– Нет, хочу «Юманитэ». Мне нравится название. Французы – народ восхитительный, великий революционный народ…. Я сюда приехал, поскольку восхищен их вольным духом. Я хочу вашу газету о человечестве.
Швейцар с опаской, тяжко озирается. Нипочем не скажешь, кем он воображает Бэкера, но ни меня, ни Карла он явно не одобряет.
– Же ву деманде пардон, мсье, но она не о человечестве…. Она о политике. Она для рабочего люда.
– Ну, я работаю, вы работаете… достаньте. Раздобудьте мне ее с утра.
– Мсье! – в отчаянии восклицает швейцар. – Вы не понимаете! Это же издание красных!
Такое может тянуться не один час, но тут Карл замечает Севрана – того остолопа, которого мы тут ждем. Он представляет, как мне сообщил Карл, различные крупные и неназываемые интересы. Через Карла он пытается провернуть какую-то аферу с Бэкером, и Карл вне себя. Всю свою жизнь Карл рассчитывал на долю в одной из таких сделок – в скандальной афере по деланию денег, про которые слышишь только шепотки да рассужденья в кафе Бурсы.
Севран на самом деле – тот человек, каким Карлу хочется стать. Ботинки ручной работы, прекрасный зубной протез, в кармане полно «Корона-Корон» и золотая зажигалка, которую к ним подносить, румянец человека, который ест и пьет хорошо, а равновесие себе восстанавливает месяцами, проведенными за бобслеем в Сен-Морице. Они с Сэмом двадцать минут прощупывают друг друга, взвешивают…. они как два человека, что тактично пытаются решить, стоит ли им проводить выходные где-то или же лучше просто сбежать в отель и там по-быстрому поебаться……
Вероятно, немного они форсят перед Карлом. Как бы то ни было, он целиком остается на морозе, пока они устанавливают между собой общую платформу для работы. Поскольку Севран застал последнюю часть шуточки Бэкера со швейцаром, он заговаривает о недавних беспорядках. Вызвали Республиканскую гвардию и два полка негров, говорит он Бэкеру.
– По старинке, как в Риме…. подавляй римлян провинциалами, провинциалов – римлянами. О, французы по-своему так же мудры, как британцы, в их собственной разновидности политики. Обычно попытки ку-д’эте довольно, чтобы разгромить во французском уме все вопросы. Ланьи и Ставиский чуть не свергли государство…. переворот шестого февраля устроили мило, чтобы люди забыли о том и о другом. Но теперь…. народ начинает чувствовать, что Ставиский был во Франции не единственным спекулянтом, он просто более всех выставлялся напоказ. А французы, как все латиняне, – полоумные игроки….. одна десятая лотерейного билета, когда бедны, байоннские облигации – когда богаты[173].
Бэкер и Севран почти сразу приходят к согласию о продажности французской прессы, и планы Севрана начинают проступать отчетливее.
– Суть в том, – говорит Севран, – что всем нынче хочется получить что-то ни за что…. потому-то коммунизма вообще никогда не случится. Но французы – единственный народ, изучающий, как терять деньги на бирже. Здесь каждая газета публикует свою финансовую страницу, к тому же есть десятки и десятки маленьких ежедневных и еженедельных листков, дающих подсказки и счисления для Бурсы. Однако возьмите англичан… они с ума сходят по бегам….
– Даже в мастерских есть свои еженедельные тотализаторы, – рьяно перебивает Карл. Жалкое это зрелище – смотреть, как он пытается во все это вклиниться, и я не понимаю, чего он не уйдет совсем или не заткнется.
– В некоторых местах мелом размечено, – продолжает Севран, – «„Сияющий свет“ выиграет в 2:30», но что у вас вместо информационных листков? Конвертики жучков, очень дорогие, да пара двухнедельных или еженедельных публикаций. Во Франции местные финансовые новости выходят каждый день.
– Вы несправедливы к тевтонским странам, – вставляет Бэкер. – Забываете, что они не могут ни читать, ни писать… если б могли, несомненно читали бы газеты. Говорю вам, они умны. Когда вы слышите, как автобусный кондуктор прикидывает, как ему выиграть пятьдесят фунтов за пять заездов с начальными издержками в десятку, вы понимаете, что это Ньютонова раса. Я придерживаюсь того мнения, что люди – неосвоенные залежи разума страны.
– Не думаю. Были б умны, из них было бы невозможно выудить деньги и мы с вами здесь бы не сидели. Не будь они тупицами, как бы деляга себе зарабатывал? Но, как я и говорил, игроки французской Бурсы готовы читать любую подсказку, хорошую или плохую, и любую сводку, сколь бы подозрительной ни была и какие бы слухи о ней ни витали, из-за третьего факта…. невероятной продажности парламентариев и судейского сословия…. они всегда допускают, что эти листки могут добывать сведения из высокопоставленных источников посредством чистого шантажа. И даже если это биржевые листки, маленький спекулянт считает, что и сам он – в биржевом пуле. Он рассуждает, что министр, предоставляющий сведения, может говорить или не говорить правду… как бы то ни было, слух приведет к переменам на рынке, и ему б лучше встрять туда с самого начала, а вынырнуть, пока рябь не успокоилась…. то же со вздуванием цен. Может, и утка, думают они, но кто-то же ею владеет и кто-то ее сможет ощипать… Я достаточно неглуп, чтоб и себе кусок оторвать. Это республиканский сантимент, понимаете…
Карл понимающе кивает. Можно решить, что он матерый рыночный жонглер… если при нем упомянуть «Американскую банку»[174], он начнет озираться в поисках девушки из Штатов….
– Четвертый пункт моего плана, – продолжает Севран, – зиждется на том факте, что французская пресса терпеть не может платить за каблограммы. Они будут печатать прокисшие новости, недельной давности…. будут списывать, красть, сочинять – все, что угодно, только б не платить за кабельные услуги.
– А как же «Авас»?[175] – спрашивает Сэм.
– Я бы платил «Авасу» часть взятки, это само собой. Суть в том, что я бы обзавелся поддержкой Нью-Йорка от работников пула с Уолл-стрит.
– Ну, вам понадобится всего одна газета. Можно купить какую-нибудь пошлую, обанкротившуюся портянку, пустить слух по кафе красных фонарей и Бурсы, что у нее поддержка Уолл-стрита, и в одночасье добиться оглушительного успеха. Надо только завести моду… другие газеты подхватят вашу информацию и станут вас рекламировать.
– Нет. Чтобы продавать акции ан-масс, нам нужно иметь за собой все финансовые газеты. Тут все должно быть хорошо, достаточно хорошо, чтобы поймать всех лохов, выманить все добрые монеты из всех знаменитых шерстяных чулок страны, из ватных бюстов старых дев, из всех фондов, вверенных попечению семейных стряпчих. Мне не только умники нужны, что кидаются очертя голову куда ни попадя, не только пляжные крысы, ждущие прилива, не только мудрецы, которые выходят из игры и навариваются…. Мне нужны деньги вкладчиков….
Иными словами, замысел Севрана в том, чтобы выдавать себя за частную кабельную службу, покупая кабельные услуги у одной из компаний. Другая его мысль – его шайка назовет себя Комитетом экономического инспектирования или каким-то похожим говном, набьет комиссию экспертов крупными именами.
Карл хмурится своей сигаре, чтобы не щериться. Лицо у него загорается от одной мысли о деньгах, а вот это все доводит его чуть ли не до истерики. Возможно, он рассчитывает, что Бэкер немедленно кинется в банк, пока Севран пойдет арендовать контору, поскольку он разочарован, когда совещание заканчивается, а ничего определенного так и не достигнуто.
Сэму и Севрану предстоит встретиться еще раз, Севран едет с нами в такси до Капуцинов. Карла высаживаем несколькими кварталами дальше. Потом мы с Сэмом направляемся к Александре……. Там должна быть Клубочек, и Сэму выпадает хорошая возможность познакомиться с Александрой. Он по-прежнему беспокоится из-за Тани.
– Как по-вашему, есть ли вероятность, что она могла испугаться и сказать что-то своей матери? – снова спрашивает он. – Не хотелось бы мне впутываться ни в какие неприятности, знаете ли. Вы с ее матерью давно знакомы, верно? Как она, ничего?
Остаток поездки я трачу на заверения, но, когда мы останавливаемся у Александры, он все равно нервничает. Если возникнут неприятности, говорит, он все переложит на мои плечи……
Клубочка там нет, как нет и Тани. Они уже отправились обратно в отель Бэкера и теперь, вероятно, где-то вместе проводят вечер. Александра приглашает нас в дом…..
При первом же взгляде на Александру Сэм расцветает. Он не рассчитывал, что она окажется такой смазливой пиздой. Весь надувается, топорщит перышки, как голубь, и усилия его нельзя сказать что пропадают втуне. Александра теплеет к нему сразу же.
– Скажите-ка, она чудесна! – восклицает Сэм, как только мы остаемся наедине. – Вы никогда не говорили мне, что она такая. Я ей нравлюсь, вам не кажется? И ей известно, что́ мне в ней нравится… смотрите, как она выставляет это напоказ! Скажите мне, что́ она за женщина на самом деле? Есть ли возможность уложить ее в постель?
