Кто-то закашлялся, кто-то переступил с ноги на ногу, чиновники Синьории мало-помалу сплотились вокруг Онданте, который заговорил вновь.
— Не отрицаю, возможно, я грешен, но все же считаю первейшим долгом своим не допустить раздела республики и последующего ее разграбления. Разве Господь не велит нам беззаветно и терпеливо нести бремя забот своих и трудов? Флоренция — вот главная наша забота. Если мы должны снестись с французами первыми, дайте нам знак! Если существует другая возможность, укажите нам эту возможность. Но если какой-то из наших шагов вовлечет город в войну, пусть каждый из нас будет проклят! — Он не чувствовал, что кричит, пока кто-то не потянул его за рукав.
Савонарола понял, что надо спасать положение. Он принял озабоченный вид, потом увещевающим тоном сказал:
— Мне необходимо все это обдумать. Я пришлю за вами, когда решу, как следует поступить.
Коротко поклонившись, доминиканец отошел от чиновников и уже собирался присоединиться к монахам, как вдруг заметил фигуру в белом, приближающуюся к нему. Он узнал настоятельницу Сакро-Инфанте и, хотя виделся с ней нечасто, ощутил прилив раздражения. Неколебимое спокойствие сестры Мерседе было укором его постоянной взвинченности, а ее рост и стать напоминали ему о собственных физических недостатках.
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — произнесла сестра Мерседе, склонясь к руке проповедника. — Господь услышал мои молитвы!
— Что вы хотите этим сказать? — неприязненно буркнул Савонарола. Он понял, что беседа предстоит непростая, и торопливо перекрестился, словно бы ограждая себя от будущих неприятностей.
Сестра Мерседе на мгновение прикрыла глаза. Монастырская жизнь приучила ее терпеливо сносить многое. Она словно бы не заметила намеренной грубости собеседника и спрятала руки в рукава своего облачения.
— Святой отец, прошло больше года, с тех пор как вы посещали Сакро-Инфанте. Фра Мило, конечно, не оставляет нас без своего попечения, но многие наши сестры нуждаются в ваших советах. Кроме того, вас ожидают и те несчастные, которых мы призреваем.
Савонарола поморщился и отступил на пару шагов, чтобы не задирать голову, беседуя с аббатисой. Впрочем, эта уловка мало что изменяла во внутренней иерархии их отношений, ибо сестра Мерседе происходила из родовитой пизанской семьи и маленький аббат волей-неволей ощущал ее превосходство.
— Чем я могу их утешить, сестра, если лучше меня это сделают слова Святого Писания? Безумие отступает перед покаянной молитвой. Каждый труждается на своем поприще и несет свое бремя забот.
— О преподобный отец, кому, как не вам, целить души несчастных? — быстро проговорила сестра Мерседе. — Умоляю вас, выслушайте меня! Не ради моего сана, но ради всех сирых и страждущих, обретших в Сакро-Инфанте пристанище и приют. Изо дня в день наши сестры видят ад в их глазах, изо дня в день они борются со злом, их угнетающим, и радуются, когда им удается сделать для них хоть какую-то малость. Мы торжествуем, когда обделенный разумом человек начинает лепить горшки, а годами молчащий ребенок вдруг отверзает уста и просит поесть. Плоды наших трудов мы приносим к престолу Господнему в знак нашей благоговейной любви. Мы много работаем, но нас мало, неудивительно, что иногда у кого-то опускаются руки. Мы нуждаемся в ободрении, и для нас огромной поддержкой были бы ваши сочувственные и вдохновляющие слова!
Савонарола бросил обеспокоенный взгляд на ожидавшую его братию.
— Это возможно, сестра, но не в ближайшее время.
Явный отказ селестинку ничуть не смутил.
— Есть и другая причина, по которой я вынуждена просить вас о визите.
— Вот как? И какова же она?
Во дворце Синьории ударили в колокол, прозванный флорентийскими шутниками «коровой». Его характерное протяжное дребезжание, напоминающее мычание, возвещало, что приор собирает совет. Савонарола почувствовал удовлетворение — он знал, чье имя там будет упоминаться чаще всего.
— Мы опекаем некую донну Эстасию, с недавних пор проживающую в монастыре. Она одержима демонами и мечтает об исповеди, которая должна избавить ее от грехов. Сейчас эта женщина много молится и постится.
Савонарола рассеянно кивнул.
— Позвольте ей побеседовать со священником.
— Она говорит, — сестра Мерседе заглянула в зеленые глаза проповедника, — что доверяет лишь вам. Ведь именно ваша проповедь открыла бедняжке глаза на всю глубину ее грехопадения. Она заявляет, что отпустить ее прегрешения можете только вы.
— В ней слишком много гордыни и мало смирения. Тот, кто и впрямь стремится встать на путь добродетели, может исповедаться любому священнику.
Савонарола повернулся, чтобы уйти, но сестра Мерседе не унималась.
— Мы убеждали ее в том же, и она согласилась с нами. Однако, когда появился фра Мило, демоны вновь овладели ею. Она порвала свое платье и бросилась на распятие. Фра Мило пришел в ужас и удалился, а несчастная донна, очнувшись, долго рыдала и просила нас замуровать ее в келье живьем…
— Донна Эстасия… донна Эстасия? — Савонарола нахмурился. — Это не она ли однажды прервала мою проповедь, обнажив себе грудь и раздирая ее ногтями?
— Да, это она. Именно в тот день несчастную и отправили в наш монастырь. Ее кузен Сандро Филипепи часто бывает у нас, но она уклоняется от этих визитов. Ей стыдно за свое поведение, а стыд — добрый знак.
Один из монахов приблизился к Савонароле, чтобы узнать, когда тот освободится, но проповедник резким жестом отослал его прочь.
— Вы говорите, ей являются демоны? Что происходит потом?
— Она утверждает, что они совокупляются с ней… и розно, и скопом. Позвольте не говорить вам всего, преподобный отец. Потом ее ужасает то, что с ней происходит, она борется с этими наваждениями, но слишком слаба, чтобы их победить. Ей кажется, что ее единственное спасение в вас.
Сестру Мерседе удивили странные искорки, мелькнувшие в глазах собеседника, славившегося своим аскетизмом. Она упрекнула себя за глупое подозрение и решила снять свое прегрешение недельным постом.
— Значит, ей хочется избавиться от этих видений? — спросил Савонарола, изучая остановившимся взором что-то доступное лишь ему одному.
— Да. Она надеется только на вас. И заявляет, что, если вы не сочтете возможным ее выслушать, она найдет способ покончить со своими мучениями разом и навсегда.
— Если она попытается совершить что-то такое, то будет проклята во веки веков. Надеюсь, вы ей это внушали? — Он говорил очень медленно, растягивая слова.
— Да, преподобный отец, но она полагает, что без вашего очищающего вмешательства ее душа так или иначе будет проклята и прямиком отправится в ад.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
