По окончании приемки «Сынок» оставил Пуло-Беби и направился к порту Карачи, топя и сжигая английские коммерческие суда и дорогие грузы, в большом количестве встречавшиеся ему на этом пути.
В ходе плавания Беломор устами штурмана Александра Васильевича Гаганова рассказал о попытке устройства русской военно-морской станции на острове Цусима:
— Ну, рассказывайте о Гоппе и Дажелете, послушаем, — согласился старший офицер. — А о деле на Цусиме я недавно читал что-то очень нехорошее в газетах.
— Писали вздор и грязную клевету. Дело происходило совершенно иначе и если не увенчалось полным успехом, то, конечно, в этом не были виноваты ни капитан наш, ни адмирал Л. Кто был в Японии в шестидесятых годах, тот, наверное, не раз слышал в Нагасаки и Хакодате имя нашего капитана Б от японцев. Это был их любимый русский человек. Чем и как он им умел понравиться — Бог его знает, но из всех затруднений в сношениях с ними он выходил с честью и успехом. Вероятно, это обстоятельство и подало повод адмиралу дать ему особенное поручение. 2 февраля 186… г. мы пошли в Корейский пролив для описных работ, но 1 марта совершенно неожиданно и ни для кого не предвиденно зашли на остров Цусиму и стали на якорь близ деревни Осаки. Так как в то время для европейцев были открыты только три порта, то к нам сейчас же явились смущенные японские чиновники с протестами против нарушения трактатов и с просьбами немедленно оставить их остров. Б сумел поладить и подружиться с цусимскими властями, и они пошли на уступки. Он указал им на некоторые аварии корвета, убедил в необходимости отвода места на берегу под постройку магазинов, мастерских и бани, а также в доставке нужных для этого материалов и мастеровых.
Вскоре мы заняли с согласия губернатора обширное место на берегу залива между Хираура и Иммосаки, вытащили там свои шлюпки и начали все предположенные постройки. Японские власти с каждым днем становились сговорчивее и любезнее, все требования капитана исполнялись почти без возражений. Через несколько месяцев посетили Цусиму наш фрегат и клипер, не возбуждая уже в японцах смущения и удивления. Но 15 августа того же года неожиданно зашла на рейд английская лодка «Риндов» и, заметив на якоре наш корвет, вышла тотчас в море. Через несколько часов она вернулась снова в сопровождении корвета «Енкоунтер» под контр-адмиральским флагом. После обмена обычных салютов и визитов адмирал Гопп прислал нашему капитану письмо, в котором он в очень вежливых и изысканных выражениях доводил до сведения, что английские подданные были недавно перерезаны в Канагаве и что ближайшей причиной этого, без сомнения, была недозволенная стоянка нашего корвета на Цусиме. Гопп писал, что японцы не разбирали наций и не искали настоящего виновника, но мстили вообще европейцам и таким образом возлагали на них взаимную ответственность за точное исполнение договоров. Он просил уведомить, когда корвет надеется оставить остров, стоит ли он здесь с ведома и приказания своего начальства и в заключение спрашивал о местопребывании в данную минуту русского флагмана. Теперь не помню точно, что отвечал капитан на это послание, но англичане, по получении ответа, ушли немедленно. Прощаясь с капитаном, Гопп сказал ему, что он идет прямо в Шанхай переговорить лично с нашим адмиралом, и прибавил улыбаясь: «Если вы увидите его ранее меня, то передайте ему, что если бы русские пожелали занять остров Дажелет, то мы, англичане, против этого ничего иметь не будем, тем более что там полезно было бы поставить хороший маяк, в чем, конечно, вы никогда не затруднитесь».
— Ну и что же далее? — спросил старший офицер, когда Гаганов закончил.
— А далее ничего, нельзя же было Гоппа послать к черту с его Дажелетом и предложением, хотя и следовало бы.
— Ну, а как же дело окончилось с Цусимою-то?
— Гопп, должно быть, скоро нашел адмирала, так как уже 7 сентября по его распоряжению мы оставили Цусиму и более туда никогда не возвращались. Да и сам адмирал как-то скоро после того оставил свой отряд и уехал в Россию.
— Что же это обозначало?
— Я уж не знаю, что именно. Полагаю, что придет время, и мы узнаем это, или прочтем в «Русской Старине», а теперь все догадки будут лишены достоверности. Да и действительно, пора спать, — объявил Гаганов, вставая из-за стола и направляясь в свою каюту. За ним поднялись все, и в кают-компании вскоре водворилась полная тишина.
На высоте Бомбея «Сынок» нагнал и остановил большой пароход, оказавшийся французским и шедший прямо в Обок.
Шкипер парохода сообщил некоторые известия и охотно взял пленных англичан, конечно, за хорошую плату. Мичман Зенобин, вернувшись с парохода, сообщил, между прочим, что у французов уже есть какие-то странные и сомнительные пленные, признанные англичанами за русских, но в действительности они, кажется, немцы или датчане. По его словам, эти пленные составляли экипаж одного из пароходов Якова Прозорова, благополучно плававшего уже несколько лет ранее и во время войны под датским флагом. Но англичане каким-то способом узнали фиктивность сделки Прозорова и самым бесцеремонным образом утопили его пароход со всем грузом. Легко может быть, что выгоды плавания этого русского парохода, русского подданного, уже давно окупили его стоимость, и убыток нашего компатриота был очень незначителен.
Миновало две недели такого плавания, и «Сынок» подошел на вид мыса Муари, где и остановился в ожидании. Капитан Копыткин решил, собрав точные сведения от пленных, заградить в удобную минуту вход в Карачи и предоставить случай команде охотников с подходящего места испытать на английских же судах новые стале-бронзовые мины Уайтхеда. Минные решетки и плавучие средства для этого были заготовлены на «Сынке» еще во время похода. Минный офицер, лейтенант Колобов, в сопровождении минного унтер-офицера и двух индусов-рыбаков в рыбачьей лодке отправился осмотреть рейд Карачи и местность между мысом Манора и Устричными островами. Возвратясь, он донес капитану, что очень легко возможно поставить шесть мин Герца под островом Бара-Андаи, так как в этом месте довольно большая глубина начинается после самого берега, и ни одно из английских судов не может пройти от него в расстоянии более полутора кабельтовых.
На наружном рейде, исполняя брандвахтенную службу, стоял фрегат «Шах».[141] Но так как он стоял очень близко от мыса Манори, то, по словам Колобова, несмотря на строгую сторожевую службу фрегата, «Сынок» легко мог, совершенно незамеченным под прикрытием ночи забросать вход в Карачи минами Герца, тем более что все эти последние, к счастью, имели автоматические вьюшки и, следовательно, об измерении глубины на рейде заботиться не было никакой надобности.
Гораздо труднее было бросить несколько мин Герца в самом узком месте пролива, выше брекватера[142] на рейде Киамарии, так как он и день, и ночь находился под глазами англичан. «Сынку» самому пробраться туда не было никакой возможности. Но и в этот раз случай помог успеху дела. Здесь надобно сказать, что все туземцы касты рыбаков-индусов считаются самыми способными и развитыми людьми в Синде. Два рыбака, сопровождавшие Колобова, легко поняли, что они могли бы оказать большую услугу и помощь русским при этом первом знакомстве. Оба рыбака были старшинами в касте и до них, этих порабощенных детей Нижнего Инда уже дошли слухи, что ненавистные англичане бегут со всей линии, что новый господин перешагнул их священную реку и идет им на выручку. Они долго и подробно расспрашивали Колобова и в заключение предложили ему доставить несколько самых больших рыбачьих лодок и потом, вместе с сетями, под носом англичан выбросить на рейд сколько возможно мин Герца.
Сфероконическая мина Герца
Они же брали на себя обязанность доставить целыми и невредимыми четырех охотников с лейтенантом Колобовым с острова Андаи на «Сынок», когда те найдут свое дело оконченным или будут вынуждены необходимостью оставить свое опасное место, минную станцию на неприятельской территории. В этом последнем случае нашим смельчакам-охотникам, без сомнения, только и могли помочь бедные рыбаки-индусы, так как им одним была в совершенстве известна дельта Инда с ее бесконечными и извилистыми рукавами, ежегодно меняющими свои направления, глубину и свойства.
Таким образом, все было подготовлено и оставалось только выбрать момент, то есть поставить минное заграждение как раз перед входом в Карачи эскадры транспортов и погубить, таким образом, как можно более неприятельских судов. Так как захваченный в этот день приз — пароход «Феникс», шедший из Адена, — сообщил некоторые сведения о той эскадре, которая уже подверглась нападению «Русской Надежды», и так как эти сведения совпали с ранее полученными и заставляли предполагать о скором ее прибытии, то капитан Копыткин и решил в ту же ночь привести в исполнение свое намерение, сделать все, чтобы уничтожить минами Уайтхеда и Герца ожидаемые суда и десантные войска неприятеля.
