— Скажи, с каких строчек начинается книга, которую ты сейчас читаешь?
Я пожимаю плечами. Откуда мне помнить, если я уже одолеваю третью сотню страниц?
— Ты действительно не можешь вспомнить? Или не хочешь?
— Да не могу, конечно.
— А последние строчки, которые ты прочёл перед тем, как я отвлёк тебя?
Я добросовестно напрягаю память и, к стыду своему, не могу воскресить в ней только что прочитанные строчки. Содержание — пожалуйста, сумею всё пересказать. Но содержание дядю Костю как раз и не интересует. Ему нужно дословно.
— Ну, хорошо, — дядя Костя оставляет книгу в покое. — Скажи в таком случае, чем тебя кормила Екатерина Владимировна в позапрошлый понедельник.
Меня разбирает смех. Что это с нашим учёным соседом? Не такие уж изысканные блюда готовит моя мать, чтобы они надолго запоминались.
Дядя Костя разочарованно вертит в руке стаканчик с таинственным отваром. Мне даже жаль его становится, но я не знаю, чем помочь.
— Ну, извини, брат, что побеспокоил. Извини.
— Спокойной ночи, дядя Костя.
— Будь здоров.
Я возвращаюсь к себе, к своей книге. Сажусь за стол. Читаю. И вдруг ловлю себя на том, что только вожу глазами по строчкам, но смысл исчезает куда-то.
Что бы это значило?
Я заново перечитываю страницу — и опять та же история: не понимаю, что читаю. В недоумении я гляжу прямо перед собой и… вспоминаю своё первое свидание с Катей. Как это случилось? Ах, да, мы встретились в художественной галерее. Взявшись за руки и страшно смущаясь, ходили от картины к картине.
В одном из залов я, воровато оглянувшись по сторонам, поцеловал Катю.
— Ай-яй, молодые люди, — услышали мы и отшатнулись друг от друга, — как не стыдно? В таком-то месте и под такой-то картиной!..
Я расхохотался — ну и конфуз тогда получился!..
И осёкся.
Дело в том, что я ещё ни одной девушке не назначал свидания. И тем более не знал никакой Кати. Больше того: в нашем городе не было художественной галереи.
Мой смех разбудил мать.
— Ты что, не собираешься сегодня ложиться? — спросила она из другой комнаты.
Я вздрогнул: голос Кати, которой я не знал! И лицо девушки… Почему оно мне так мучительно знакомо? Где я его видел? Вспомнил: в нашем семейном альбоме. Это же лицо моей матери в молодости, Екатерины Владимировны, Кати.
— Чепуха какая-то привиделась, — отозвался я. — Понимаешь, вообразил себя на свидании с девушкой. И будто пришли мы с ней не куда-нибудь, а в художественную галерею, и там, под картиной «Расстрел комиссара» я поцеловал её. А дежурная увидела, закричала: «Ай-яй, как не стыдно! В таком-то месте и под такой картиной!»…
Мать промолчала. Я услышал, как заскрипела её кровать, зашуршали шлёпанцы. И вот она в наброшенном на плечи халате стоит в дверях.
— Отец рассказывал тебе? — дрогнувшим голосом спросила она. — Боже мой, как давно это было. И, кажется, совсем недавно. Да, это было наше первое свидание. Да…
Отец умер два с половиной года назад. Рак поджелудочной железы. Он очень мучился. Врачи не смогли его спасти, а дяди Кости мы ещё не знали.
— Но он… он мне ничего не рассказывал! — возразил я.
Мать, видимо, не расслышала.
— Мы познакомились в Ярославле, — вздохнула она, — и нам очень нравилось встречаться в художественной галерее. Там под «Расстрелом комиссара» он и поцеловал меня впервые.
Я тупо смотрел на мать. Какое отношение имеют её свидания с отцом к тому, что наиграло мне моё воображение?
— Ложись, — в голосе матери и грусть, и ласка, — уже два часа. Проспишь завтра на работу. Ложись, сынок.
Я последовал её совету. Захлопнул книгу, разобрал постель. Но только выключил свет и присел на кровать (ещё и одеяла не успел откинуть), как в голове моей завертелись уже другие воспоминания.
…Воздушный шар уносил меня в небо. Меня и моего товарища-прапорщика. Нам не хватало воздуха. Соединив усилия, мы тщетно тянули за верёвку, пытаясь открыть клапан и выпустить часть газа.
Тогда я, сбросив шинель, начал карабкаться по выпуклой упругой оболочке. В ушах звенело, кровь стучала в висках и розовой пеленой застилала глаза, руки судорожно цеплялись за стропы. Я был близок к обмороку. Но понимал: если лишусь сознания — конец нам обоим.
Ценой неимоверных усилий мне удалось добраться до клапана и открыть его. Засвистел, вырываясь наружу, газ, шар начал проваливаться вниз, сквозь нагромождения облаков…
Загремел стул, который я толкнул от неожиданности.
— Ты что, Виталик?
Но я, упав на кровать, ещё никак не мог отдышаться, я жадно ловил воздух разинутым ртом. А в голове билась радостная мысль: живы!
— Виталик, ты слышишь?
— Всё в порядке, мама, — я не узнал своего голоса. А помолчав, спросил: — Отцу приходилось летать на воздушном шаре?
— Ну что ты, какие там шары! Он и на самолёте ни разу не подымался. А вот его отец, то есть твой дедушка, — тот другое дело. В молодости он служил в воздухоплавательном отряде. Однажды чуть не погиб… А почему ты об этом спрашиваешь?
— Да так просто.
— Ну, спи, сынок. Спи.
Стоило мне опустить голову на подушку, как в голове завертелся настоящий калейдоскоп воспоминаний.
…С шашкой наголо я мчался на коне, увлекая за собой отчаянных головорезов, одетых кто во что горазд: в бархатные камзолы, сермяжные поддёвки, плетёные кольчуги. Знойная степь. Пыль. Вдали уходят от нас янычары.
…С топором в руках я обхожу громадную ель. С какой стороны сподручней валить её наземь? Снег по пояс. Тут же моя светлолицая подруга. Вдруг она испуганно вскрикивает — из кустов, поднявшись на задние лапы, появляется разбуженный нами медведь. Я бросаюсь к нему, подняв над головою топор…
Я не могу оставаться в постели. Сердце у меня колотится так сильно, будто я и на самом деле только что пережил схватку с разъярённым зверем.
Включив свет в комнате, я ошалело озираюсь по сторонам и никак не могу осмыслить происходящего. Уж не схожу ли я с ума?
И тут меня осеняет: дядя Костя!
Торопливо натягиваю брюки и отправляюсь к нашему квартиранту. Он ещё не спит. Сидя у стола, созерцает всё тот же стакан с серебристой жидкостью. Меня он встречает настороженным взглядом.
— Чем ты напоил меня? — набрасываюсь я на него.
— А что случилось, Виталий?
Торопливо и сбивчиво рассказываю, какая блажь лезет мне в голову. Дядя Костя слушает не перебивая, слушает очень внимательно, и складок на его лбу больше, чем всегда. А выслушав, медленно встаёт, ходит по комнате, всплескивает руками.
— Необыкновенно! — бормочет он. — Вот уж чего никак не ожидал. Чудо! Чудо, честное слово!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
