В дверь позвонили, и Анна вздрогнула. Кто мог прийти к Эрике и Патрику так поздно? Она поспешно вытерла лицо и пошла открывать. На пороге стоял Дан.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она с удивлением, но в следующую секунду ее охватил страх. — Дети? Что-то случилось с детьми?!
Ее муж покачал головой:
— Нет, все в порядке. Просто я хотел поговорить с тобой и почувствовал, что это нельзя откладывать, так что попросил Белинду прийти и присмотреть за детьми.
Старшая дочь Дана уже жила отдельно, но иногда привлекалась в качестве няни — к большому удовольствию младших.
— Но мне скоро надо бежать обратно, — предупредил он жену.
— Хорошо, — сказала она, глядя на него, и на этот раз их глаза встретились.
— Можно мне войти? — попросил мужчина. — Я скоро превращусь в сосульку.
— Ох, прости, заходи! — сказала его супруга вежливо, как гостю, и отошла в сторону.
Стало быть, вот и конец. Он не хотел говорить об этом дома, где их окружали дети и воспоминания о прежних днях. И хотя Анне уже давно хотелось, чтобы эта невыносимая ситуация каким-нибудь образом разрешилась, сейчас все в ней протестовало против того, чтобы лишиться самого дорогого в жизни — своей большой любви.
Тяжелыми шагами она прошла в гостиную и уселась в ожидании. Мысли ее сразу же приобрели практический оборот. Эрика и Патрик наверняка не будут возражать, если она с детьми поживет у них в гостевой комнате, пока не найдет квартиру. Уже завтра она сложит все самое необходимое. Когда решение принято, лучше съехать сразу — и Дан, наверное, воспримет этот ее поступок с облегчением. Ему, должно быть, так же надоело видеть ее и ее чувство вины, как ей надоело от всего этого мучиться.
Когда Дан вошел в комнату, в груди у его жены резануло. Он усталым жестом провел рукой по волосам, и ей опять бросилось в глаза, до чего же этот мужчина красив. Ему нетрудно будет найти себе другую. Многие девушки в Фьельбаке заглядывались на него, и… Женщина отогнала от себя эти мысли. Ей было больно представлять себе Дана в объятиях другой. На такое великодушие она все же не способна.
— Анна… — проговорил Дан и сел рядом с ней.
Она видела, как он мучительно пытается подобрать слова, и ей в тысячу первый раз захотелось выкрикнуть: «Прости, прости, прости!» Но она понимала, что уже поздно. Глядя на свои колени, она тихо проговорила:
— Я все поняла, тебе не надо ничего мне объяснять. Я попрошу Патрика и Эрику, чтобы они разрешили нам здесь пожить. Мы можем взять самое необходимое и переехать прямо завтра, а остальное я заберу потом.
Дан ошарашенно уставился на нее:
— Ты хочешь уйти от меня?
Анна наморщила лоб:
— Нет, мне показалось, что ты пришел сказать, что хочешь со мной расстаться. Разве нет?
Ожидая ответа, она едва дышала. В ушах у нее шумело, а в сердце зародилась новая надежда.
На лице ее мужа отражалось так много разных чувств, что ей трудно было истолковать его выражение.
— Анна, любимая моя, я пытался представить себе, что расстаюсь с тобой, но я не могу, — начал неуверенно объяснять мужчина. — Сегодня мне позвонила Эрика… и заставила меня понять, что я должен что-то сделать, если не хочу потерять тебя. Я не могу пообещать, что все будет легко и просто и что все пройдет само собой, но я не представляю себе жизни без тебя. И я хочу, чтобы у нас была полноценная жизнь. Мы оба потеряли на некоторое время опору, но сейчас мы здесь, мы нужны друг другу — и я хочу, чтобы так было и дальше.
Он взял жену за руку и приложил ее ладонь к своей щеке. Она ощутила его щетину и подумала, как много раз гладила его по щеке.
— Ты дрожишь, — проговорил Дан, крепко прижимая ее к себе. — Ты хочешь? Хочешь, чтобы мы продолжали жить вместе — по-настоящему?
— Да, — ответила Анна. — Да, дорогой. Я хочу.
* * *
Фьельбака, 1975 год
Ножи пугали ее больше, чем что бы то ни было другое. Острые, блестящие, они неожиданно появлялись в таких местах, где их не должно было быть. Поначалу она просто собирала их и складывала обратно в кухонный ящик — в надежде, что это ее измученная психика сыграла с ней злую шутку. Но они снова появлялись — возле кровати, в ящике с нижним бельем, на столе в гостиной… Они лежали там, как жуткие натюрморты, и Ковальская не понимала, что все это означает. Не желала понимать.
Однажды вечером, сидя за кухонным столом, она получила удар в руку. Удар настиг ее совершенно неожиданно — острая боль пронзила все тело. Алая кровь, пульсируя, текла из раны, и она некоторое время с удивлением взирала на эту картину, прежде чем броситься к мойке за полотенцем, которым можно было бы остановить кровь.
Рана долго не заживала. Она загноилась, и когда Лайла промывала ее, больно было до такой степени, что она закусывала губу, чтобы не закричать. Строго говоря, ее нужно было зашить, но женщина сама залепила ее пластырем, как могла. Они договорились избегать визитов к врачу здесь, в Фьельбаке.
Однако что-то подсказывало ей, что эта рана — не последняя. Пару дней в доме могло царить спокойствие, но потом снова подступал кромешный ад, и неописуемая ненависть и злоба вырывались наружу. Лайла чувствовала полное бессилие, почти паралич. Откуда взялось это зло? Она подозревала, что никогда не получит ответа на этот вопрос. Скорее всего, никакого ответа вообще не существует.
* * *
В кухне царила полная тишина. Все с нетерпением смотрели на Эрику, которая продолжала стоять, хотя и Йоста, и Мартин предлагали ей свои стулья. Однако писательница не могла усидеть на месте — во всем ее теле гуляла нервозная энергия.
— Патрик попросил меня посмотреть эти записи, — она указала на пакет с дисками, который поставила на пол.
— Да, Эрика нередко видит такие вещи, которые ускользнули от других, — проговорил ее муж слегка извиняющимся тоном. Впрочем, никто его, кажется, ни в чем не обвинял.
— Поначалу я не увидела ничего необычного, но когда я просмотрела записи во второй раз… — начала рассказывать Фальк.
— Ну и? — нетерпеливо проговорил Флюгаре, не сводя с нее глаз.
— …то поняла, что общий знаменатель на самом деле связан не с самими девушками, а с их младшими сестрами! — закончила женщина.
— Что ты имеешь в виду? — удивился Мартин. — Действительно, у всех, кроме Минны и Виктории, имелись младшие сестры, но какое это может иметь отношение к исчезновению девушек?
— Как именно это связано, я до конца не знаю. Но все сестры сняты в своих комнатах, и у них на стенах висят плакаты и такие розочки из лент, которые выдают в качестве призов на конных состязаниях, — объяснила писательница. — Все они активно занимаются конным спортом. И Виктория тоже занималась, хотя она, кажется, не участвовала в соревнованиях.
Снова наступила гробовая тишина. Слышно было только бормотание кофейника, и Эрика видела, как все силятся собрать воедино отдельные фрагменты.
— А Минна? — спросил Йоста. — У нее не было младших сестер. И конным спортом она не занималась.
— Вот именно, — кивнула Фальк. — И поэтому я склонна думать, что Минна не относится к жертвам преступника. Не факт, что она похищена или мертва.
— Тогда где же она? — вновь подал голос Молин.
— Не знаю. Но я намереваюсь позвонить завтра ее маме. У меня есть одна версия.
— Хорошо, но какие выводы мы можем сделать из того, что младшие сестры пропавших девушек занимались конным спортом? — растерянно пробормотал Флюгаре. — Кроме Виктории, ни одна из них не была похищена возле конюшни или после соревнований.
— Нет, но, возможно, преступника притягивают такие ситуации, и он обратил внимание на девушек, когда они болели за своих сестренок? Мне кажется, стоит проверить даты исчезновений и посмотреть, не проходили ли в этот момент в той местности соревнования.
— Разве кто-нибудь из членов семей не должен был этого упомянуть? — удивилась Анника и поправила очки, сползшие слишком далеко на кончик носа. — Что в тот день, когда пропали их дочери, были конные соревнования.
— Вероятно, они не связали одно с другим. Вместо этого в фокусе внимания оказались сами девочки — их круг знакомств, интересы, увлечения… Никто не подумал об их младших сестрах.
— Проклятье! — пробормотал Патрик.
Эрика посмотрела на него:
— Что случилось?
— Юнас. Раз за разом он каким-то боком появляется в расследовании: то кетамин, то ссора с Викторией, то якобы имевшийся роман с ней, измена Марты, шантаж… А ведь он возил свою дочь на все эти соревнования. Неужели это все-таки он?
— На момент исчезновения Виктории у него стопроцентное алиби, — напомнил Йоста.
Хедстрём вздохнул:
— Знаю. Но нам придется все-таки проверить это еще раз — теперь, когда все указывает на него. Анника, ты не могла бы узнать, были ли в те дни соревнования?
