Недаром слуги потом говорили, что Эпифокл шел к поляне уже пьяным, сильно размахивая руками и каркая на ходу, словно собрался взобраться на горку и взлететь в ночное небо.
Дидамия, заговорившаяся с Эпифоклом, к самому началу праздника немного опоздала, и, наверное, поэтому зрелище, открывшееся ее взгляду, показалось женщине еще более необычным, чем остальным.
По краям широкой поляны горели два больших костра, где на вертелах жарились большие куски мяса.
Один из костров был жертвенным, потому что на палке возле него торчала оскаленная голова кабана, а рядом стояла бронзовая фигура, изображающая богиню охоты Артемиду.
Чуть поодаль можно было различить и фигуры прочих богов, которые тоже словно молчаливо присутствовали на празднике, окружив жертвенный огонь.
Дидамия удивилась выдумке Алкея, который нарочно приказал слугам покрыть статуи специальной киноварью, светящейся в темноте, и оттого стоящие между стволами деревьев переносные статуи богов светились ровным, мерцающим светом и казались наряженными по случаю торжества в прекрасные, праздничные одежды.
Все участники «фаоний» уже были в ритуальных масках, искусно сделанных Глотис, и Дидамия поначалу не поняла, зачем они нужны.
Ведь она без труда и в таком виде сразу же узнала при свете многочисленных факелов знакомые фигуры Сапфо, Филистины, Глотис, остальных подруг.
Что уж тогда говорить о ней самой, которая была почти на голову выше остальных женщин.
Но когда кто-то из слуг вручил и помог Дидамии тоже надеть маску, сделанную их проклеенной ткани, она сразу же поняла смысл задумки Алкея.
В маске Дидамии вдруг показалось, что, несмотря на рост и крупное телосложение, она сразу же сделалась невидимой для остальных, сумев каким-то загадочным образом без остатка спрятаться за свой маленький расписной щит с прорезями для глаз, зато имела возможность спокойно наблюдать за остальными.
Великие боги, в таком виде можно было делать все что угодно, не боясь вызвать осуждения окружающих.
Дидамия вспомнила разговор с Эпифоклом и почувствовала в душе ликование: она была свободной!
Нет, она больше даже в душе не была рабыней, и это было настоящее счастье!
Впрочем, Дидамия поняла по всеобщему возбужденному настроению, что все остальные на поляне тоже сгорали от нетерпения поскорее выплеснуть в танце переполняющие их эмоции и уже делали это, не дожидаясь каких-либо состязаний.
Ночные, свободные танцы сейчас могла видеть только луна, Селена, так как все дневные боги наверняка мирно почивали, успокоенные, что люди не забыли про них даже среди ночи и приносят щедрые жертвы в виде сытного кабаньего мяса, предварительно вымоченного в винном уксусе.
Запах жареного мяса смешивался с запахом фимиама, ладана, смолы от факелов и уносился к звездному небу.
Туда же уносились и звуки тимпана — бубна из туго натянутой бычьей кожи, а также звонких металлических тарелок, которые порой даже несколько заглушали слова гимна, посвященного Гекате.
Я придорожную славлю Гекату пустых перекрестков.Сущую в море, на суше и в небе, в шафранном наряде.Ту, примогильную славлю, что буйствует с душами мертвых…[30] —
подхватила и Дидамия вместе со всеми слова мрачноватого гимна, славящего Гекату — богиню темноты, ночных видений и чародейства, не слишком заботясь о правильности мотива.
Среди простых, малограмотных людей Геката считалась сестрой Артемиды и тоже в каком-то смысле охотницей по ночам в лесах и на кладбищах за неосторожными путниками.
Ходило поверье, что обычно Геката появлялась в сопровождении своры собак, и потому Диодора или Вифиния, заслышав среди ночи лай, вовсе не спешили сразу же открывать дверь ночному прохожему.
Но сама Дидамия все же придерживалась мнения великого Гесиода, который в своем известном богоописании под названием «Теогония» (его Дидамия мечтала когда-нибудь выучить наизусть!) называл Гекату вовсе не страшным исчадием лесов, а покровительницей ночной охоты и доброй богиней, помогающей людям в повседневных не только дневных, но и ночных трудах.
…Кормилица юношей, нимфа-вождиня,Горных жилица высот, безбрачная — я умоляю.Вняв моленью, гляди на таинства чистые нашиС лаской к тому, кто вечно душою приветен![31] —
продолжала петь Дидамия, чувствуя, что сердце ее еще больше наполняется особым, неизъяснимым чувством, которое можно было выразить именно в танце.
И Дидамия не стала больше ждать, а, не прерывая песни, тоже вышла в центр поляны, где уже танцевали многие ее подруги.
— Наше дело — пить и веселиться! — громко прокричал возбужденный Алкей. — А все остальное за нас пусть устраивает Ананке-необходимость! Она — все равно — сильнейшая!
Наверное, слова Алкея были особым сигналом, после которого специальные слуги начали спускать ведро, желая зачерпнуть воду из ручья, который протекал внизу, и затем принялись разливать воду по кубкам и разносить всем участникам.
«Зачем мне холодная вода? — удивилась Дидамия. — Может быть, Алкей хочет, чтобы мы немного остудились и начали состязание за лавровый венок?»
Но когда кубок оказался у Дидамии в руке и она из него на ходу отхлебнула, то сразу же почувствовала на губах вкус сладкого и очень крепкого вина, от которого ей сразу сделалось еще жарче и веселее.
По поляне тут же пронеслись радостные возгласы тех, кто уже тоже распробовал угощение.
Оказывается, Алкей, который обожал всевозможные неожиданности и приятные розыгрыши, посадил внизу у ручья, спрятав под насыпью, своего раба, чтобы тот налил полный большой кратер превосходного вина, а слуги привычно втянули ею наверх, словно это была вода.
Вообще-то Дидамия принадлежала к той породе разумных и правильных женщин, которые больше получали удовольствие от работы, а не от развлечений и с трудом входили в настоящий экстаз.
Зато уж если это вдруг случалось, то было что-то непередаваемое!
В какой-то момент Дидамия вовсе потеряла всякое представление о времени и даже о том, где и почему она находится и по какому поводу происходит ночная оргия.
Временами она танцевала возле костра, но вдруг обнаруживала себя возлежащей на траве и жующей аппетитные куски мяса, которые держали перед ней молчаливые слуги.
Или с удивлением разглядывала у себя в руках пригоршню очищенных орехов, которые Алкей приказал всем участникам «фаоний» раздавать для быстрого подкрепления сил.
«Иэ! Иэ! Пеан! Пеан! Да будет с нами радость!» — раздавался со всех сторон на разные голоса клич, призывающий Аполлона, которого называли также Пеаном — помощником в радости и беде.
