— Продолжай, — хрипло произнес он и взял ее за руку.
Ее голос едва слышался в стуке колес поезда.
— Я могу подождать и сохранить свое душевное равновесие, когда тьма как будто успокаивает меня. Я не люблю темноту. Сейчас мне нужен свет. Мне нужно было, чтобы прошлой ночью ты лежал рядом со мной.
И он это сделал, как он помнит. Это было слабое утешение, но по крайней мере он исполнил ее желание.
— Я слышу ее стенания, — произнесла Минна, — зная, что это ради меня она не признается. На этот раз она не хотела признаваться, потому что знала: если она это сделает, он выместит свою злость на мне.
У него голова закружилась. Кровь отлила от головы.
— Из-за меня, — сказал он. — За помощь мне.
Она крепко сжала его пальцы.
— Нет, — сказала она. — Это действительно не имело никакого отношения к тебе. Поверь мне, Фин. Я только пыталась завоевать нашу свободу и очень надеялась на твою помощь.
А он оставил ее. И запретил себе думать о ней. На следующий день, поправляя здоровье в лачуге в Абердине, он спал без сновидений. Он взошел на борт этого проклятого корабля не оглянувшись.
— Никогда больше, — сказал Фин. Он злился не на нее, но она вздрогнула. Он выругал себя и произнес более спокойным голосом: — Бонем и Коллинз не дотронутся до тебя. Я не позволю.
— Ты не позволишь им, — перебила она его. — Да, понимаю, что ты не слушаешь меня. Дай мне закончить: Про тот день. А потом по какой-то причине — посетитель, кто-то, кого нельзя выставить, я так и не узнала — Коллинзу пришлось удалить меня из этой комнаты. И он допустил ошибку, переведя меня в комнату Сок-ном. — Она лукаво улыбнулась. — Может, он думал, будто я буду сидеть там и наслаждаться видом из окна? Комната была на втором этаже к тому же. Но он ошибался. Вот отчего я и получила свои шрамы. Я искала помощи и встретила ее, идущую через ворота, на день позже, чем было нужно для моей матери. И на несколько минут позже, чем было нужно мне. — Она помолчала и легко коснулась его подбородка. — Я снова выбросилась бы из окна ради нее. Она это заслужила. И я сделала бы это для тебя, даже если бы окно было твое. Но надеюсь, ты не вынудишь меня так поступить.
Его охватила паника. Он забыл, какие чувства испытывал в ее присутствии, и теперь, когда его сердце учащенно забилось, удивлялся, как мог он спокойно сидеть все утро рядом с ней. Им нужно решить эту проблему. Она должна сдаться.
— Я не хочу запирать тебя. Ты сама решишь, убегать ли тебе из дома.
Минна помрачнела.
— Как собака в конуре.
— Как женщина, на которую покушаются преступники, — ответил Фин.
— Как женщина, да.
Он начал задыхаться и терять терпение.
— Господи, Минна, до этого не дойдет!
— Не доводи до того, чтобы мне захотелось сбежать, — сказала она.
Это странно. Он перевел дыхание.
— И не пытайся. Ты только расстроишься.
— О, думаю, мы оба пожалеем об этом!
Он заставил себя отвернуться. Не перед ней. Не сейчас. Но стук сердца отдавался в голове, острее и быстрее, чем стук колес по рельсам. Он вцепился пальцами в мягкую обивку подлокотников. Костяшки пальцев побелели, но он ничего не чувствовал.
— Фин, — смутно услышал он ее голос. Мгновение он ощущал только стук в голове, стиснутый одеждой, удушающе жаркой. И вдруг почувствовал тошноту. — Ты в порядке?
Он почувствовал, что ее пальцы сжимают его руку, лишь когда материнский бриллиант впился в его кожу. Боль привела его в чувство. Он посмотрел на ее руку и заставил себя посмотреть ей в глаза.
Она не сводила с него глаз, все больше хмурясь. Возможно, она наконец поняла свою глупость. Нельзя стать наживкой, пока не удостоверишься в качестве ловушки. Если бы он отпустил подлокотник, она увидела бы, как дрожат его руки. Ей следовало бы больше доверять ему.
— Отправляйся домой, — хрипло произнес он.
Она покачала головой.
В этот день между ними установилось не перемирие, а шла странная и молчаливая война, которую Минна вела каждой клеточкой своего мозга. Фин держал свое слово. Другого Минна от него и не ожидала: дверь у нее была не заперта, и она могла свободно передвигаться по дому. Но хотя дом был просторный и его присутствие в нем делало его более привлекательным, чем нужно было бы, она не могла забыть, что выход ей закрыт. Всю следующую неделю, стоило ей приблизиться к выходу, как неотступно, словно тень, следующий за ней смуглый слуга Гоумперс давал ей понять, сначала строгим покашливанием, а потом и откровенной мольбой — "Для меня это будет ужасно, мисс!" — что ей лучше не пытаться сбежать. Он спал в ее прихожей, словно пес, охраняющий кость.
На некоторое время по крайней мере она обрела покой. Джейн истратила целое состояние, переслав по телеграфу копии документов, украденных Минной. Среди всяких непонятных бумаг был список имен, некоторые из них, как выяснил Фин во время встречи с Ридлендом, были именами известных помощников людей, которые делали бомбы и недавно были арестованы в Биркенхеде. Ридленд взял на себя задачу расшифровать код.
Между тем Фин проводил большую часть вечеров на людях, надеясь выманить Бонема из укрытия. Бывая дома, он изо всех сил старался развлекать Минну, его усилия были изобретательны и по большей части успешны. Они ели в ее или в его комнате, беседовали, редко касаясь спорных вопросов, но она все лучше узнавала его. Он рассказывал о своем детстве, она — о своем; она узнала, что то, что она ошибочно принимала за высокомерие, на самом деле было щитом, которым ребенком он научился защищаться от сверстников. Она не могла себе представить какого-нибудь школьника, настолько глупого, чтобы смотреть на него как на объект жалости, но ей нравились его истории о том, как он отколотил мистера Тилни, и она аплодировала ему за то, что его с треском выгнали.
Он также много говорил о картах, о философии знания, которая сформировала то, как люди переносили на бумагу изображение Земли. Она никогда над этим не задумывалась, но ей показалось понятным, что предчувствие опасности или признание превосходства заставляет по-другому смотреть на мир, нежели прибыль или чудеса. Она попыталась, бродя по дому, забыть о том, что сидит взаперти, и стала осматривать дом. Оказалось, Фин — коллекционер, которому нравятся предметы, обладающие необычной красотой, каждый уголок и каждая ниша радовали ее.
Но когда ее начинало одолевать нетерпение — ждать и гадать гораздо хуже, чем принимать решение, — она искала ответы на вопросы в каждой комнате. Античные карты указывали на человека, твердо решившего держать мир в своих руках, привести все в полный порядок. В утренней гостиной, где она обычно читала, в стеклянной горке хранилась коллекция полосатых и странно окрашенных камней, добытых из тайников земли, хроника рождения и смерти гор и извержений океанского дна на солнечный свет. Даже спальни похожи на каталог: обстановка в стиле определенной эпохи, одна заполнена мебелью георгианской эпохи с обтянутыми шелком креслами, их спинки украшены орнаментом из завитков, в другой — персидские ковры и мебель черного дерева, инкрустированная перламутром, экзотические миниатюры в рамках висят на стенах.
