— Целовались, ссорились, клялись в любви… И — расстались! Он уже, наверно, уехал… Господи, до чего я несчастна…
Снежина приподняла дочь с ковра, заметив, что та все же не преминула надеть платье, брать которое с собой наотрез отказалась — слишком нарядно для ужина с анонимом. Но графиня посоветовала, загадочно улыбаясь. Конечно же, она знала, в чьем доме проведет уик-энд, но не хотела портить дочери эффект неожиданности.
— Софи, тебе уже давно не пятнадцать лет. Ты же знаешь, сколь охотно некоторые мужчины накручивают драматизм, особенно в том случае, когда все идет гладко.
— Ах, мама, ничего гладкого… Он горд, слишком горд! Сидней ещё долго будет студентом, он живет на стипендию, а я, черт побери, — графиня! К тому же, богата. Да ещё — предмет отеческих посягательств премьер-министра! Не говоря уже о том, что почти законченный профессионал!
— Хорошая невеста, я полагаю.
— Но не для человека, который с семи лет, с тех пор, как остался сиротой, чувствовал свою ущербность, не нужность, который всеми способами пытался выбраться, стать самостоятельным, но попадал в омерзительные переделки…
— Настоящий сказочный герой, добивающийся руки принцессы. Не хмурься, детка, я не шучу. Ведь это Сид спас тебя из рук маньяков! Жутко становится от одной мысли, что могло случиться в том амбаре… Брр… Не будем вспоминать. — Снежина вдела в уши бриллиантовые сережки с подвесками. — Но парень честно заслужил твое расположение.
— Мам, я влюбилась. Нет, я люблю его. Это точно. С этим ничего уже не поделаешь… А он ушел от меня.
— Да почему, Боже ты мой?
— Сид полагает, что спас бы любую, а кроме того — я попала в переделку по его милости. Он считает, что способен приносить лишь несчастья, и что скорее застрелится, чем причинит вред любимой женщине…
— Восхитительно старомодно! Классика возвышенных чувств. Приведи себя в порядок, детка — на столике моя косметика. Попудри носик. Пора выходить к столу.
— Не хочу! Плевать мне на все ваши интриги… Поеду на станцию, возможно, ещё успею догнать его.
— Дорогая моя, речь идет об очень серьезных делах, поверь. Ты должна появиться на ужине, а потом, думаю, мы сумеем решить кое-какие проблемы. Снежина взяла дочь за руки и пристально посмотрела ей в глаза: — Ты веришь мне, девочка?
— Может, вы взглянете на этот галстук? Я приобрел дюжину в Лондоне. Консультировался с опытной продавщицей. — Недавно вступивший на должность камердинера пожилой мужчина старался исполнять свою роль солидно и основательно.
Его хозяин сидел перед зеркалом в едва оставленной оформителями спальне. Он нещадно торопил рабочих, нанял целую свору специалистов для отделки дома и всем хорошо платил.
Гилберт Уальд, приступивший со вчерашнего дня к должности камердинера, строго выполнял распоряжения хозяина в соответствии с составленным списком. В основном, он лично закупал гардероб необходимого размера в указанных лондонских магазинах и поддерживал контакты с поваром относительно предстоящего ужина.
— Все собрались? — Очередной раз поинтересовался хозяин, нетерпеливо взглянув на часы. До десяти оставалось пятнадцать минут. Он машинально менял галстуки «бабочка», не видя своего отражения в зеркале. Будто повернутые вовнутрь выцветшие голубые глаза видели совсем другую картину. Она захватывала и пугала человека, одетого в белый смокинг с излишним щегольством.
«Да, с излишним шутовским щегольством». — Наконец он сфокусировал внимание на своем отражении и обреченно распорядился:
— Подай черный костюм, Гилберт.
— Невозможно, сэр. Его следует утюжить.
— Так какого черта это не сделали до сих пор?
— Вы распорядились по поводу светлого. И, осмелюсь напомнить, прибыли сюда час назад. И все это время работали в кабинете…
Тоскливо взглянув на зажатую в пальцах сигару, хозяин дома так и не зажег её.
— Пусть будет светлый. В сущности, это уже не имеет значения. Пора. Я зайду за моим гостем сам.
Мужчина грузно поднялся, обвел глазами комнату, словно ища образок, сумевший бы благословить его. Но образка не было и он сам не отличался набожностью. Обращаться за поддержкой было решительно не к кому.
На привокзальной площади безлюдно и тихо. Подсвеченная церковь и каменное изваяние в лучах двух прожекторов, казалось, были единственными обитателями уснувшего городка. В провинции ложатся спать рано.
В ярко освещенном и пустом зале вокзала Сид два раза пробежал глазами расписание и убедился, что ему предстоит ждать следующей электрички около часа. Да какая разница?! Ведь он — слабак. А слабаки предпочитают плыть по течению.
Софи горячо произносила правильные слова: нельзя отступать, взаимная любовь — редчайшая ценность. Надо бороться. Человек кузнец своего счастья. Сид хохотал. Все эти лозунги он уже успел проверить на деле. Любовь — нечто весьма эфемерное. Во всяком случае, у красивых женщин. Дядя не насиловал Эмили. Она — невинная, нежная, до умопомрачения любившая Сида, легла в постель с противным, наглым… О, Боже! Сид сжал руками голову и закачался из стороны в сторону, как человек с острым приступом зубной боли. Уж он-то пытался завладеть ситуацией. Сколько раз тонул и находил в себе силы выбраться, начать все с начала. И что же? Двадцать шесть лет, студент, с чужими деньгами на билет. Кстати, чтобы вернуться в Бостон, ему придется истратить все свое «состояние», полученное за работу в университетском архиве — Сид два месяца штукатурил в сыром подвале стены, даже по ночам. Хорошо еще, что зеленая студенческая карта дает огромную скидку на проезд. И эту привилегию он должен предложить своей невесте?
— Ты словно вынырнул из диккенсовских времен, сумасшедший! — Трясла его Софи. — Опомнись! Я предполагаю устраивать свою жизнь за свой собственный счет. Устроюсь репортером и начну зарабатывать деньги. Пойми, я тоже хочу сделать свою жизнь сама!
— Но за твоей спиной прочные тылы. Софи Флоренштайн, если ей уж здорово не повезет, не будет вынуждена ошиваться по притонам, подрабатывая гроши в компании сомнительных личностей. И не станет стриптизершей в ночном клубе.
— Довольно самоистязаний. Мазохист. — Софи надулась, она не любила экскурсов Сида в прошлое. — После победы над монстром Гесслером ты стал другим. И такого я люблю…
Вот! Перебирая тезисы недавней стычки, Сид все же докопался до глубины, где в темном подполье сидел целый симфонический оркестр, тихонько наигрывая нечто нежное. Дверь распахнулась, вспыхнули прожектора, взвилась дирижерская палочка, ударили по струнам смычки. Она любит! Любит! Сегодня Сид убедился в том, что составляло главную причину его страданий. Да, он все это время двумя руками удерживал себя за уши, чтобы не позвонить Софи! Он не пытался встретиться с ней, дать о себе знать, потому что поставил знак: «Запрещено!» Эта избалованная мужским внимание, беспечная и самоуверенная девушка не сможет полюбить Сида Кларка. Для неё он может быть лишь легковесным приключением, о котором быстро забывают. Он почти заставил себя смириться с потерей. И теперь оркестр играет бравурный марш! Свершилось невозможное, о чем Сид мог только тайно и мрачно мечтать, растравляя свои комплексы.
«Так что же ты сбежал, урод?! Ждешь, чтобы за тобой прислали карету с лакеями и под руки вернули прямо к венцу? Гордыня, Сидней, гордыня. Ты гадко ведешь себя, парень, капризничаешь и трусишь. А ещё полагал, что теперь запросто пройдешь по коньку крыши».
Сид поднялся, вышел на площадь, загадав, будет ли там такси. Если нет — так тому и быть.
Площадь была пуста.
— Может, вас подвезти, мистер? — Поинтересовался мужчина в железнодорожной форме. — Отработал смену. Утром я видел вас у виллы «Лето». Мне по пути.
Глава 20
За большим длинным столом, накрытым для ужина, оставалось два свободных места. Два свободных стула с высокими спинками, с узкой стороны предназначались, очевидно, для четы хозяев.
В подсвечниках горели свечи, пряно пахли яркие турецкие гвоздики, расставленные повсеместно в чеканных латунных вазах. Восточный стиль комнаты, слегка подчеркнутый персидскими коврами, низкой инкрустированной перламутром мебелью, арчатыми эркерами, создавал атмосферу загадочности. Часы на камине пробили десять — в дверях, как и положено в хорошем спектакле, появились главные действующие лица. Выглядели они весьма забавно. Арчи Гудвин в белом смокинге казался особенно полным и коренастым. Рядом с ним, а будто и совсем отдельно, стоял высокий черноволосый смугляк с полоской смоляных усов под орлиным носом.
Присутствующие, впервые увидевшие Мухаммеда Али — Шаха без головного платка, не узнали его.
— Рад приветствовать вас, друзья мои, — сказал Арчи. — Мухаммеда Али Шаха, премьер-министра Фаруха, думаю, представлять не надо. Сегодня он разделяет со мной полномочия хозяина. — Гудвин предложил Мухаммеду занять рядом с ним место во главе стола.
