Кое-что теперь получило объяснение. Например, квартира Фернинга. Две тысячи лир в месяц! Около двухсот пятидесяти фунтов в год. Не так плохо — с учетом, что делать почти ничего не нужно. На двести пятьдесят фунтов я мог бы обставить дом. И еще отложить из жалованья. С тем капиталом, который у меня остался после двух месяцев без работы, я мог бы достаточно долго прожить в Англии и найти достойную работу. Разумеется, об этом нет и речи. Наверное, Фернинг был дураком, если позволил втянуть себя в такие игры. Вагас может сколько угодно разглагольствовать о необходимости разведки, обычных предосторожностях и личных договоренностях, но это лишь вежливая форма изложения. Для подобных вещей существует специальный термин — «шпионаж». А шпионаж является преступлением. Если вас поймают, то упекут в тюрьму.
И все равно один вопрос остался без ответа. Почему Залесхофф так хотел, чтобы я встретился с Вагасом? Если верить генералу, Залесхофф — советский агент. Вагас, югославский агент, вполне мог об этом знать. Шпионаж чем-то похож на инженерное дело: о коллегах ты должен быть наслышан. Тем не менее у меня возникало неприятное чувство. О шпионах мы иногда читаем в газетах. Зал судебных заседаний просят освободить, а показания берут в тюремной камере. В судебных слушаниях по таким делам всегда присутствует какой-то нелепый налет мелодрамы. Досточтимые адвокаты, поправляя парики, с серьезным видом рассуждают о секретных документах, неназванных «иностранных державах», тайных встречах и зловещих третьих лицах, которые уже «покинули страну». Все это кажется нереальным, принадлежащим другому миру, никак не соприкасающемуся с повседневной жизнью. Однако мир разведки и контрразведки действительно существует. Шпионы должны где-то жить. Они должны выполнять свою работу — как и все остальные. Тот факт, что я столкнулся с двумя такими людьми в промышленном центре Италии, не должен вызывать особого удивления. И мелодрамы тут никакой нет. Ни тайных встреч, ни зловещих третьих лиц; иностранные державы поименованы, а записи Фернинга вряд ли можно считать секретным документом. Это — я с удивлением обнаружил, что повторяю слова генерала, — просто бизнес. Но какое отношение имеет к нему Залесхофф? Хорошо бы выяснить. Опасности никакой, а любопытство мое уже пробудилось. Не каждый день встречаешь шпиона! Очевидно, Залесхофф знал, чего добивается Вагас, и его поведение в опере доказывает, что он не хотел, чтобы Вагас догадался о нашем знакомстве. Меня также интересовала картотека Залесхоффа. И Клэр была бы заинтригована. Ей можно написать и рассказать обо всем. Кроме того, я, если можно так выразиться, проиграл Залесхоффу брусок мыла — за паспорт. А вот это уже совсем не весело. Хотя у пророчества — я мысленно поставил слово «пророчество» в кавычки — может быть очень простое объяснение.
Когда я добрался до отеля, то, боюсь, уже относился ко всему этому приключению чересчур легкомысленно. Разыгрывал из себя опытного человека. Теперь, оглядываясь назад, я могу сказать, что не сознавал собственную глупость и не догадывался, какой зловещей и мелодраматичной в скором времени окажется реальность. Иначе мой сон не был бы таким крепким.
О клочке бумаги, который мне вручила мадам Вагас, я вспомнил только тогда, когда стал раздеваться перед сном. Достал листок из кармана жилета и развернул. В записке было шесть слов: «На fatto morire il signor Ferning».
Я сел на кровать и озадаченно уставился на листок. «Он убил господина Фернинга». Кто убил? Вероятно, Вагас. Вагас убил Фернинга. Но Фернинга сбила машина. Совершенно очевидно, это злобная чушь. Неприязнь, которую питают друг к другу Вагас и его жена, заметна невооруженным глазом. Удивляться не приходится. Даже самое богатое воображение не поможет назвать их обоих симпатичными. Однако такое!.. Эта женщина явно не в себе.
Я лег в постель и подумал, что Клэр с интересом выслушает рассказ о Риккардо.
7
Ужин с Залесхоффом
В четверг утром я позвонил Залесхоффу.
Мне ответил женский голос — по-итальянски:
— Слушаю.
— Синьора Залесхоффа, пожалуйста.
— Секунду.
Через мгновение в трубке послышался голос Залесхоффа:
— Витторио Сапоне слушает.
— Кто бы сомневался! Это Марлоу.
На том конце провода раздался довольный возглас.
— Привет, Марлоу! Как дела?
— Все в порядке, спасибо.
— Хорошо провели время вчера вечером?
— Неплохо. А вы?
— Отлично. Надеюсь, вы на меня не обижаетесь?
— Нисколько. Я хотел спросить, не заняты ли вы сегодня и сможете ли со мной поужинать.
— С радостью. Давайте пообедаем у меня. Девушка, с которой я был в опере, — моя сестра. Ей очень хочется с вами познакомиться. — В трубке послышались громкие голоса. — Минутку. — Он прикрыл ладонью микрофон. Все стихло. — Извините. Тут у нас демонстрация девичьей скромности. Сегодня вечером вас устроит?
— Спасибо, с удовольствием.
— Когда вы сможете уйти с работы?
— Не раньше половины седьмого.
— Загляните ко мне, когда будете спускаться, и пойдем вместе. Хорошо?
— Договорились.
В половине седьмого я спустился на четвертый этаж. Залесхофф был в офисе один — яростно стучал по клавишам портативной пишущей машинки. В знак приветствия он помахал мне рукой.
— Заходите, садитесь. Если не возражаете, я закончу, и мы пойдем.
Я присел. Буквально через две минуты он выдернул лист из пишущей машинки, написал адрес на конверте, сунул внутрь письмо и заклеил клапан. Я молча наблюдал. На носу у него была пара очков для чтения. Предположение, что Залесхофф — советский агент, вдруг показалось мне абсурдом. Советские агенты — бородатые злодеи, они изъясняются на ломаном английском и носят большие черные шляпы. А Залесхофф… Он поднял голову, и взгляд его ярких глаз встретился с моим взглядом.
— Вечерняя исходящая корреспонденция? — шутливо поинтересовался я.
— Нет. Мы отправляем ее утром.
— Понятно. — Мне в голову пришла любопытная мысль. — Вы когда-нибудь разглядывали клапаны конвертов приходящей к вам почты?
Американец улыбнулся:
— Чтобы проверить, не вскрывали ли их над паром? Вы это имеете в виду, Марлоу?
— Разумеется.
— А ваши вскрывали?
— Да.
— Как вы это обнаружили?
Я рассказал ему о письме Клэр.
— А теперь уже не вскрывают?
— После того письма не замечал.
Он усмехнулся:
— Должно быть, они разозлились.
— Кто «они»?
Залесхофф уже надевал пальто.
— Птички, которые вскрывают письма над паром… Идем?
— Хорошо. — У двери я остановился. — Вы ничего не забыли?
— Простите?
— Помнится, речь шла об одной карточке из вашего досье. Кажется, под номером В.18.
Американец похлопал себя по нагрудному карману:
— Она здесь, Марлоу, у самого сердца.
Квартира Залесхоффа располагалась над магазином на тихой улице в районе площади Сан-Стефано и состояла из двух комнат, кухни и ванной. Обе комнаты были большими, причем одна явно совмещала функции спальни и гостиной. Такое впечатление, что обставлялась квартира в большой спешке. Особенно странный вид был у гостиной: длинный стол, несколько ящиков для упаковки, прикрытые ситцевыми покрывалами синего цвета и служившие журнальными столиками, роскошный диван с этикеткой на одной из ножек и гигантский, явно дорогой инкрустированный книжный шкаф с бюро. Стены были довольно неаккуратно выкрашены в белый цвет.
— Не удивляйтесь, — объяснил Залесхофф. — Могло быть и хуже. Мы сократили список покупок наполовину и управились за пару часов. Бюро мне продал парень с заячьей губой. Превосходная вещь, но Тамара считает, что деньги выброшены на ветер. Она принесла сюда ящики. Лучше садитесь на диван. Его тоже купил я. — Залесхофф повысил голос: — Тамара!.. Раздевайтесь, Марлоу. И можете курить. Сигареты на книжной полке. Прошу прощения, если не возражаете, я проверю, как там на кухне.
— Уже поздно, — послышался женский голос.
Несколько смущенный происходящим, я повернулся. Девушка в дверях снимала фартук.
— И кроме того, — прибавила она, — на ящиках можно сидеть. Я сама вытащила все гвозди.
— А, вот и ты, — сказал Залесхофф. — Это Марлоу, а это моя сестра Тамара.
Она улыбнулась. Я обнаружил, что улыбаюсь ей в ответ.
— Хорошо, что вы пришли, господин Марлоу, — сказала Тамара. — Я боялась, вы обидитесь, что мы не стали с вами разговаривать вчера вечером. Андреас, наверное, уже объяснил причину.
— Вообще-то нет. Впрочем, и не обязательно.
— Андреас, ты говорил…
Он взмахнул рукой.
— Обсудим все после еды. На кухню, Тамара!
Она покачала головой и исчезла за дверью.
Залесхофф усмехнулся.
— Хотите выпить, Марлоу?
