– Неужели? – Она крепко прижалась к груди Чейза, чувствуя мокрую ткань рубашки, и нежно провела пальчиком по его шее. – Даже если у тебя появится хороший стимул?
Глаза Сент-Джона загорелись, и у Харриет перехватило дыхание от его взгляда.
– О каком стимуле ты говоришь? Неужели ты готова снять это... для меня? – Чейз медленно провел пальцем по вырезу платья.
Харриет затаила дыхание, когда его ладонь коснулась ее груди... а затем быстро отпрянула назад.
– И тогда?
– Тогда я тебе расскажу, как надо мной подшучивали мои родные.
Харриет на секунду задумалась.
– А как часто это было?
– Каждый раз, когда им представлялся шанс. Одному из братьев даже удалось вырезать мое глупое прозвище на спинке моей кровати... Я думал, что мать взорвется от ярости, когда увидит, что мы испортили мебель, которая прослужила ее семье верой и правдой почти четыреста лет.
– Да неужели?
Чейз кивнул:
– Она была весьма недовольна, и это еще мягко сказано.
– Твое тайное прозвище наверняка было ужасным. Хм... Очень соблазнительно узнать такой секрет.
Харриет взглянула на свое платье: прямого покроя, оно имело глубокий вырез, через который пропускалась тесьма, крепко державшая всю незамысловатую конструкцию. Узкая полоска ленты туго стягивала глубокое декольте и придавала наряду скромный вид, но стоило лишь развязать бантик и слегка потянуть за концы, чтобы в туже секунду платье соскользнуло к ее ногам. Тело Харриет напряглось. Чейз давал ей возможность самой решить, отчего она на этот раз чувствовала себя более свободной. Она вдруг представила себя роскошным десертом, готовым к тому, чтобы его отведали, или мороженым, что неумолимо тает в жаркий летний день.
– Открой мне свою тайну.
– И что тогда?
Харриет нервно сглотнула, чувствуя предательскую дрожь во всем теле.
– Твой секрет в обмен на мой.
Чейз ухмыльнулся:
– Они звали меня Лягушонком, что было весьма жестоко с их стороны, так как я не умел плавать.
– Лягушонок? И это весь твой секрет?
– Нуда, ведь мне было всего шесть лет. Тогда это прозвище казалось мне сущим кошмаром.
Харриет ничего не оставалось, как только улыбнуться. Чейз протянул руку и вновь провел пальцами по линии декольте, ощущая тепло ее кожи.
– За тобой должок, дружок.
– Знаю. Но условие мне кажется не очень честным – только один из нас окажется без одежды...
Чейза не пришлось долго упрашивать: в одно мгновение он стащил с себя мокрую рубашку. Харриет рассмеялась:
– Ты действительно человек действия, и мне это нравится.
Сент-Джон тем временем уже стягивал ботинки.
– Еще никто и никогда в подобных ситуациях не обвинял меня в излишней медлительности, конечно, за исключением некоторых моментов. – Чейз ухмыльнулся. – Тогда я могу тянуть время хоть до самого рассвета.
– Хвастун.
– Ну об этом пусть судят дамы.
Харриет почувствовала, как от его оценивающих глаз у нее начинает гореть кожа. Тело ее покрылось мурашками, а соски затвердели: Ну что за человек этот Сент-Джон! Даже простой разговор с ним превращался в зажигательную эротическую игру, где каждая фраза обладала двойным смыслом, и Харриет это нравилось. Она искренне наслаждалась словесными поединками, в которых остроумные замечания перемежались колкостями и взаимными шпильками.
Нащупав кончики ленты, на которой держалось платье, Харриет медленно потянула за них. Глаза Чейза следили за каждым ее движением, даже когда он стягивал ботинки и расстегивал штаны. Теплый, напоенный ароматом свежескошенного сена воздух щекотал ноздри. Каждый день Харриет приходила в этот сарай, видела одни и те же стога сена, пустые стойла, ровные дощатые стены и блестящий жестяной ковш, свисавший с края ведра с водой, каждый день она наблюдала одну и ту же картину, но ее детали никогда не откладывались нее в памяти. На этот раз все было по-другому, и она не сомневалась, что отныне обстановка амбара навсегда отпечатается в ее сознании.
С беззаботной небрежностью Чейз стянул с себя штаны, и уже через несколько секунд они валялись в углу вместе с ботинками, а он стоял перед ней совершенно обнаженный с темной челкой, падающей на лоб беспорядочными прядями. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь щели в дощатых стенах, освещали его мускулистую фигуру.
Чейз жадно смотрел на Харриет, лаская глазами каждый изгиб ее тела, а затем, совершенно не смущаясь ее взглядов, снял с гвоздя старое одеяло и бросил его на сено. Повернувшись к Харриет, он весело произнес:
– Конечно, здесь не так шикарно, как ты того заслуживаешь, но по крайней мере это место наше.
«Наше». Это слово ласкало слух Харриет лучше всякой музыки. Она с трудом перевела дыхание. Красота Чейза смущала ее, но мысль о том, что в этот момент он целиком принадлежит только ей, наполняла ее сердце радостью. Главное – не терять головы. Она прекрасно понимала, что волшебство этого мгновения иллюзорно и что их отношения так же эфемерны, как и золотые пылинки, которые можно увидеть лишь в лучах полуденного солнца.
Взгляд Харриет упал на серебряную полоску кольца-талисмана, украшавшего ее палец. Она знала, что придет день, когда Чейз Сент-Джон – высокомерный наследник богатейшей в Англии семьи оставит роль капитана Фрекенхема и вернется в реальный мир – туда, где не будет места ни ей, ни Уордам, ни Гаррет-Парку. Вот только сейчас это не имеет никакого значения, решила про себя Харриет, плотно наматывая на пальцы концы ленты, отчего кольцо больно впилось в кожу. Единственное, что волновало ее в эту секунду, был сам Чейз, ощущение кожи этого человека, его запах.
Харриет решительно дернула за тесьму, и когда платье, соскользнув, упало на пол, не задумываясь, перешагнула через него.
Чейз еще ни разу в жизни не видел ничего прекраснее. Харриет стояла в центре амбара, прикрытая одной лишь сорочкой. Простая нижняя рубашка удивила Сент-Джо-на отсутствием всевозможных ленточек и пуговичек, к которым он привык; однако, как и вся одежда, которую носили в семье Уорд, ее отличала исключительная чистота и опрятность, и в данный момент она сводила Чейза с ума.
Полупрозрачный материал выгодно облегал стройное тело Харриет, подчеркивая волнующие изгибы ее фигуры: нежную округлость молодой груди, плавную линию бедер...
– Как ты красива! – восхищенно выдохнул Чейз. – Так прекрасна!
В ответ Харриет протянула к нему руки и, шагнув вперед, крепко прижалась к его груди.
Тепло ее ладоней мгновенно породило в груди Чейза настоящий пожар, а раскаленный металл кольца-талисмана, казалось, выжег на его коже горящий след. Он не помнил, как сорвал и отбросил в сторону ее сорочку; в его памяти осталось лишь ощущение ее тела, распростертого под ним, ее учащенное дыхание, когда они оба оказались лежащими на расстеленном одеяле.
