за горами, и надо было успеть построить хотя бы пару-тройку бараков, чтобы заселить всех. Чувствуя, что времени может не хватить, дома строили по особому проекту, используя в качестве части стен отвесные склоны. Чтобы камень не морозил жильё, его изолировали любым материалом, включая высохшие пучки водорослей, разросшихся в большом количестве после катастрофы.
Наступила осень. Джон Коннелли в одиннадцатый раз поднялся на борт подлодки. Изнутри она больше не была похожа на себя. Вид у неё теперь был жалкий, разбитый. Капитана каждый раз снедало чувство вины, будто он плохо обошёлся с другом, который заслуживал более почётного отношения.
– Ладно тебе, Джон, – успокоил его Лемке. – «Монтана» послужила нам изрядно, спасла от гибели, но она не вечна. Как и мы. Ты только представь, её создавали, чтобы убивать людей, а она вместо этого спасла их, и вообще поработала как голубь мира, развозя по миру женщин.
– Оскар, ты сейчас делаешь только хуже, – недовольно буркнул капитан подлодки, – я уже готов к тому, чтобы поселиться ней навечно, стать отшельником, как Бен Ганн, принять старость и смерть вместе.
– Э-хе-хе, Джон, – старчески закряхтел Лемке, – народ осудит тебя за такой поступок. Тебя и заменить некем.
– Ладно, шучу. Тяжело на сердце, но я переживу. Со мной будут все вещи из моей каюты. Попробую воссоздать что-то похожее на неё у себя в личном закутке. Нам ещё года три придётся жить в такой же тесноте, как на лодке.
– А то и больше, – засомневался Лемке. – В первый раз сколько мы строились, лет десять?
– Так без опыта, всему учились. Сейчас у нас есть представление, что нам надо, с чего начать, кому какую работу доверить.
– Возможно. Да и народу поубавилось.
– Ты про Панчезе? – спросил Коннелли.
– Именно. Мне интересно, неужели он так ни разу и не вернулся, чтобы глянуть на наш посёлок? Вот ведь скотина, а не человек.
– Не жалей. Он бы нам ещё хуже сделал, если бы остался.
– Может, оставить им надпись на борту, что мы не погибли, а переехали на другое место? Может, осознает, вернёт нам корабль.
– Не вернёт, – отрезал Коннелли. – И хватит о нём.
Лемке пожал плечами. Взвалил на спину связанные одним проводом «железки» и направился к выходу. Вдруг лодку закачало. Под днищем заскрежетали камни. Лемке оступился и шумно свалился со своей ношей. Коннелли бросился ему на помощь.
– Ты живой, Оскар? – спросил он обеспокоенно.
В лодке было темно, видны были только ноги Лемке в слабо освещённом проходе.
– Живой, но спину зашиб. Что это было? Опять землетрясение?
– Похоже на то. Эй, мужики, помогите Оскару выбраться наружу, – выкрикнул капитан.
Несколько человек подошли, разгрузили несчастного Лемке, помогли ему подняться и выбраться наружу. Капитан продолжил разбирать имущество в своей каюте, как вдруг по тёмному нутру подлодки раздался взволнованный вопль.
– Вода отступает! Все наверх!
Капитан схватил всё, что было приготовлено с собой, и бросился по узкому коридору к выходу. Дно лодки опять заскрежетало. В темноте показалось, что у него закружилась голова. Коннелли рефлекторно вытянул руку вперёд, чтобы ухватиться за что-нибудь, но не нашёл опоры и упал. Из глаз брызнули искры. Он крепко приложился головой.
Лодка продолжала скрежетать. Капитан поднялся. По шее растеклось тепло. Он дотронулся до неё. Это была кровь.
– Капитан, вы где? Лодка завалилась на бок!
– Я здесь! Тоже завалился.
В светлом пятне прохода показались тени. Перед лицом капитана загорелся жёлтый огонёк. Крепкие руки помогли ему выбраться наружу.
Подлодка лежала на боку, совсем немного не доставая открытым люком до воды.
– Вода ушла. Дурной признак, возможно, назад вернётся цунами, – предположил кто-то из команды. – Надо спешить уйти повыше на берег.
Вода вернулась спустя полчаса, волной высотой метра в три. Накрыла лодку и зашла внутрь в незакрытый люк. Окатила берег на пятьдесят метров вглубь суши. Откатившись, вода прихватила и «Монтану», оттащив её на несколько десятков метров в море. Теперь подлодка была потеряна для людей полностью. Наружу выглядывал только её левый борт, часть палубной надстройки и винт.
– Ну вот, Джон, – прокряхтел Лемке, держась за повреждённую спину. – Чуть не померли вместе с лодкой. Чуть не прибрала с собой в последнее плавание.
Коннелли вяло улыбнулся. У него прослеживались симптомы сотрясения, мир кружился перед ним зацикленными нырками и сильно тошнило.
– Прощай, подруга, – выдохнул он и приложил ладони к глазам.
Остров продувался всеми ветрами и почти все они были холодными. На Новой Земле ветра в это время были теплее, лето чувствовалось отчётливее. Матвей решил, что причина кроется в холодном течении, идущем с полюса, которое и прибило его к этому острову. За неделю он обошёл его вдоль и поперёк, изучил приливы и отливы, научился избегать мошкары.
Удивительно, но на одной из сторон скалистого острова имелся песчаный пляж. Он был сильно загрязнён водорослями и прочим мусором, прибиваемым океаном. Матвей не поленился потратить время на его расчистку, и теперь у него было место, на котором приятно было провести время, особенно когда он оказывался с подветренной стороны.
Матвей пока не особенно нуждался в пище, ел припасы из шлюпки, боясь браться за весло. Рана на груди периодически болела, как будто на погоду. Ощупывая её Матвею казалось, что рёбра срослись, как попало, или же не срослись вовсе. Резкие движения отдавались острой болью. Воображение рисовало острый обломок ребра, втыкающийся в мышцы. Подтвердить или опровергнуть собственные мысли было некому, Григорович был теперь далеко, и это держало Матвея в некотором психологическом напряжении. Поводов для оптимизма в его положении было мало. Давило на него и беспокойство за родителей, и робкое, но настойчивое предположение, что это место может стать для него последним пристанищем в жизни.
Так было до вечера, когда уходящее за горизонт солнце очертило чёрной тенью неровный рельеф, совсем не похожий на чёткую полосу океана. Днём, из-за вечной дымки, в которую был погружён мир, никаких намёков на сушу видно не было. Горизонт всегда терялся в молочном мареве. Призрачная надежда добраться до материка или хотя бы до другого острова подарила Матвею желание скорее обрести силы.
