он говорил. Губы ее задрожали, она попыталась поднести сигарету к губам, но та выпала из пальцев на тротуар.
— Господи… — произнесла она хриплым голосом. — Господи… Как это⁈ Как это… п…пропали?
Белов аккуратно придержал ее за талию.
— Уже почти двенадцать часовв мы буквально роем землю, однако в деле слишком много неясного.
— Они… найдутся?
Он покачал головой.
— Если честно… не знаю.
Наина Иосифовна побледнела еще сильнее. Ее глаза заблестели.
— Как же я… не почувствовала. Ведь ныло сердце с этой «Зарницей». За день сон приснился, будто бы на школу падает бомба, а я как раз веду урок математики в том самом шестом «Б».
Белов почувствовал холодок на спине. Почему-то он слишком живо представил себе эту картину.
— Все казалось… точнее было — самым настоящим. Знаете, бывают такие сны, живее самой реальности?
Он кивнул — знал, конечно.
— Я открыла журнал и смотрела, кого вызвать отвечать домашнее задание по разложению простых чисел на множители. Руку поднял Крылов, хотя он никогда сам не вызывался. Я даже удивилась. Тихий, скромный мальчик, хорошист. Когда он вышел к доске, я обомлела. Даже забыла, какое было задание.
Они медленно двинулись вдоль тротуара. Белов поддерживал женщину под руку и чувствовал ее дрожь.
— Витя был одет в обычную школьную форму, но вся она была грязная, драная, изношенная и даже местами обгоревшая. Галстук выбился из-под пиджака, один его кончик был опален и, кажется, от него даже шел дым. Но сам Витя будто бы ничего не замечал. Он принялся отвечать задание, но я даже не понимала, о чем он говорит. Ни единого слова! До того была напугана.
С огромным трудом я взяла себя в руки. Посмотрела в окно и… мне послышался какой-то звук, нарастающий, неприятный. Гул…
Витя запнулся и руку тут же поднял Денис Крутов. Я не успела ничего сказать, как он вышел к доске и встал рядом с Витей. Потом Лена Евстигнеева, Петя Марченко… за ним Лиза Крылова. Они все выходили, и все выглядели примерно одинаково, как и Витя. Оборванные и страшноватые. Чумазые, худые. Последним поднялся новенький наш мальчик… Давид. Когда он остановился у доски и повернулся, Витя уже закончил отвечать и воцарилась тишина, в которой был слышен только этот нарастающий гул. Все сильнее и сильнее. Голова вдруг жутко заболела, и я начала растирать виски. Давид повернулся ко мне и тихо сказал: «Наина Иосифовна, это не поможет, потому что у вас не головная боль».
А потом кто-то засмеялся. И хотя на моих уроках всегда железная дисциплина, себе дороже устраивать спектакли, я знала, чей это голос еще до того, как увидела его обладателя, хотя, конечно, учителя поднимали вопрос, что на их уроках он так ведет себя постоянно.
— Червяков… — сказал Белов.
— Да, это был он. Когда я подняла голову, чтобы сделать ему замечание — он обычно сидел за последней партой слева — один, никто не хотел с ним садиться, его на месте не оказалось. Наверное, нырнул под парту, чтобы я его не заметила. Только его голос раздавался в притихшем классе.
— И что он говорил?
Наина Иосифовна покачала головой.
— Когда гул стал совсем невыносимым, Червяков вдруг вынырнул оттуда, стриженный под ноль, лицо в темных пятнах расплылось в жуткой улыбке. Он смотрел на меня в упор.
— Что он сказал? — Белов остановился и встал перед ней, глядя прямо в глаза.
— Он сказал…
Женщина дрожала так сильно, что ему пришлось взять ее за руки.
— Успокойтесь… Просто вспомните, что он сказал…
Женщина всхлипнула, с силой сжала его кисти.
— Он сказал — «передайте менту, что воровать сигареты — это плохо». Он снова засмеялся, достал из кармана пиджака пачку «Мальборо» и потряс ею в воздухе, потом чиркнул зажигалкой и закурил прямо в классе.
Белов похолодел. Он резко обернулся в сторону арки, где, как ему показалось, находились какие-то люди, но арка уже скрылась из виду. За ними никто не шел и насколько он мог судить, они были в безопасности, если, конечно, можно было так полагать после убийства монтажера в телецентре.
Он отпустил ее руку, засунул руку в карман куртки и выудил дефицитные импортные сигареты, которые прихватил из письменного стола в комнате Червякова.
— Эту пачку он вам показывал?
Наина Иосифовна помолчала и кивнула.
— Да.
— Это все⁈ — быстро спросил Белов. — Он еще что-то говорил? Хоть что-нибудь! Это очень важно! Постарайтесь вспомнить!
В ее расширенных глазах он читал панический ужас.
— Т…там… он сказал… т…там для него записка. Пусть прочитает, если хочет жить.
Белов медленно поднял пачку на уровень глаз, перевернул ее и оттуда посыпались сигареты. Они падали на тротуар как бомбы, одна за одной, пока пачка не опустела. Опер вытянул серебристую подложку, затем разъединил стенки пачки по клеевому шву.
Внутри аккуратным почерком, тем же самым, которым были написаны фамилии на обратной стороне ориентировки на стене в комнате Червякова, виднелись несколько слов:
«хочешь жить брось кассету в колодец моцарта. прямо сейчас. никаких копий. если не сделаешь, умрешь до утра. и она тоже».
— Что там? — тихим голосом спросила Наина Иосифовна.
Он протянул ей располосованную пачку. Она прочитала послание, беззвучно повторяя слова дрожащими губами, потом взглянула на него.
— Она… это — я?
Белов отрешенно кивнул.
Глава 27
1941 год
— Показалось! — вырвалось у Лены.
Девочка сжала руку Вити с такой силой, что он чуть не вскрикнул.
— Ты… тоже увидела? — спросил он. — Там… в толпе…
Она быстро повернулась к нему и качнула головой. По ее жесту было непонятно, что она имела ввиду.
Когда они снова посмотрели на толпу, видение пропало.
— Нет, — сказал Витя. — Его там не было.
— Кого? — спросила Лена. — Кого ты увидел?
— Ай! — отмахнулся он.
— Скажи, иначе я не буду с тобой разговаривать.
— Ты не знаешь. Мужик из гаражей, мы иногда собираемся у него после школы. Он… такой странный, вообще-то. Но, наверное, тебе бы понравился. Он чем-то… даже похож на тебя.
Выражение ее лица изменилось, глаза стали шире, и Витя подумал, что и впрямь заинтересовал одноклассницу.
— В стеклянном шкафу у него лежит череп! — выпалил он. — Гладкий, отшлифованный, настоящий! А на верстаке под полками — патефон, чтобы пластинки проигрывать. Знаешь,
