Симпатии народа были на стороне арестованных. В холле дома моего брата толпились люди, пришедшие выразить свое восхищение. Такое оживление таило в себе новую опасность — свирепую реакцию Царского Села, в особенности со стороны императрицы, которая, по словам Рузского, тяжело переживала смерть Распутина.
Я рассказала ему о своих сомнениях и попросила совета. Он посоветовал написать Дмитрию письмо и отправить его в Петроград с доверенным человеком. В госпиталь я вернулась с тяжелым сердцем; моя тревога усилилась.
В тот вечер я написала письмо брату, это оказалось нелегкой задачей. Я не знала, в чьи руки может попасть мое письмо. Исписав несколько черновиков, я в конце концов решила просто написать, что скучаю и хочу с ним увидеться. Наутро я отправила это письмо в Петроград с санитаром, который до мобилизации служил лакеем в нашем доме. Следующие два дня тянулись невыносимо долго; каждый час казался бесконечным. За эти дни я узнала, что генерала Рузского отстранили от командования Петроградским округом. Я также узнала, что убийство Распутина произошло во дворце князя Юсупова. Газеты печатали краткие официальные сообщения без подробностей. Двор, на время успокоившись арестом двух молодых заговорщиков, ничего не предпринимал, и его намерения оставались загадкой. Полиция все еще не нашла тело.
Спустя сутки из Петрограда вернулся мой курьер, но не привез ответа. Я волновалась еще больше. Наконец я получила лаконичную телеграмму от Дмитрия с просьбой немедленно приехать в Петроград.
Я позвонила Рузскому. Он приказал предоставить мне специальный поезд. Менее чем через два часа я была уже в пути. Несколько коллег пришли меня проводить, и мой отъезд вызвал нездоровое волнение на вокзале.
Никогда еще дорога в Петроград не казалась такой длинной. На вокзале меня встретил генерал Лейминг. Мы обменялись взглядами и молча пожали друг другу руки; слишком о многом нужно было поговорить. В машине мы тоже молчали, и я с трудом сдерживала слезы. Мне казалось странным, что улицы освещены, как обычно, и полны оживленного народа.
Когда мы подъехали к дворцу на Невском на углу Фонтанки и вошли, первое, что я увидела, были часовые, а за ними приветливые лица слуг, знакомых с детства.
Мы поднялись в апартаменты Лейминга. Мадам Лейминг ждала меня наверху. Старый дворецкий подал мне ужин и хлопотал вокруг стола. Чтобы не обижать его, я зачерпнула ложкой суп. Но когда мы с Леймингами остались одни, я засыпала их вопросами — избегая, однако, упоминания об убийстве.
Из их ответов стало ясно, что такая же атмосфера царила повсюду — и в Петрограде, и в провинции. Обстановка накалилась до предела. Стоит правительству сделать один неверный шаг, и разразится катастрофа. Народ совершенно запутался.
Некоторые, возможно, более уравновешенные, чем другие, надеялись, что всеобщее ликование по поводу смерти Распутина отрезвит императрицу. Но большинство злорадствовало, видя горя несчастной женщины.
По словам Лейминга, главная опасность заключалась в жажде мести, охватившей приспешников Распутина, которые внушали аналогичные чувства императрице. В большинстве своем это были авантюристы или люди с подмоченной репутацией, которым нечего терять и которые способны на все. Полиция предупредила Лейминга, чтобы он не спускал глаз с Дмитрия ни днем, ни ночью. Снаружи дворец охраняли жандармы в штатском; внутри у каждой двери стояли часовые. Несколько раз подозрительные люди пытались под разными предлогами проникнуть в дом. Министр внутренних дел Протопопов, которому Распутин помог сделать карьеру, послал агентов знаменитой Охранки следить за всем, что происходит в доме, но благодаря бдительности Лейминга им пришлось довольствоваться наблюдением с улицы.
К этому времени труп Распутина обнаружили и похоронили в Царском Селе. Велось расследование, и ходили слухи о суровом наказании вплоть до военного трибунала, на котором вроде бы настаивала императрица. Случай был беспрецедентный, и оставалось неизвестным, как его будут рассматривать. Поскольку Дмитрий был человеком царских кровей, его дело не мог рассматривать гражданский суд. Более того, вся Россия знала, что император относится к нему как к родному сына, и объясняла его поступок преданностью престолу. Он и князь Юсупов стали героями дня, особенно в глазах офицеров и государственных служащих. Суд над ними мог вызвать вспышку гнева и привести к непредсказуемым последствиям.
Императорская чета уединилась в Александровском дворце и никого не принимала. Члены семьи, которые хотели предостеречь их от слишком сурового наказания и настаивали на встрече, получали уклончивые ответы в сдержанной официальной обстановке.
Отец виделся с Дмитрием накануне, как только вернулся из штаба. Он был потрясен случившимся до глубины души. Разговор был тягостным для них обоих.
Я не знала, что говорить и делать. Все казалось кошмарным сном, безумием, огненным кругом, из которого нет выхода.
Ссылка
Лейминг сообщил Дмитрию о моем приезде. В это время у него был кто то из наших родственников. Он просил передать, что выйдет ко мне, как только они уйдут.
Наконец я услышала его шаги. Сердце мое остановилось. Он вошел. Наши глаза встретились. Натянутая улыбка, притворно–оживленный вид меня не обманули. Щеки его ввалились, под глазами пролегли черные круги; несмотря
на молодость, он выглядел стариком. Мое сердце наполнилось жалостью и любовью к нему.
Он сел за стол, с которого не убрали чашки, и задал мне несколько несущественных вопросов, но вскоре встал и принялся мерить шагами комнату. Я молчала. Было уже больше полуночи. Взглянув на часы, он предложил проводить меня в мои комнаты.
Мы пожелали Леймингам спокойной ночи, спустились по лестнице и пошли по бесконечным коридорам и комнатам, ведущим в мои апартаменты. В ту ночь огромный старый дворец казался зловещим. Наши шаги гулко отдавались в пустых комнатах с высокими потолками. Я не узнавала дом, знакомый с детства; сейчас в нем чувствовалось что то чужое, враждебное. По спине пробежал холодок, сердце забилось быстрее — мне стало страшно.
Наконец, мы пришли. В комнате меня ждала моя горничная Таня. При виде ее знакомого лица я немного успокоилась. Я разделась, приняла ванну и, надев халат, вернулась к Дмитрию.
Он молча стоял у камина и курил. Не произнеся ни слова, я села в кресло, поджав под себя ноги. Я не хотела начинать разговор. Хотела, чтобы он заговорил первым.
Я сидела и следила за каждым его движением. О! Я все бы отдала, чтобы помочь ему сейчас. Его глаза словно смотрели внутрь и видели страшную сцену, от которой он не мог отвернуться. Я чувствовала, что он потрясен до глубины души и отчаянно пытается бороться с ужасающим разочарованием.
