрыми. Конечно, они не хотели убивать Андрея – напугать хотели, побить да вразумить. Только Андрей их не боялся: за поясом пистолеты, в рукаве – кистень. Однако убивать нападавших ему также не хотелось, это обязательно суд и разборки. Потому он сначала хотел все мирно уладить, поговорить.
Но толмачи кинулись в драку без разговоров. Одного Андрей ударил в грудь кистенем – не со всей силы, но чувствительно. У бедняги перехватило дыхание, он силился вздохнуть и не мог. Другого он ударил в колено ногой в подкованном сапоге, и ударил так, что тот упал и, невзвидя белого света, выл от боли. Оставшиеся двое заробели и нападать не стали, опасаясь за свое здоровье.
Андрей распахнул кафтан, чтобы толмачи увидели пистолеты.
– На первый раз я добрый, но если еще раз повторите – всех поубиваю! Понятно? Или перевести?
Толмачи закивали головами.
– Забирайте своих недобитых да увечных. Встанете поперек дороги – пеняйте на себя!
Андрей обошел валявшихся в пыли толмачей, походя пнув одного, кому, по его мнению, не слишком досталось. Толмач даже не дернулся, не попытался дать сдачи. Ну что ж, сами виноваты, первыми напали. И не пожалуешься, не поверит никто, что один на четверых напал. Андрей лишь сплюнул с досады.
А на следующий день, когда он толмачил купцу, переводя с чувашского, к нему подошел другой купец:
– Ты, что ли, Андрей-толмач?
– Он самый.
– А скажи-ка, в Османской империи на каком языке говорят?
– На турецком.
– Верно.
– Проверяешь?
– Вдруг не знаешь?
– Поразвлечься пришел или дело имеешь?
– Отойди в сторонку.
Чего не отойти, если человек просит?
Купец повертел головой по сторонам – не слышит ли кто – и, понизив голос, сказал:
– Корабль у меня, в туретчину хочу пойти.
– Это тебе через Днепр идти надо.
– Не, там сейчас порядка нет. Как объединилась Литва с поляками, так то бунты, то козаки на Хортице бесчинствуют, не хуже наших кромешников. Через переволок хочу, с Волги на Дон.
– Флаг тебе в руки. Только не пойму, я-то с какого края здесь?
– При чем здесь флаг? Так я о тебе говорю – ты же не только турецкий знаешь. Предлагаю тебе со мной идти. Поговорил я с торговыми людьми, толмачишь ты хорошо. Платить буду, как гребцу, харч за мой счет.
– Нет, – наотрез отказался Андрей, – к турецким берегам не пойду, не любят там христиан. Опасное плавание.
– Так и навар хороший будет!
– Это тебе.
– Верно. – Купец почесал затылок. – Вдвое против гребца заплачу!
– Да хоть втрое. Моря ты не ведаешь, в плен попасть можешь. Но ты хоть знаешь, за что рискуешь, а я и рубля не заработаю. Нет, купец, не соблазняй, ни за какие деньги не соглашусь.
– Жаль.
– Другого толмача возьми.
– Искал уже, но откуда здесь толмач с турецкого?
Андрей вежливо попрощался и отошел.
Ярмарка в Нижнем была огромной и тянулась на несколько верст. После покорения Иоанном Казани и свободного судоходства по Волге город стал воротами, главным перевалочным пунктом по торговле Руси и Востока. Здесь разгружались крупные суда, вроде насадов, на более мелкие, с небольшой осадкой, отсюда расходилась по Руси астраханская рыба, особенно осетр. На высоком левом берегу Волги для защиты города стоял каменный кремль, воздвигнутый архитектором Фрязиным. И третья часть гарнизона была иностранной – поляки, литвины, шведы, голландцы. Иностранная речь звучала везде – в городе, на ярмарке, на причалах, которые тянулись на версты. Так что работы Андрею хватало. Радовало, что приходилось много общаться с людьми, – это не в подвалах у Гермогена сидеть с пыльными бумагами. Вот только важного дела не было.
Да, Андрей зарабатывал себе на жизнь – даже удавалось копить деньги. Но после разгрома Великого Новгорода как будто стержень из него вынули. Вроде по инерции жил – ел, пил, спал, работал. Не было цели, к которой он бы стремился, ради которой можно было рискнуть. Не хватало активных действий, аналитической работы, опасности. Выражаясь по-современному, Андрею не хватало драйва, адреналина. Когда к нему привыкаешь, обычная жизнь кажется пресной. Не хватало ему и друзей, общения. С торга и ярмарки – на постоялый двор, ужин и постель. И завтра то же, что и вчера, и послезавтра…
То ли одиночество сказалось, то ли весна, но Андрей стал заглядываться на девушек – все-таки он молодой здоровый мужик. А за последний год только с Аглаей в Москве потешился немного. Да и то – замужняя она, не с руки, перспектив нет. Андрей даже немного тяготиться стал такой жизнью.
Как-то вечером он сидел в трапезной, выпил немного, прежнюю жизнь вспомнил. И неожиданно его потянуло спеть. Наверное, вино стало тому причиной. Начал он петь потихоньку, можно сказать, себе под нос. И не модный шлягер: такие слушать можно, а вот спеть за столом – нет. Почему-то запел «Землянку» военных лет – отец его иногда ее пел:
Бьется в тесной печурке огонь,На поленьях смола, как слеза,И поет мне в землянке гармоньПро улыбку твою и глаза…
Шум в трапезной тут же смолк, едоки слушали песню с изумленными глазами – никогда, естественно, они такой раньше не слышали.
Когда Андрей допел, уже в голос, на несколько минут повисла тишина.
Слегка покачиваясь, к нему подошел подвыпивший купец:
– Славно поешь… И песня жалостливая, ажно слезу давит. Не слыхал я такую никогда. А еще что-нибудь можешь?
И Андрей затянул «Ой, мороз-мороз, не морозь меня». Пел он с чувством, проникновенно. Люди еду оставили, вокруг него столпились. А он глаза закрыл: не сфальшивить бы да слова не забыть. А когда закончил и ее, увидел вокруг себя тесный круг постояльцев. Смутился слегка – ведь не для публики пел, для себя. А народ расчувствовался: ни одну из песен никто из них никогда раньше не слышал. Стали они на стол монеты кидать.
У Андрея от смущения вспыхнули щеки. Он же не бродячий певец-менестрель, для души пел, не для заработка. А народ просит:
– Еще давай!
Андрей знал от начала до конца всего-то десятка полтора песен, только невозможно перед этими людьми Кипелова из «Арии» петь. И он затянул «Ой да не вечер, да не вечер». Народ после «Любо!» кричал, и снова монеты сыпались.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
