теплому приему, вообще к теплу. Баркли редко говорил о матери. Интересно, подумала она, а помнит ли матушка Маккуин, как ее, невесту, взял под крыло отец Баркли, окружив своим богатством и белым цветом кожи.
Матушка Маккуин взяла ее руки, заглянула в лицо:
– Ты чудо.
Баркли мягко отстранил их друг от друга:
– Заходи, Мэриен.
И началась жизнь в качестве жены.
Мэриен оказалось трудно придумать, как быть полезной. На ранчо имелась взлетно-посадочная полоса, но «Стирман» находился в Миссуле. Она спросила, можно ли ей съездить туда и перегнать аэроплан, однако Баркли отделался туманными увещаниями, что нужно, мол, устроиться, найти свое место, порадоваться положению новобрачной. Мэриен велела себе подождать, не унывать, и, может, в конечном счете он ослабит бдительность. По крайней мере, на ранчо ей не надо носить шелковые платья.
Уборкой и стиркой занималась девушка салиши, одна из множества воспитанниц монастырской школы, как и матушка Маккуин, где франкоязычные монахини напирали на хозяйственные навыки и наиболее пугающие библейские цитаты, а заодно пытались выбить из воспитанниц туземность. Матушка Маккуин вынесла из школы набор путаных верований, частично собственного сочинения, которые, по словам Баркли, восхищали и одновременно сводили с ума его отца. Она считала жизнь непрерывным ураганом божественного гнева и небесного милосердия, где людей сносит то в одну, то в другую сторону сталкивающимися друг с другом порывами метафизического ветра, оседланными ангелами и демонами, похожими на летучих мышей.
На кухне работала пожилая шотландка. Целая армия мужчин занималась коровами, ухаживала за лошадьми и чинила ограды. С ними трудилась и Кейт, но все попытки Мэриен помочь отвергались. У нее создалось впечатление, что Баркли запретил давать ей работу, оставив лишь возможность бесцельно слоняться по ранчо. Она подозревала, он пытается свести ее с ума от скуки, чтобы она захотела ребенка.
– Что ты сегодня будешь делать? – спросила она Кейт как-то утром, придумав, как столкнуться с ней, когда та будет ехать верхом.
Кейт раскраснелась от мороза.
– Ограду чинить.
– Могу подсобить.
– Нет, мы просто хотим закончить.
И она ускакала. Удары копыт приглушал снег.
* * *
Сразу после Нового года из эдинбургской гостиницы пришел пакет с опоздавшей почтой.
В спальне Баркли дрожащим, бешеным голосом вслух прочитал письмо Джейми: «Надеюсь, когда-нибудь ты уйдешь от Баркли и найдешь дорогу к собственной жизни. Пожалуйста, Мэриен, не сдавайся». Он замахал листом перед ее носом:
– Дерьмо собачье. Дерьмо собачье, которое всюду сует свой нос.
– Я говорила тебе, что не хочу ребенка.
– Ты несерьезно.
– Серьезно. Что мне сказать, чтобы ты поверил? Я знаю свои мысли.
– А тебе плевать, чего хочу я?
– А ты хочешь, чтобы я стала несчастна?
– Не будешь. Вот увидишь, ты полюбишь ребенка. И потом, твой долг дать мне детей. Ты моя жена. Разве выполненный долг не принесет тебе счастье?
– Никогда. – Она повысила голос: – Никогда в жизни.
Он зажал ей рот рукой. В доме находились Кейт и его мать. Где-то тут же была еще и девушка салиши, а на кухне работала кухарка.
– Я мог бы заставить тебя.
Они в ярости смотрели друг на друга. Мэриен оттолкнула его руку.
– Ты не можешь меня заставить, – тихо, но со всей силой, какую могла собрать, сказала она.
– Я могу отнять у тебя… – Большим и указательным пальцами он изобразил кольцо. – Твою штуку. Я имею право.
Она вспомнила рассказы девушек мисс Долли о миссис Ву: чуток перебор марафета, чуток поскрести – и решила, что, если будет нужно, пойдет в Миссулу, через горы.
– Ты не можешь меня заставить, – повторила она. – Я найду способ.
На лице у Баркли отразилось беспокойство, затем отвращение.
– Ты кто? – спросил он совсем иначе, чем спрашивал раньше.
– Та, кем была всегда.
Он покачал головой:
– Нет. Ты изменилась.
– Это ты меня изменил. И пусть тебе будет стыдно.
* * *
Перед самым рассветом гудок машины. Слабый, но настойчивый, потом все громче. В сон Мэриен ворвалась не столько громкость, сколько неуместность. В ночной рубашке она подошла к окну. В ранних сумерках по длинной дороге ранчо петлял «Пирс-эрроу». Гудок то непрерывно длился несколько секунд, то коротко блеял.
Внизу, на пороге, уже ждала одетая Кейт.
– Что случилось? – спросила Мэриен, завязывая пояс шерстяного халата. – Зачем он гудит?
Машина подъехала ближе, и Мэриен не поняла, остановится Баркли или помчится дальше.
– Наверное, пьяный, – сказала Кейт.
– Он не пьет.
– Нечасто.
– Никогда! – Поскольку Кейт не ответила, Мэриен слабо добавила: – Он говорил мне, что вообще не пьет.
Машина свернула на место стоянки. Еще прежде, чем Баркли открыл дверь, Мэриен услышала, как он мычит имя сестры:
– Кейт! Кейт! – Баркли шатаясь вышел из машины. – Кейт!
Та прошла ему навстречу, и он накренился, чтобы обнять ее. От веса сестру шатнуло. Шляпа Баркли куда-то подевалась, волосы были всклокочены.
– Кейт! – опять позвал он глухим голосом.
Баркли навалился на сестру, и та провела его по лестнице. Проходя мимо, он уставился на Мэриен и, дохнув на нее перегаром, открыл рот, будто собираясь что-то сказать. Баркли имел вид даже не обычного пьяницы, а человека, обезумевшего от страшных мучений. Матушка Маккуин вязала возле большого каменного камина. Не замедляя работы, она метнула в Мэриен жесткий взгляд:
– Это дьявол его скрутил.
– Он сам себя скрутил, – сказала Кейт, ведя Баркли от лестницы, в глубь дома.
Мэриен шла следом.
– Куда ты его?
– В гостевую комнату. Спать.
– Но он должен спать в нашей комнате.
– Нет, так лучше. Ему будет плохо. Мне проще, если он ляжет внизу.
– Я могу о нем позаботиться.
Баркли повесил голову на плечо Кейт и мутно посмотрел на Мэриен.
– Ты вдруг решила о нем позаботиться? – спросила Кейт. – Удачный выбрала момент.
– Он мой муж.
– Тогда милости просим. Помоги мне его втащить.
Подхватив Баркли с обеих сторон, они поднялись наверх. На лестничной площадке запыхавшаяся Кейт сказала:
– Никогда не слышала, чтобы ты называла его своим мужем.
– Но он им является.
Мэриен уже пожалела о приступе собственничества. От мужа воняло. Он спотыкался о собственные ноги. Ей надо было оставить его преть внизу под надзором сестры. Но женщины завели Баркли в спальню и свалили на кровать лицом вниз, ноги свесились.
– И он так ехал от Калиспелла?
– Откуда угодно.
– Чудо, что доехал.
– Он всегда доезжает домой.
Кейт потянула шнурки грязного ботинка Баркли. Мэриен сняла второй.
– Такое бывало раньше?
– Может, раз в год. Вечно одно и то же. Наверное, ему как-то удается, чтобы пойло валило его только на нашей дороге.
Мэриен поняла, почему Кейт была уже одета и на улице.
– Ты знала, что он приедет пьяный.
– Предполагала. Раньше я по дурости ждала всю ночь, а он являлся свежий, как утренний цветок. – Она поймала взгляд Мэриен: – От шлюх.
– Если ты пытаешься меня шокировать, вспомни, что мы с ним познакомились в борделе.
– Да неужто я забыла? В таком случае, думаешь, справишься, разденешь его? Скоро ему станет плохо. Тебе что-нибудь нужно. – У камина она взяла жестяное ведро и высыпала лучину для растопки на решетку. – Сгодится. – Кейт поставила ведро возле кровати.
– Мы поссорились.
– Давай перевернем его.
Они взяли Баркли за щиколотки и подтянули, так что он улегся вдоль кровати, затем перевернули на спину.
– О, начинается. Давай ведро.
Баркли затошнило. Кейт приподняла его за лацканы как раз вовремя, Мэриен успела поймать ведром поток, судя по всему, чистого виски.
– Ну надо же, он превратил себя в перегонный куб, – сказала Кейт.
Когда она ушла, Мэриен отнесла ведро в ванную, вылила, а потом постаралась раздеть Баркли. С брюками вышло достаточно просто, с носками тоже, но он снова впал в беспамятство самого последнего бродяги, и она никак не могла снять пиджак. Однако через минуту, когда ей опять пришлось приподнимать Баркли за лацканы, чтобы того опять вырвало, муки с пиджаком показались блаженством. Потом она стащила-таки
