последнее дело. Есть тот, кто готов за него заплатить очень много, столько, что мне хватит на долгую безбедную старость где-нибудь в Аргентине, где много солнца, фруктов и красивых женщин. Впрочем, может, я еще на Кольский полуостров загляну, есть там одно…
Павле очень хотелось узнать, что именно интересует Оффельхоффа на Кольском полуострове, тем более что в самом скором времени туда планировал отправиться Александр Барченко, один из близких друзей и соратников Бокия. Цели экспедиции ей, разумеется, были неизвестны, но и Барченко, и этот немец, похоже, одними и теми же дорожками ходят, значит, информация лишней не станет. Да и ее путь лежит в том же направлении, Глеб Иванович почти наверняка включит ее в группу сопровождения ученых. Или, что вероятнее, старшей в ней сделает.
Интересные вещи говорил Оффельхофф, так бы слушала и слушала, вот только времени на любопытство почти не осталось. Не просто же так этот гад то и дело поглядывал на людей, стоящих в воде, а те уже почти в нее валились, как видно, окончательно исчерпав запасы жизни.
Рывок вверх, взмах руки — и немец захрипел, хватаясь руками за глубоко рассеченное горло, а после рухнул на колени. Кровь брызнула на Павлу, но это ее совершенно не смутило, к чему к чему, а к подобному она давным-давно привыкла.
Хорошая штука эта полоска из неведомого металла, надежная. И не в первый раз жизнь спасает. Если точнее — четвертый из семи. Седовласый и благообразный иранец-звездочет Фаттах, что некогда подарил ее Павле в благодарность за спасение его дочери, так и сказал: «Это оружие сослужит тебе службу семь раз, помни об этом. Зря не используй его силу, береги на крайний случай». Так, собственно, она и поступала, понапрасну в ход подарок иранца не пускала, но на все боевые выходы всегда брала с собой, надевая на запястье как браслет, давно не удивляясь тому, отчего ровные поверхности гладкого металла склеиваются друг с другом намертво, и расцепляются обратно тогда, когда ей это нужно. Вот только браслет — это просто украшение, а острая как бритва полоска темного цвета, которая в зависимости от ситуации могла гнуться в любую сторону или становиться твердой как клинок, являлась очень эффективным оружием в умелых руках. А убивать Павла умела замечательно.
Что любопытно — эта вещь даже сталь резала, если нужно, не то что какую-то веревку. Цепочка наручников, по крайней мере, в свое время не стала для нее преградой. Но ни разу владелицу даже не поцарапала, хоть остра была неимоверно.
Оффельхофф, выпучив глаза, таращился на нее и силился встать, его помощники встрепенулись, но время для них было потеряно. Впрочем, они сами были виноваты, надо лучше обыскивать пленных. Прозевали узкий обоюдоострый стилет, надежно спрятанный в правом хромовом сапожке — и вот результат, один из двух подручных немца, коротко охнув, валится на камни пола с пробитым сердцем. Нож Павла бросала не хуже, чем стреляла, ее этому один цирковой артист научил еще летом семнадцатого. Ну и многолетние тренировки немало поспособствовали развитию данного таланта.
Последний из немцев успел-таки вытащить свой «люгер», который невесть как перевез через границу, и даже пару раз выстрелить, но в Веретенникову, естественно, не попал. Не то чтобы Павла умела ловить пули на лету или как бы между прочим от них уворачиваться, но расстояние было невелико, потому расчет траектории труда не составил. Опыт есть опыт, когда почти полтора десятка лет занимаешься исключительно войной, многое узнаешь.
Зато он попал в своего работодателя! Нет, не нарочно, просто пуля срикошетила от стены и ударила герра Оффельхоффа, было поднявшегося на ноги, в бок, снова бросив его на камни. Похоже, сглазил он свою удачу.
Удар — и выбитый пистолет летит в воду. Второй — немец хрипит, схватившись за горло. Третий — и вот он, замычав от боли, падает на колени.
А дальше просто и обыденно. Привычный хват руками за затылок и подбородок, резкий рывок, приглушенный треск шейных позвонков… И все. Враги кончились. Разве что неудачливый артефактор все еще цепляется за жизнь несмотря на то, что его кровь залила все вокруг, а пуля пробила тело чуть ли не насквозь. Но, похоже, у него со смертью особые, не сказать личные отношения. Павла прекрасно помнила, что в прошлый раз она дважды прострелила ему сердце. Трудно промахнуться с семи шагов, особенно если ты и с семидесяти не мажешь.
Павла с легким хряском вынула свой стилет из тела убитого врага, обтерла его и убрала в сапог, а после повертела головой, ища свое оружие. Очень она себя дискомфортно без него ощущала, прямо будто без одежды по людной улице идешь.
Оно предсказуемо обнаружилось здесь, в пещере. Их амуницию просто свалили в один из углов, как видно, даже не собираясь в ней копаться.
— Товарищ Веретенникова, ты бы нас развязала, — попросил ее окончательно очухавшийся Егор. — А то перетонут наши умники, и все хлопоты псу под хвост!
И верно — один из ученых тихо, даже без всплеска, уже скрылся под водой. Что до тонких нитей, связывающих топографов и амулет — они вовсе исчезли, будто их и не было.
— Да твою-то мать, — недовольно поморщилась Павла, снова доставая стилет и подходя к связанным коллегам. — Давайте, тащите их из воды скоренько, а я пока другие наши дела закончу.
Под другими делами она имела в виду неугомонного Оффельхоффа, который никак не хотел умирать по новой. Мало того — он, цепляясь скрюченными пальцами за камни, полз к постаменту, туда, где маленькой красной звездочкой сиял амулет.
— Ну-ну-ну. — Подошва сапога Павлы придавила его к полу. — Не надо спешить, дорогой германский друг. Тем более что этот предмет вам не принадлежит. Что фырчим? Так и есть. Да, ювелирная основа, возможно, сработана где-то у вас, но наполнение-то наше, советское. Озеро-то находится на территории одной из республик РСФСР.
Немец что-то хрипел, вращал глазами, даже язык высунул, но Павла так и не поняла, что он хотел сказать. И, ввиду бессмысленности дальнейшей беседы, дважды выстрелила ему в голову. Жалко, конечно, было это делать, но куда деваться? Нет, речь шла не о человеческом сочувствии, а о практическом аспекте. Оффельхофф очень много знал. Очень. И эти знания, скорее всего, пригодились бы советской власти, но… Бедолаг-топографов бы еще живыми довезти до того берега, а если еще и раненый добавится, то добра не жди. Тем более такой живучий, как этот немец. Кровь-то из шеи у него уже почти не сочилась. То ли
