— С катарами? — нахмурилась Деметриче.
— С катарами, или с альбигойцами, если хотите.
Они проходили мимо палаццо Медичи, и Ракоци попытался уйти от неприятного разговора:
— Пьеро так и не решился снести бедняцкие хижины. Он очень скоро пожалеет о том.
— Я слышала об альбигойцах, — перебила его Деметриче. — Они были еретиками?
— Нет, — отозвался Ракоци. — Так считали доминиканцы. Но сами катары так не считали. — Он покачал головой. — Сейчас не время обсуждать этот вопрос.
— Но позже мы сможем к нему вернуться?
Дыхание Деметриче было неровным. Она слегка запыхалась от быстрой ходьбы, над ее верхней губой проступили бусинки пота. Ракоци выглядел по-прежнему свежим и, казалось, не замечал одуряющей духоты.
— Возможно.
Они подходили к виа делли Архангели. Узкая улочка со скученными домишками напоминала змеиный зев. К ужасающему зловонию, исходившему от сточных вод и отбросов, примешивался какой-то особенный запах. Неприятный и стойкий, он делался все сильней. Запах болезни, подумала Деметриче и побледнела.
— В помещениях будет хуже, — предупредил Ракоци. — Там придется всем этим дышать. Еще не поздно от всего отказаться. Я провожу вас домой.
Она прикусила губу.
— Нет, я останусь. Я справлюсь.
— Что ж, как вам будет угодно.
Он подошел к третьему от угла дому, двери которого перечеркивала черная полоса. Из неплотно прикрытых окон неслись звуки рыданий. Ракоци постучал раз-другой по растрескавшемуся от жары и ветхости дереву, потом крикнул:
— Куоребрилло, откройте.
В доме никто не отозвался, и Ракоци крикнул еще раз. Рыдания прекратились, к двери кто-то пошел. Наружу выглянул тридцатилетний мужчина, которому, впрочем, можно было дать и все пятьдесят. Грязные волосы его свисали сосульками, в них пробивалась ранняя седина. Он молча взглянул на посетителей красными заплаканными глазами и посторонился, пропуская их в дом.
— Я пришел посмотреть, как ваши дела, Сесто, — наигранно бодро произнес Ракоци, входя в полутемное помещение. — Донна Деметриче была столь добра, что вызвалась меня сопровождать.
Куоребрилло покосился на гостью.
— Я знаю вас, донна. Ваш приход был бы большой радостью еще неделю назад. Но вы опоздали. Анна-Мария умерла этим утром, а Лукреция вот-вот отойдет.
Он вытер лицо грязным фартуком.
— Мне даже некуда вас усадить.
— Что с вашей женой, Сесто? Как ваши дети? — мягко спросил Ракоци, но в его голосе слышались нетерпеливые нотки.
— Феве нехорошо, но она все еще держится. Козимо, Джемму и Эрмо увезли в Сан-Феличе к монахам. Они будут там, пока не минует опасность или пока мы все не умрем. Только Илирио оставили — он слишком мал. Он погибнет без матери, а кормилицу нам не нанять.
— Отправьте их в семейный приют, — посоветовала Деметриче. — И жену, и младенца. Им будет там хорошо.
Сесто усмехнулся.
— Никто не призреет больных из чумного дома, чтобы не подвергать опасности остальных. — Голос его пресекся, он отвернулся. — И вы уходите. Не мучайте нас.
— Куоребрилло, — в воцарившейся тишине голос Ракоци прозвучал неожиданно громко, — отведите нас к вашей жене. Поверьте, мы не причиним ей вреда.
— Уходите, во имя всех ангелов! Дайте нам умереть спокойно! У нас и так много горя! — Сесто поднес руки к лицу и зарыдал.
Деметриче порывисто шагнула вперед и, не выказывая ни малейшей брезгливости, приобняла бедняка за плечи.
— Синьор Куоребрилло, зачем вы гоните нас? Разве мы звери, алчущие добычи? Нет, мы люди, пришедшие вам помочь. Чувство сострадания, внушенное человеку самим Господом, отличает его от зверей. Не сдавайтесь болезни! Мы пришли с помощью, зачем же ее отвергать? Позвольте нам осмотреть вашу супругу. Если наши попытки ничего не изменят, мы хотя бы помолимся вместе с ней.
В тесной прихожей было так душно, что, казалось, сам воздух ее источает зловоние. Сесто медленно поднял голову и убитым тоном сказал:
— Добрая донна, у нас ведь не прибрано.
— Я удивилась бы, если бы это было не так. Вы больны и измучены. Разве Господь отворачивался от прокаженных? — Деметриче возвысила голос. — Разве он трепетал, возлагая на их язвы персты?
Сесто посмотрел на нее как на умалишенную, но ничего не сказал и пошел по узкому коридору. По пути он молча указывал на подгнившие доски в полу, беспокоясь о том, чтобы гости не оступились.
Ракоци, следуя за бедняком, наливался холодным бешенством.
— Вы только взгляните! — Шепот его был отрывист и глух. — Полы провалены, стены в дырах. Эти хижины скоро рухнут! Боже, какой позор! Лоренцо хотел снести эти лачуги и построить для их обитателей другие жилища. Но Пьеро совершенно нет дела до замыслов отца…
Сесто остановился и отвел в сторону рваный полог, закрывавший дверной проем.
— Феве, жена, — сказал он срывающимся от волнения голосом, — чужеземец пришел снова. С ним синьора, ты ее знаешь, она приезжала к нам с Великолепным. Мы вместе ловили рыбу и пили вино.
Феве лежала на старой деревянной кровати, укутанная в грязные одеяла. Ее глаза блестели от жара, волосы, разбросанные по подушке, спутались и сбились в комья. Она, похоже, не слышала ничего.
Деметриче замерла на пороге, охваченная щемящей жалостью, но стараясь ничем не выдать ее.
Едва шевеля сухими, покрытыми волдырями губами, женщина с трудом выговорила:
— Добрая донна… Вы не должны… на это смотреть… Мне уже ничем не помочь. Я умираю.
Ракоци внутренне согласился со словами больной, но ему не хотелось расстраивать Сесто. Он принял озабоченный вид и достал из своей сумки маленький пузырек.
Деметриче уже стояла возле кровати.
— Вы не должны отчаиваться, синьора, — спокойно сказала она и повернулась к Сесто. — Я думаю, нам понадобится вода.
— Только не местная, — бросил Ракоци. — Наберите где-нибудь чистой воды. Хотя бы в ключе Санта-Кроне.
Глаза бедняка удивленно расширились.
— Дорога туда займет уйму времени. Чем плохи наши запасы, синьор?
Ракоци выпрямился.
— Куоребрилло, по городу ходит чума, в стены вашего дома проникла зараза. Она содержится и в вашей воде. Ее уже нельзя пить — ни вам, ни кому-то другому. Ступайте к стражникам, они дадут вам осла. Путь неблизок, но вы привезете чистую воду — для себя и для ваших соседей.
— Но ведь сегодня делать что-либо грех. Савонарола велел всем молиться. О дожде и об избавлении от чумы. Ослушников строго накажут.
Ракоци мысленно усмехнулся. Похоже, беднягу больше пугали доминиканцы, чем пожирающая его семейство чума.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
