А для Сапфо шепот юноши сейчас сливался с шумом близкого ручья, словно протекавшего у нее сквозь ребра, позвонки, кости и стремительно несшего ее куда-то дальше — еще! еще! — дальше, в такие счастливые края, словно это была наконец-то найденная страна гиперборейцев.
Только вода в этом невидимом ручье почему-то была теплой, как кровь, а в моменты, когда Фаон внезапно застывал — даже делалась нестерпимо горячей.
Впрочем, замерев всего на несколько мгновений, Фаон вдруг начинал свое плавание снова и снова, так что Сапфо порой казалось, что еще немного — и она окончательно захлебнется в бурлящем потоке, и лишь каким-то чудом ей всякий раз удавалось из него выныривать.
И тогда снова становились видны вокруг темные ветки кустарников и опавшие листья под руками, которые уже по-осеннему пахли грибами, сыростью, скорым тлением.
Но сама Сапфо знала, что в эту минуту ни опавшие листья, ни раздумья о старости или безвозвратно уходящем времени не имеют к ней никакого отношения.
Сегодня, пусть всего на несколько мгновений, в руках Фаона, она была вечным, бессмертным существом.
Как луна, сияющая на небе Селена, с любовью глядящая на дивный, устроенный в ее честь праздник.
— Но… но — кто ты? — снова спросил Фаон, который наконец-то все же совершенно обессилел от страстного плавания на спине неведомой женщины. — Скажи, ведь ты теперь всегда, всегда будешь только моей?
— Да… — еле слышно прошептала Сапфо.
И, почувствовав, что Фаон теперь по-настоящему устал и немного отстранился, Сапфо быстро выскользнула из его рук и метнулась в кусты.
Впрочем, она могла теперь не слишком торопиться, потому что знала, что сейчас Фаон ее догонять и преследовать не будет.
Просто пока не сумеет.
Глава восьмая
О ГИМЕН, ГИМЕНЕЙ!
Утром Сапфо очнулась от настойчивого стука в дверь своей спальной комнаты.
— Вставай, моя госпожа, неожиданная радость! К нам явилась ненаглядная ягодка, наша вишенка! — услышала она по-молодому счастливый голос служанки Диодоры.
Никаких сомнений быть не могло — приехала дочь Клеида.
Только одну Клеиду на всем белом свете, за врожденную смуглость кожи, Диодора называла «своей ненаглядной, сладенькой вишенкой».
Диодора обожала девочку еще с тех дней, когда крепко держала ее на своих руках, на корабле, плывшем от Сицилии к Лесбосу.
Сапфо до сих пор помнила, как Диодора заунывно, с утра до вечера молилась по очереди всем олимпийским богам, и даже на всякий случай каким-то нездешним кабирам, считающимся покровителями мореплавателей, лишь бы судно благополучно добралось до берега и малышка по пути не захворала.
Сапфо вскочила с постели и тут же начала быстро, наспех одеваться и причесываться.
Действительно — неожиданная радость!
Но вообще-то Клеида не собиралась приезжать в ближайшее время.
Может быть, наоборот, дома случилось какое-нибудь несчастье?
Только вот с кем — с матерью? С отцом? С братом Хараксом?
В последнее время отец Сапфо — почтенный Скамандроним сильно хворал, и от него буквально не отходили митиленские врачи, и даже деревенские знахари.
Но как только Сапфо вышла в общий зал и увидела спокойное, как всегда, несколько строгое, но вместе с тем улыбающееся лицо своей дочери, она тут же успокоилась.
— Здравствуй, моя радость, — сказала Сапфо, расцеловывая дочь в обе щеки. — Ты прилетела так рано с какими-нибудь новостями? Надеюсь, не слишком плохими?
— А разве рано? — удивилась Клеида, по привычке слегка отстраняясь от чрезмерно пылких нежностей матери. — У нас в Митилене все люди давно уже встали, зато в твоем доме почему-то всегда спят до обеда как убитые.
И Клеида с нескрываемым осуждением оглядела комнату, в которой все еще виднелись следы вчерашнего праздника — повсюду были разбросаны маски, венки, музыкальные инструменты, кратеры с недопитым вином, а затем перевела строгий взгляд на нерадивую старую служанку и на свою беспечную мать.
Вчерашний праздник действительно продолжался до утра, и Диодора с Вифинией тоже хватанули на нем немного лишнего винца и только теперь через силу начали еле-еле хлопотать по дому.
А все другие участники вторых «фаоний» могли и вовсе пробудиться не раньше вечерней зари.
Зато бодрая, подтянутая Клеида, по-видимому, уже с раннего утра была на ногах.
Сапфо с удовлетворением отметила, что во всех отношениях правильная дочь сегодня приехала не одна (Сапфо категорически запрещала Клеиде выезжать за город в коляске одной, опасаясь лесных разбойников, о которых любила толковать Диодора), а в сопровождении двух молодых, рослых рабов — они тут же оставили хозяйку с матерью и исчезли из вида.
Признаться, Сапфо слегка устыдилась замечания дочери, тем более что находила его вполне справедливым.
— Ах, Клеида, у нас вчера был большой праздник, «фаонии», в честь молодого человека, который на днях отбывает на чужбину, и потому… — начала было Сапфо, но остановилась на полуслове и покраснела, с неожиданной отчетливостью вспомнив, чем для нее самой этот праздник вчера закончился.
Диодора как раз что-то разливала по кубкам, приговаривая, что доченька притомилась с дороги, и тихо ругая Вифинию, которая проспала обещанные на утро пирожки, а Сапфо услышала в звуках смешиваемого с водой вина что-то наподобие близкого ночного шума ручья и непроизвольно закрыла от стыда лицо руками.
— Что с тобой, мама? Тебе плохо? — испугалась Клеида, но тут же добавила: — Нет, все же не случайно бабушка и дедушка говорят, что сплошные праздники до добра не доводят. Мало того, что вы тут отмечаете все общепринятые праздники, но еще к тому же постоянно выдумываете свои, в честь людей, и совсем уже закружили себе, и даже олимпийцам, головы.
— Правильно говорит моя ягодка, — куда-то в пространство кивнула Диодора, потирая до сих пор подозрительно красный после вчерашних возлияний нос. — Я то же самое всегда говорю. Но разве в этом доме кто-нибудь слушает старуху? Пусть хоть моя девочка скажет истинную правду.
— И вообще — у вас тут что, Сапфо, уже наступила весна, и вы справляли весенние антестерии в честь Диониса? — не хотела униматься Клеида. — Я сужу по тому, что по всему дому валяются странные маски, которые, как правило, используются только на этом празднике. Наверное, у вас был как раз «день открытия бочек»? А вот это я уже могу заключить по красному носу нашей Диодоры, словно она как следует прополоскала его в вине. И еще по тому, что все обитатели дома, несмотря на полуденное солнце, начисто вымерли.
— Но, дочка, это Алкей… он устроил нам праздник, — пробормотала Сапфо, который раз в своей жизни чувствуя себя перед родной дочерью чем-то вроде провинившейся ученицы.
