Балла рассмеялся.
– Они умерли. Не умер только один, кого я привёл за руку в горы. Там его убили мечом, а меня продали купцам из Феццана. Купцы взяли за меня хорошие деньги в стране Миср. В городе ал-Кахиpa меня научили владеть оружием и поставили над сотней воинов. Я был горд и забыл о землях солнца и трав. Я проливал свою и чужую кровь за людей пустыни и принял их веру. Я до сих пор с ней.
– Ты? С верой в бога пустыни? – Инги едва не выпустил чашу из рук.
– Это он на стене. Разве не знаешь: у Одноглазого много имён и тел? Арабы и масмуда молятся не богу. На колени они встают перед законом, принесенным людьми будто бы от бога. Они не могут говорить с богом и потому верят в то, что кто-то когда-то от бога услышал. Вместо памяти, живущей в крови, у них – закорючки на бумаге. Но зато закорючки – одни для всех, и потому живущие одним законом всегда сильнее тех, кто говорит с богом сам.
– В этом же их слабость, – сказал Инги. – Я видел много жрецов нового бога. Все они были слабы и делали слабыми других. Впихивали в головы человеческий обман и слабость объявляли главной доблестью. Но и стадо овец не совладает с одним волком.
– Эти овцы – со стальными зубами. Волк никогда не станет овцой, пусть его и убедили в том, что он – ягнёнок. Я тоже видел жрецов нового бога. Тех, кто верит железом. Никого свирепее и безумнее их я не встречал. Они горсткой бросались на огромное войско, распевая хвалу своему богу, и обращали войско в бегство. Я удирал от них, бросив щит. Ворвавшись в пролом городской стены, они принялись биться с соплеменниками, чтобы не пустить их в город и не делиться добычей. С одним из них я бился на скалах у мёртвого озера. Он был страшнее раненого быка и убил семерых моих воинов. А потом едва не убил меня. В нём тоже дышала кровь бога. Я увидел это в его глазах, синих, как твои. И волосы его светились золотом. Смотри. – Балла Канте поднял из сумрака за спиной длинный меч с рукоятью-крестом. – Эту сталь я остановил телом и обломком своей сабли проткнул шлем франка. Из его глаз полилась кровь, и он умер. А я выжил. И, поднявшись на ноги, ушёл до того, как пешие франки принялись раздевать убитых и добивать раненых. Из меня текло, как из дырявого меха, и я лёг умирать на камне, пахнущем солью. Солнце убивало меня, в моё тело вошла жажда. Но я выжил. Люди повелителя убийц, обитающего в тех горах, нашли меня и принесли к нему. Я не отличал света от тьмы. Душа моя скиталась в потёмках и кричала. Повелитель убийц напоил меня и призвал мою душу к свету. Вместе со мной проснулась и моя кровь, и я понял, где моё место в этом мире.
– Кто же этот повелитель убийц? Он тоже – крови богов?
– Не знаю. Если да – то не так, как мы. Наша мудрость вязка и сумрачна. А в его рассудке свет, и глаза его – иглы. Он не вспоминает, он видит. Ты говорил: старик ледяных гор дал тебе напиток памяти? А повелитель убийц просто посмотрел, и внутри меня рассыпались раскалённые угли. Когда тело моё окрепло, я вернулся к своим людям – через страну Миср, Ливию и горы среди пустыни. Я стал сильным и понял силу золота. А тогда – смог наконец напиться.
– Мне довелось жить в землях ал-Андалуса. Я слыхал о повелителе убийц. Его зовут Шейх ал-Джабал, и в его власти лишь горстка крепостей в горах земли серов. Все соседи страшатся и презирают его, и власть его умаляется с каждым днём. Я не знаю, откуда он взял силу, о которой говоришь ты. Но едва ли он сумел правильно ею распорядиться.
– Ты многого не знаешь, брат. Его сила – лишь малый отблеск. В моих землях случилось побывать двоим, подобным ему. Я чувствовал их издалека, как чуют собаки леопарда на краю леса. Те двое пришли вместе с народом пустыни, с разбойниками, закрывающими лица. Ко мне пришёл слабейший из них – но от его света я чуть не ослеп. Он один заставил расступиться моё войско, и я позволил ему взять золото. А ведь он был всего лишь слуга.
– Да, я знаю не так много, как ты, до сих пор верящий в бога слабых. Но я встречал много тех, кого люди превозносят за мудрость, – и не увидел ничего, кроме горсти чужих слов в их рассудках. Людей влекут не слова, не рассудок – людей влечёт сила. Они слепо летят к ней, как мотыльки к огню.
– И так ты прилетел к моему очагу! – Балла Канте рассмеялся, и Инги вслед за ним.
– Но всё же не стоит пренебрегать силой слов, – сказал Балла, отсмеявшись и запив смех ледяной водой. – Люди хранят в них память.
– Я знаком с письменами шести наречий, – ответил Инги, – и я знаю, что становится с памятью, запечатлённой словами на бумаге. Из неё утекает жизнь, и она – как скелет, сухие кости в песке. А скажи, много ли ты узнаешь обо мне, найдя кости среди пустыни?
– Я узнаю, что ты был велик и силён. Об остальном мне споют гриоты. Мой народ не знает письма и потому отдаёт дело памяти им. Они хорошо справляются – но не замечают, что за десятки лет слова преданий меняются в живой памяти, и предки не узнали бы в их песнях то, что сами когда-то пели. Память живых – зыбкое болото. А слова мертвы и неизменны. Повелитель убийц говорил мне, что истинный свет – это умение видеть настоящее за словами, оживлять скрытое в них. И тем увидеть силу, данную богом.
– Жаль, что я не могу поговорить с ним. Может, я понял бы о словах больше. И узнал бы, сколько же он силы увидит в этом, – Инги ткнул пальцем в золотые слитки, окаймлявшие очаг, – и сколько слов захочет за это отдать. Брат мой, средоточие силы и власти в человеческом мире – здесь. Все хозяева слов сбегутся на запах золота, как псы к кормушке, – только позови. Здесь, в твоём городе, я понял наконец, как связан человечий мир. Золото течёт по его жилам. Но человек не понимает, где и как течёт в его теле кровь. Так и в срединном мире: люди полночи поют о золоте песни и кладут его в могилы, крадут его, выменивают на шкуры и сталь, берут силой. Люди бога пустыни чеканят на кусочках золота имена и рисунки, меряют в них достояние, покупая за них тела, скот, воду и землю. Золото движется, течёт, переходит из рук в руки – но каждый новый хозяин не знает и десятой доли того, что знает предыдущий. Купцы везут золото от тебя через пустыню и продают говорящим по-арабски. Те продают румиям и франкам. И думают, что золото растёт в земле, будто ямс! Только мы видим сеть кровотоков, пронизавших мир, знаем их суть и время. Здесь, куда стекается всё золото Судана, – самое сердце мира. И ты – его хозяин. Ты воюешь с законом людей пустыни, чтобы он не совратил твоих людей. Но зачем? Дай им свой закон, закон настоящих богов, закон золота, – сильный, понятный всем закон, который растёт из этой земли, закон, выросший из настоящей памяти, лежащей в твоей крови. И тогда он лучше твоих воинов удержит взятое тобой. Сердце мира окажется в твоей ладони!
– О большом говоришь ты, мой брат. У меня ни такой власти над словами, ни стольких воинов.
