карандашной отметки на дверной раме, где отмечен мой рост в восемнадцатый день рождения. Просто поразительно, что эти штрихи до сих пор видны и, словно кольца дерева, показывают мой возраст. Почему-то я совсем забыл, что у нас была традиция утром в день рождения отмечать рост.
Нажимаю на ручку двери и переступаю порог своей старой комнаты. В первую секунду меня удивляет, что в воздухе витает слабый аромат свежевыстиранного белья. Папа перестелил мою постель, когда узнал, что я в Лос-Анджелесе, или этот запах – всего лишь воспоминание о былых временах? Здесь тоже почти ничего не изменилось. На письменном столе зияющая пустота, только в контейнере под ним, наверное, до сих пор лежат какие-нибудь старые учебные материалы. Кровать застелена серым покрывалом, которое у меня с тех пор, как мы переделали мою детскую в комнату для подростка.
Я сажусь на кровать и осматриваюсь вокруг, пытаясь вспомнить, каково было считать это место своим домом. Когда для меня было абсолютно нормально лежать на этой постели и смотреть телевизор или читать, когда я сидел за этим столом и готовил свои первые проекты для университета. Пытаюсь вспомнить, как я себя чувствовал. Был ли счастлив? Или в глубине души всегда слышал зов свободы?
– Вот ты где. – Я вздрагиваю, когда Мика хлопает по двери ладонью. – Я тебя обыскался.
– Прости, мне нужно было пару минут побыть одному, – отвечаю я, встаю и разглаживаю покрывало.
– Странное ощущение, да?
– Еще какое! – Пожав плечами, выхожу вслед за ним в коридор и с тихим щелчком закрываю за нами дверь. – Уже не как дома, но тем не менее все какое-то родное.
– Понимаю, что ты имеешь в виду. Я чувствовал то же самое через несколько недель после того, как переехал в собственную квартиру. А сейчас уже даже забыл, где находятся некоторые вещи, и приходится спрашивать у папы.
Смеясь, мы спускаемся по лестнице.
– Но могу поклясться, что все дело в его домработнице, – продолжает Мика. – Каждый раз, когда она приходит, в доме все оказывается переставлено.
Значит, вот откуда свежее белье.
– Я постоянно ему твержу, что пора наконец подыскать что-нибудь поменьше, но он и слушать не хочет.
Я резко застываю на месте:
– Минутку. Ты что, думаешь, что папе нужно переехать?
– Ну, этот дом для него чересчур велик. Наши комнаты большую часть времени пустуют. Аллегра тоже будет жить здесь, только пока не найдет что-нибудь новое. И я сомневаюсь, что ты захочешь вернуться в свою старую комнату. – Брат пожимает плечами, как будто это пустяк.
Однако для меня это не так. Если папа продаст дом, это будет все равно что продать нашу семейную историю. С этим местом связано слишком много воспоминаний, и я не могу себе представить, чтобы тут жил кто-то, кроме него.
– К тому же, – продолжает Мика, – так за каждым углом его не будет караулить прошлое. По-моему, где-то в другом месте ему станет лучше.
– Но продать дом? – недоверчиво переспрашиваю я. – Мы же здесь выросли. Для тебя это ничего не значит?
Мика разражается хохотом:
– Без шуток, Паскаль, разве на самом деле не ты у нас минималист? Тебе не кажется, что папе тоже будет полезно сбросить с себя этот груз?
– Да, но…
Я замолкаю, потому что Мика прав. Сейчас речь не обо мне, не о нем и не об Аллегре. Мы все кое-как пошли дальше, однако отец по-прежнему живет среди печальных призраков прошлого.
– Может быть. Давай поговорим об этом чуть позже. Честно говоря, мне сегодня не до таких тем.
Брат с сочувствием смотрит на меня и кивает:
– Тогда давай сделаем тебе стол.
Я поднимаю с пола свой рюкзак с камерой и аппаратурой, потом мы берем себе на кухне чего-нибудь попить и отправляемся в гараж, где уже все приготовлено для DIY. Хотя мне сейчас не до съемки, я вставляю в камеру чистую карту памяти и заряженный аккумулятор и устанавливаю штатив. Мика тем временем достает инструменты и занимается освещением. Помимо блокнота, который я купил у Джоны, он дал нам необходимые материалы и инструкции. Кроме того, я посмотрел несколько роликов на YouTube, в которых люди экспериментировали с эпоксидной смолой. И все равно не чувствую в себе уверенности.
– Надеюсь, я не облажаюсь, – говорю я. – Холли вечно будет мне это припоминать.
– Я тоже так думаю. – Мика весело выгибает бровь. – Кстати, как у тебя с ней? Вы оба так подозрительно притихли в последние дни.
Я хмурюсь:
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, в соцсетях. Почти ничего не выкладываете.
– О боже мой! – смеюсь я. – Ты теперь завел себе аккаунт в соцсети?
Мика бесстрастно пожимает плечами, засунув руки в карманы брюк.
– Аллегра сказала, что она тоже там есть, и мне надоело вечно только от Куинн слышать, что у вас происходит. Итак, что у вас с Холли?
Театрально вздохнув, беру полотенце, чтобы протереть объектив камеры, а потом кидаю Мике ложную наживку:
– Она меня бросила.
– Вот черт, неужели ты так отстойно занимаешься сексом?
– Эй! – Я швыряю в него полотенце. – Вчера мы поговорили, – добавляю я и рассказываю, что случилось после выходных в национальном парке.
Мне приятно обсудить с ним Холли и мои чувства к ней, и, хотя обычно у Мики всегда наготове какая-нибудь фривольная фразочка, он держит себя в руках и слушает. Наверное, заметил, насколько дорога мне Холли.
– Так или иначе, я рад, что она не захотела забирать фургон, – заканчиваю я рассказ. – Думаю, у меня бы не хватило сил еще раз смотреть, как она на нем уезжает.
– Могу себе представить. Похоже, она сильно тебя зацепила. – Брат улыбается, однако затем в его взгляде вновь появляется серьезность. – Но, пожалуйста, будь осторожен, ладно? Судя по всему, она еще не поборола каких-то своих демонов. Я не хочу опять потерять тебя, если у вас все-таки ничего не получится.
«Получится», – хочется ответить мне, но слова не идут с языка, потому что я сам в этом не уверен. Что, если она вновь запаникует, стоит чему-нибудь случиться? Что, если не научится мне доверять? Что, если мы начнем проводить больше времени друг с другом и внезапно поймем, что не так уж сильно друг другу и нравимся?
– Увидим, – произношу я наконец и похлопываю по верстаку. – Начнем? Все-таки стол сам себя не сделает.
Потом включаю камеры, и мы принимаемся за работу. Мика и я готовим форму для столешницы, дно заливаем тонким слоем эпоксидной смолы, после чего распиливаем циркулярной пилой два больших куска коряги и помещаем их в основу, формируя
