— Не печалься, Савва, — сказал Рагулин, — гуртом быстрее построим.
— Или тот же лес, — продолжал Савва. — Трудились, сплавляли, а теперь ко мне ежедневно делегация ездит из соседних станиц. Все за инициативу благодарят и лесу просят, а еще грозятся тебе пожаловаться.
— Что ж в этом плохого?
— Плохое то, что на готовое добро охотников найдется много. Вот и кирпичный завод мы восстановили, а теперь делай кирпич соседям.
— Надо помогать. А как же?
— Да вы не спорьте, — отозвался Рагулин. — Есть к тебе, Сережа, один хозяйственный вопрос. Скажи, когда мы будем иметь электричество?
— Думаю, что к весне. А что?
— Важная мысль зародилась, а без электричества осуществить ее невозможно.
— Какая ж это мысль?
— Секретная.
— Я знаю, — сказал Савва, — у Стефана Петровича один секрет на уме — об урожае печалится. Да только урожай, как я понимаю, электричеством не подымешь.
— Может, кто и не подымет, а я подыму.
— Не хвастайте прежде времени.
Еще немного поговорив с Рагулиным, но так и не узнав его «секрет», Сергей решил поехать сперва на кирпичный завод, а потом на строительство станции.
— Думаю, сопровождать тебя не нужно, — угрюмо проговорил Савва.
— Ты чего дуешься?
— Я? Нет, ничего. — Савва насильно улыбнулся. — Сережа, так ты вечером приезжай. Ирина обещала прийти.
— Хорошо, приеду.
Улица вышла к берегу Кубани. Всякий раз, выезжая за станицу, Сергей и радовался и дивился: какой же странной и неузнаваемой стала знакомая с детских лет речная пойма! Бывало, поздней осенью здесь только и был виден серый, прибитый дождями песок да маячили голые кусты, — кругом просторно и тихо, лишь слышалось грустное журчание воды на перекате.
— Теперь же пойма была завалена лесом — штабелями лежали и бревна и доски. Лесной склад — богатство, какого еще не видела ни одна станица! День за днем но реке расходился протяжный голос пилы: точно говоря: «У-и-и-х! Ма-а-а-ало!» А вблизи глиняного откоса желтыми курганами стояли обжигательные печи, темнел глиномешательный чан, и вокруг этого чана ходил на приводе конь. Двор был просторный, люди по нему выстроились цепочками, кирпич-сырец проворно перебегал по рукам и ложился в печи дырявой стеной. А в центре двора невысокая труба курилась курчавым дымком, — пусть издали проезжие и прохожие видят: завод живет!
Более всего, конечно, Сергея радовал вид будущей гидростанции. И хотя еще не горели на солнце окна и не шумела турбина, хотя еще не блестел цинк на крыше, но плескалась вода и сквозь строительный лес лишь угадывались контуры квадратного здания с белыми стропилами, — а все вокруг казалось уже изменившимся: и берега Кубани словно сделались отлогими, и горы стали как будто ниже, и бег реки стремительнее, и даже Усть-Невинская точно надела обнову и помолодела.
«Вот она, живая мечта, — думал Сергей, подъезжая к строительству. — Да, здорово меняется пейзаж Кубани».
— Ванюша, а посмотри: какой прекрасный вид! — сказал он.
— Верно! — с достоинством ответил Иван. — Вид вполне приличный.
Сергей вошел в машинное отделение и остановился возле глубокого, изогнутого буквой «Г» котлована. Под ногами прогибались мокрые доски, в окна дул ветер, снизу веяло земляной сыростью. Вот на этом месте ляжет тяжелая турбина. Сергей задумался. Увидев на откосе высокого бугра бетонированную стену с дырой, он представил, с какой силой забурлит вода, падая по пятнадцатиметровой трубе.
«Скорей бы, скорей», — подумал он и посмотрел на стропила, откуда доносился звон и стук топоров. Прохор сидел верхом на перекладине.
— Любуешься? — крикнул он и стал слезать вниз по лестнице.
Подошел прораб, пожилой грузный мужчина в полушубке и в шапке-капелюхе.
— Пора бы и крышу натягивать, а черепица не едет, — сказал он, снимая капелюху и вытирая мокрый лоб.
— Без кровли никак нельзя, — вмешался в разговор Прохор. — Скоро польют дожди, а стены не укрыты. — Прохор вынул из-за пояса топор и провел пальцем по лезвию. — Быстроты нету в таком сурьезном деле, как доставка. Чересчур медленно идут грузы. В чем дело, Сергей Тимофеевич?
— То же самое — стекло, — продолжал прораб. — Идет оно к нам уже месяц, а когда прибудет — один бог знает.
— Быстро строите, — пошутил Сергей и кивнул Прохору. — Так быстро, что железная дорога не поспевает с доставкой.
— Шутки — вещь хорошая, — сказал прораб, а дело все ж таки стоит. Вот ты торопил меня воздвигать стены, и мы постарались. Машинное отделение готово, а где машины?
— Едут, едут.
— Опять едут? Инженер по монтажу прибыл, а машин все нету.
— Приехал? — спросил Сергей. — Да где же он?
— Ушел в станицу. Что ему делать?
— Сережа, так этот инженер — знаешь кто? — отозвался Прохор. — Наш станичник Витька, сын вдовы Грачихи! Ты бы поглядел на него — франт, просто ужас! На устьневинца не похожий.
— Виктор приехал! — воскликнул Сергей. — Вот эго здорово! Эй, Ванюша! Поедем в станицу!
…Виктор Грачев обнял Сергея на пороге, и друзья детства долго смотрели друг на друга удивленными глазами. В эту минуту весь мир точно отодвинулся назад, и они увидели и залитое лунным светом бахчевое поле, и блеск росы на арбузной ботве, и берег Кубани в солнечном сиянии, и школьную парту, на которой сидели вместе, и Соню, и весенние вечера за станицей.
— Так вот ты какой, Витя! — сказал Сергей и рассмеялся. — А вырос! Ты, брат, повыше меня! А чуб у тебя все такой же — лен, да и только! И костюм приличный! Очень красиво! А Прохор — ты знаешь Прохора Ненашева? — франтом тебя назвал.
— Да, — задумчиво проговорил Виктор. — По внешности судят о человеке.
— Виктор, а мы-то!.. — волнуясь, говорил Сергей. — Помнишь, какой манящей и загадочной казалась нам жизнь?
— Когда мы сидели верхом на балагане? А в балагане храпел дед Кудлай?
— А луна над степью!..
— Да, было загадочно, а вышло все так просто. Ты воевал, а я учился. Теперь ты начал строительство, а я приехал сюда на работу, — все весьма просто и обыденно.
— Инженер?
— Да. Электрик.
— Ну вот и прекрасно! Будешь у нас главным электрификатором.
— Не смогу.
— Отчего не сможешь?
— Есть свои причины. В Усть-Невинскую я приехал ненадолго. Поживу у матери, пока буду монтировать турбину, и уеду. Да и что меня связывает с этой станицей? Одна старуха мать.
Наступило неприятное молчание. Друзья сели на лавку. Виктор угостил Сергея папиросой.
— Где твоя мать?
— Ушла на ферму. Бригадир подвал.
Опять молчание. Сергею было неловко, и он курил, склонив голову, не зная, о чем бы начать разговор.
— Ты один? — спросил Сергей.
— Еще двое должны подъехать. — Виктор потушил папиросу. — Ну, а ты как поживаешь? Надолго здесь обосновался?
— Очевидно, надолго.
— Я понимаю. Тебе иначе и нельзя. Слава, черт ее возьми.
— Это ты что же? Хочешь со мной поссориться?
— А чего ты хмуришься? Да, Сережа, тобой даже иностранные корреспонденты интересуются.
— Где же ты их видел?
— Были у нас в институте. Беседовали с участниками войны и в разговоре назвали твое имя. Собирались приехать в Усть-Невинскую. Ты знаешь, что их интересует? Проблема трудового устройства бывших воинов.
— Хотят перенять опыт? Милости просим, пусть приезжают.
И еще собирался приехать одни писатель. Книгу о тебе будет писать. Спрашивал у меня, есть ли в верховьях Кубани гостиницы.
— Ну, это уж ты врешь.
— Как бы там ни было, а скоро ты станешь героем романа. — Виктор рассмеялся и похлопал Сергея по плечу. — Не хмурь, не хмурь свои страшные брови. С тобой и пошутить нельзя!
— Что-то мне твои шутки не нравятся.
— Женился, Сережа? — спросил Виктор, желая переменить тему разговора.
— Собираюсь, — неохотно ответил Сергей.
— А как поживает Соня? Видишься с ней?
— Почти нет.
— Я и до сих пор не пойму, кого она из нас больше любила?
— По-моему, тебя.
Друзья рассмеялись.
— Ну, а ты обзавелся подругой жизни? — спросил Сергей.
— Следую твоему примеру.
— Зря. Лучше поучись у нашего друга Саввы. Вот кто показывает пример. Четыре сына и дочурка — прелестная девчушка. Сегодня у Саввы именины. Пойдешь?
— В таком случае надо побриться.
Виктор пригладил ладонью спадавшие на светлый лоб мягкие русые волосы. Лицо у него было бледное, усталое. Он достал из чемодана бритвенный прибор и стал раскладывать его на столе.
Теплый вечер укрывал станицу, когда Сергей и Виктор вышли из дому и направились через площадь к Савве. В сумерках тонули сады, плетни, крыши хат. Курились трубы, и было так тихо, что дым тянулся к завечеревшему небу толстыми ровными столбами.
