— Значит, вам это понравилось? А то многие наши товарищи, как это ни странно, против. Привыкли за триста лет, что их бьют, вот и говорят: «Зачем нам уважение? Это не для нас».
— К сожалению, таких немало, товарищ Сталин. Себя не умеют ценить и тем более своих подчиненных.
— Мы это поправим,— уверенно сказал Сталин.— Конечно, не без вашей поддержки.
Тут снова последовала такая большая пауза, что Мехлис даже подумал, что Сталин закончил разговор.
— Это как в шахматах,— неожиданно снова заговорил Сталин.— Вы любите шахматы, товарищ Мехлис?
— На отдыхе позволяю себе расслабиться за шахматной доской,— поспешно ответил Мехлис, не зная, как относится к шахматам Сталин, и знавший, что он увлеченно играет в городки и иногда в бильярд.
— Шахматы, товарищ Мехлис, такая серьезная игра, за которой невозможно расслабиться. Наоборот, шахматы требуют предельного напряжения ума и воли к победе. Так вот, на шахматной доске очень важно, чтобы каждая фигура стояла в нужный момент на нужном поле, где она может максимально проявить свои возможности.
— Это вы очень точно подметили, товарищ Сталин.
— Я вот тут продумываю вопрос о вашем дальнейшем продвижении, — начал Сталин.
— Товарищ Сталин, я поражен, как вам удается, решая вопросы мирового масштаба, не забывать о моей скромной персоне! — Мехлис дрожал от радостного предчувствия.
— Вот и вы заразились болезнью самоуничижения,— остановил его Сталин,— Не впадайте в достоевщину. Тем более что вопрос о вашем перемещении — это вопрос не сегодняшнего дня. Сейчас главное — совершенствуйте наш боевой печатный орган. Он призван в полную силу послужить делу социализма. Однако в последнее время стало заметно, что газета обходит стороной творческую интеллигенцию — важный интеллектуальный отряд нашего общества. Редкие выступления — не в счет, да и часто бьют мимо цели. Не считаете ли вы, что пора укрепить отдел, который напрямую занимается этими проблемами, испытанными и надежными кадрами?
— Абсолютно согласен с вами, товарищ Сталин!
— Кстати, там у вас в редакции уже давно работает на рядовой должности весьма способный журналист. Но вы его почему-то недооцениваете.
«Кого он имеет в виду?» Мехлис лихорадочно перебирал в памяти фамилии сотрудников редакции.
— Полагаю, что вы сами не догадываетесь, о ком идет речь,— выждав некоторое время и не дождавшись ответа Мехлиса, сказал Сталин, не вкладывая, впрочем, в свои слова упрека.— Вам известен товарищ Грач, Андрей Тимофеевич?
— Несомненно, товарищ Сталин! — поспешно откликнулся Мехлис, уже своим тоном давая как бы высокую оценку названному сотруднику,— Он у меня в резерве выдвижения,— экспромтом слукавил он.
— Резерв выдвижения обладает свойством на долгие годы оставаться просто резервом, а то и резервом задвижения,— шутливым тоном подметил Сталин,— И куда же вы планируете назначить товарища Грача?
— Думаю, что он потянет отдел партийной жизни,— уверенно сказал Мехлис, впрочем, не будучи твердо уверен, что Грач этот отдел действительно потянет.
Сталин помолчал.
— С партийной жизнью,— вновь заговорил он,— у нас все более или менее ясно. Этот отдел потянет любой толковый партийный работник. Лишь бы он внимательно изучал наши партийные директивы. А вот с проблемами литературы и искусства дело обстоит сложнее. Все эти писатели, художники, композиторы — народ сложный, амбициозный и плохо управляемый. «Правда» должна помочь партии направлять всю эту творческую массу, порой обуреваемую сомнительными и далеко не безвредными идейками, в русло нашей политики. Но тут важно не наломать дров, направлять надо с умом, тонко.
— Задача архисложная,— согласился Мехлис.— С этим справится далеко не каждый. Разрешите, товарищ Сталин, до завтра подумать над кандидатурой? Завтра я готов буду вам доложить.
— Завтра? — В трубке был слышен короткий смешок Сталина.— Товарищ Мехлис, у вас есть часы? Скажите мне, если стрелка часов перевалила за полночь, мы с вами имеем право сказать, что «завтра» уже наступило?
— Конечно, конечно, товарищ Сталин. Я как-то об этом не подумал.
— Ничего,— успокоил его Сталин,— Все привыкли, что за них думают вожди. Так вот, считайте, что мы уже дождались этого самого «завтра», а следовательно, вам пора выполнить свое обещание и назвать кандидатуру.
— Я все понял, товарищ Сталин,— торопливо пролепетал Мехлис.— Сейчас, сейчас…
— Я постараюсь вам помочь. Поставьте на этот отдел товарища Грача. Риск — благородное дело.
— Прекрасная кандидатура! — воскликнул Мехлис, ругая себя самыми последними словами за то, что сам не додумался назвать эту фамилию, ведь не зря же Сталин упомянул его! — Завтра же я подпишу приказ о его назначении.
— Уже не «завтра», а «сегодня»,— поправил его Сталин.— И вот еще что. В ближайшее время, вероятно, состоится моя традиционная встреча с писателями у Горького. Надо поддержать старика, после смерти сына он совсем сдал и, кажется, разуверился в жизни. А ведь он в нашей литературе — звезда первой величины. Думаю, что товарищу Грачу будет полезно побывать на этой встрече, познакомиться заодно с мастерами вашей литературы.— И Сталин повесил трубку.
Мехлис медленно опустился в кресло, подперев холодными ладонями худые щеки. Сейчас его терзала одна загадка: почему Сталин обратил свое внимание именно на Грача? Правда, вождь как-то похвалил его статью в газете, но не это же было решающим! Возможность того, что Грач по своей инициативе вышел на Сталина с просьбой о назначении на более высокую должность, полностью исключалась: в партии ничто не оценивалось с таким большим знаком минус, как нескромность. Правильно ли он, Мехлис, поступил, сразу же согласившись на предложение Сталина? Скорее всего, где-то наверху у Грача есть сильная рука, коль уж о нем вспомнил Сталин. Но тогда повышение могло состояться значительно раньше… Мехлис решил не изводить себя, а просто утром вызвать секретаря и продиктовать ему приказ о назначении Грача редактором «Правды» по отделу литературы и искусства. Конечно, оставалось опасение, что этот новоявленный выдвиженец, заняв пост не с его, Мехлиса, подачи, а по повелению свыше, задерет нос, будет вести себя слишком независимо и, что еще более опасно, нести информацию о редакции, да и о самом главном редакторе на самый верх, иными словами, носить сор из избы. Но Мехлис тут же успокоил себя: опыта, с помощью которого он мог, в случае надобности, скомпрометировать и осадить любого работника, ему было не занимать.
Утром, едва начался рабочий день, Мехлис первым делом послал за Андреем. К его великому удивлению, того на работе не оказалось.
Андрей в этот день забирал из роддома Ларису с крохотной дочуркой.
Жена вернулась в Москву две недели назад. Увидев его на перроне, Лариса удивилась, как он мог узнать о ее приезде. «Почувствовал… угадал… интуиция подсказала…» Все эти уверения Андрея не убедили ее, и только телеграмма из Котляревской, подписанная ее матерью и оставленная Андреем на столе, объяснила все. Она приехала в воскресенье, а во вторник, вернувшись с работы, Андрей увидел пустую комнату, в беспорядке разбросанные вещи… В первый момент он испугался, что Лариса снова сбежала от него, но возникшая на пороге Берта Борисовна торжественно объявила, что кончилась его беззаботная жизнь и скоро он станет солидным папашей, если уже не стал…
Лариса уверенно перепеленала дочку и подала ее Андрею:
— Держи, привыкай…
Девочка была настолько крошечной, что Андрей боялся дышать на нее.
— Ты уже придумал ей имя?
— Имя? Давай назовем ее Женей… Женечкой…
— Женя? Ну что ж, я согласна.
В это время в дверь постучал посыльный из редакции:
— Вас срочно вызывает главный редактор.
Не ожидая от вызова к Мехлису ничего приятного для себя, Андрей с сожалением передал дочку Ларисе и поехал на работу.
Встретивший его Мехлис был разъярен.
— Вы анархист! Разгильдяй! Вы забыли, что такое дисциплина! — накинулся он на Андрея, даже не поздоровавшись с ним.— Вы забыли, где вы работаете!
— Простите, но…— начал было Андрей, но Мехлис тут же заткнул ему рот:
— Вы не заслуживаете прощения! О вас думают…— Он едва не выпалил «о вас думает товарищ Сталин», но вовремя спохватился и осекся.— Вам предстоит задание государственной важности, а вы болтаетесь черт его знает где, беззастенчиво нарушаете трудовую дисциплину!
Андрей терпеливо выслушивал его гневную тираду, всем своим видом напоминая человека, обреченного на казнь, а внутри у него пело: «А Лариса снова со мной! А Лариса снова со мной!»
Разрядившись, Мехлис сел, долго молчал, хмуря густые черные брови, потом вдруг милостиво махнул рукой, указывая Андрею на стул:
— Садитесь! Я не буду наказывать вас обычным способом. Все эти выговоры — мертвому припарка! Их пора списать в архив! Я вас накажу по-своему.— Он победоносно взглянул на Андрея, готовясь окончательно обескуражить его.— Не догадываетесь, о каком наказании идет речь?
