Вспоминая о тех случаях, когда видела маму и Анну вдвоем, я должна была признать, что мама сама изливала душу Анне, она нуждалась в том, чтобы Анна ее выслушивала, нуждалась в общении с ней, что ей нужна была такая подруга, как Анна, — возможно, потому, что только с ней она могла поговорить откровенно о своей пропавшей дочери, только ей эта история не казалась каким-то бредом.
Я глубоко вздохнула и морально приготовилась гладить Гуса, чтобы поменьше общаться с Анной. Я не чувствовала в себе ни решимости, ни хотя бы желания открыто заявить, что не переношу ее. Мне не хотелось делать этого главным образом потому, что приходилось признать: Анна выводит моего отца из меланхолии. К моему удивлению, войдя в дом, я увидела, что лает никакой не Гус, а крупная собака с длинной шерстью и длинными лапами, которая — хотя я и не очень-то разбиралась в собаках — представляла собой, по-видимому, смесь самых различных собачьих пород. У Анны что, новая собака? Однако эта собака явно не соответствовала ее стилю и, кроме того, была довольно грязной. У Анны любая собака стала бы очень чистой, ухоженной и хорошо пахнущей, потому что у нее дома — хотя я там никогда и не была — наверняка нет ни пылинки ни соринки. Кроме того, если бы Анна была здесь, я это сразу бы заметила.
— Анхель! — крикнула я.
— Что? — послышался приглушенный голос из-за двери ванной.
Собака смотрела на меня, навострив уши. Она, наверное, попала к нам из не очень агрессивной среды.
— Это черное волосатое существо — твое?
Я закрыла дверь кухни, чтобы это животное не зашло туда и не начало лизать тарелки, сковородки и ножки столов, и пошла по коридору. Отец, по-видимому, еще не пришел, потому что телевизор не был включен, однако, проходя мимо комнаты Анхеля, в которой после смерти мамы спал отец, я почувствовала запах алкоголя.
— Папа, — заглянула я в комнату, — у тебя все в порядке?
— Я выпил с друзьями и теперь чувствую себя не очень хорошо.
Я спросила, не сделать ли ему настой ромашки и омлет по-французски, но он только молча укрылся с головой простыней.
— Не трогай его, — послышался позади меня голос Анхеля.
Он увидел на моем лице испуг. Он увидел в моих глазах образ отца Хуаниты. Сам же он, судя по выражению лица, ничуть не был встревожен. Собака подбежала к нему.
— Не переживай, он сказал мне, что больше так делать не будет.
— И ты ему веришь? — спросила я, чувствуя, что вот-вот начну рвать на себе волосы.
— Да. Уж лучше ему верить, чем не верить. Взрослые люди очень трусливы, и нужно просто дождаться момента, когда им самим станет страшно, — сказал Анхель, поглаживая собаку.
Я бы такого не сказала, но, услышав эти слова из уст брата, успокоилась.
— А это что за псина? Надеюсь, ты не собираешься оставить ее здесь на ночь.
— Это собака моего друга. Я пообещал, что буду заботиться о ней две недели.
— Две недели?! Ты с ума сошел! Этой собаке делали прививки? Почему на ней нет ошейника?
Чтобы хоть как-то компенсировать мне моральный ущерб, Анхель приготовил спагетти — такие вкусные, что пальчики оближешь.
Пса звали Лондон, но мне больше пришлось по вкусу звать его Дон, потому что так было короче. Когда я открывала дверь и слышала, как он лает, наш дом казался мне уже совсем другим. Отец, едва придя домой, надевал на него ошейник с поводком и шел гулять с ним по парку. Иногда он приходил раньше, потому что, по его словам, не верил, что мы с Анхелем выведем пса удовлетворить его естественные потребности и подышать свежим воздухом. В действительности же с этим псом гуляли и мы оба — и я, и Анхель. Во всем нашем районе, пожалуй, не было пса, с которым гуляли бы больше, чем с ним. Через три дня у него уже были резиновая кость и красивенькие миски для еды и питья. Затем для него были куплены подстилка, шампунь и щетка для расчесывания шерсти.
А еще он познакомился с Лаурой. Он обнюхал ее, завилял хвостом и пошел вместе с нами в направлении хореографического училища. Мы пошли не по окраине парка, как ходили раньше, а прямо через его центральную часть, потому что теперь с нами был Дон и он мог нас защитить. Темнота нас уже не пугала, и казалось, что луна нам улыбается.
Через неделю у меня вошло в привычку ходить на встречу с Лаурой вместе с Доном. Я обычно становилась вместе с Доном рядом с магазином «Зара» напротив обувного магазина, а когда Лаура проходила мимо нас, мы догоняли ее, и я первой заговаривала с ней. Лаура позволяла Дону лизать ей руки и даже лицо. Она была доброй девушкой, и ей хотелось, чтобы окружающий ее мир не был ни сложным, ни странным. В этом она была похожа на моего отца. Я не надеялась, что она станет делать какие-то решительные шаги по направлению к моему отцу, а потому мне нужно было подталкивать их друг к другу, и этому дню предстояло стать днем, когда ситуация еще немного упростится.
Мы шли рядом, и я сказала, что буду ждать ее после окончания занятий не на улице, а в баре, находящемся на углу улицы в сотне метров от хореографического училища. Я сказала, что мне хочется сделать ей сюрприз и что это не займет много времени. Лаура погладила Дона и зашла в училище. Ее волосы, собранные сзади в хвост, подрагивали на спине — идеально прямой спине балерины.
32
Лаура и момент истины
Дон был привязан к дереву у входа в бар и сидел на задних лапах. Я заметила, что, когда я проходила мимо него, он проводил меня взглядом, почти не поворачивая при этом головы. Он не принадлежал к числу обычных собак, которых все хотят погладить. Прямоугольное туловище, длинные лапы, длинная косматая шерсть, из-за которой почти не было видно глаз. Он был из числа тех существ, к которым нужно как следует привыкнуть, чтобы они тебе понравились и полюбились. У одного из наших соседей по тому дому, в котором мы жили в Эль-Оливаре, была беленькая собачонка с очень короткой шерсткой, розовой мордочкой и короткими лапками. Она чем-то напоминала поросенка. Все, кто проходил мимо нее, наклонялись и гладили ее по спинке, а она останавливалась, чтобы позволить приласкать себя. Дон ничего ни от кого не ждал. Он просто выполнял свой долг: сидел привязанным к дереву, раз уж хозяйка соизволила его к нему привязать.
Едва войдя в бар, я невольно попятилась. Рядом с Вероникой сидел юнец лет пятнадцати. Этот шаг назад я сделала машинально: я знала, что не смогу удрать, потому что мне не позволила бы этого сделать Вероника. Кроме того, сделать это не позволила бы себе и я сама.
Вероника поднялась со стула и пошла мне навстречу. Она жестом указала на массивный деревянный стол с такими же массивными деревянными стульями, за которым сидела с этим юнцом. Когда она отодвинула один из них, предлагая сесть, мне показалось, что все вокруг меня поплыло.
— Я обещала, что сделаю тебе сюрприз, — сказала Вероника. — Вот это и есть мой сюрприз, — добавила она, беря юнца за руку и заставляя его привстать.
Ему же, похоже, не хотелось на меня смотреть и не хотелось со мной здороваться. Ему не хотелось здесь находиться. Вероника манипулировала им, как тряпичной куклой. Его куртка с капюшоном висела на спинке стула. Он был одет в джинсы и черно-белый полосатый свитер. У него были изящные ушки и красивые наивные глаза — как будто он из возраста трех лет сразу перескочил в пятнадцать. Для Вероники же он остался трехлетним ребенком. Он попытался взять куртку и уйти, но Вероника вырвала куртку у него из рук.
— Куда это ты собрался? Сядь. Это Лаура, а это Анхель, — сказала Вероника. — Ангелочек,[3] — добавила она, ласково потрепав юнца по щеке.
Анхель по-прежнему старался на меня не смотреть. Вероника же, наоборот, пристально посмотрела мне прямо в глаза.
— Анхель — твой брат. Настал момент истины.
33
Лаура, не расспрашивай о нем
Мне очень хотелось получить какие-нибудь доказательства, с помощью которых я могла бы раз и навсегда установить, кто я такая. Меня терзало любопытство. Если бы Вероника и в самом деле была моей сестрой, а этот худосочный юнец — моим братом, моя жизнь была бы совсем другой. У меня был бы отец — персонаж, которого я иногда видела дома у своих подруг. Я даже не представляла себе, как вообще живется в доме, в котором есть мужчина. Лили запрещала маме приводить к нам домой своих любовников, поэтому мама периодически жила некоторое время отдельно. Иногда она уезжала вместе со своей подругой в Таиланд. Лили говорила, что у моей мамы в руке дырка, через которую утекают деньги, и что она транжирит то, что мы зарабатываем благодаря магазину. «Хорошо, что у меня есть ты», — говорила мне Лили. Она не осознавала, что мама для меня всегда на первом месте и, как бы она ни поступала, я всегда буду на ее стороне.
Как бы там ни было, теперь я смотрела на нашу семью уже другими глазами. Я не видела в ней того, что называют «семейным сходством». У нас считалось, что я похожа на своего отца, у которого были голубые глаза и скорее светлые, чем темные, волосы. Однако до того момента, когда я увидела отца Вероники возле такси, на котором он подвез ее к хореографическому училищу, я воспринимала своего отца как призрак, который оплодотворил мою мать, как нечто мимолетное, как метеор, который породил новую жизнь в этом доме и полетел себе дальше. Я никогда о нем никого не расспрашивала, я спокойно воспринимала ситуацию в нашей семье такой, какая она есть. Теперь же мне было уже мало того, что я знала, меня раздирало любопытство, и я решила попытаться навести справки о своем отце. У Кэрол были отец и мать, у Альберто II — Альберто I (я когда-то была знакома и с его матерью). Я никогда не чувствовала себя таким чужаком в кругу ближайших родственников, как на свадьбе Альберто II.
