что?
Он думает несколько секунд, трет виски.
– Завтра гонки, Глеб. Я хотел поехать.
В голове что-то лопается. А внутри холодеет. Черт, понимаю, что хочу с ним. Хочу снова ощутить скорость трассы и адреналин в крови.
– Понял.
– Нава!
Желание нажраться растет. Пока он будет давить на педаль газа, я буду дома зависать, возможно, читать какие-то документы. Тошнота снова в горле. На этот раз не от воспоминаний. А от себя. Насколько я слаб и жалок.
Беру телефон со стола и выхожу из кабинета. Кир пытается докричаться до меня, но слышать пока ничего не хочу.
Единственное желание это выехать на дорогу и гнать. Гнать так, чтобы стало страшно, круто заходить в повороты, на виражах. Даже дрифтовать. Хочу быть там, внутри машины, левой рукой держать руль, а правой – ручку коробки передач. Желание настолько сильное, что одно упоминание о нем сжимает и давит давит до боли в груди.
Доезжаю до какого-то бара в центре на такси. Пафосное заведение, какие терпеть не могу. Но менять не хочу. Глазами нахожу свободное место у стойки и присаживаюсь.
Люди уже снуют туда-сюда, задевают плечами. Нервирует ужасно. Но это заглушает ураган эмоций внутри. Отвлекает.
Бармен, с наколками на руках, приносит мне заказанный виски и удаляется, оставляя одного. А говорят, что бармен еще и психолог. Незнакомому человеку, может, и рассказал бы все.
Спустя час и два выпитых бокала, ко мне начинает клеиться какая-то девка. Отшиваю грубо. Я же не джентльмен. Компания парней садится рядом. Невольно вслушиваюсь: гонки, соревнования, последние победы Ред булла на Формуле, авария в Бахрейне, когда жизнь гонщика чуть не оборвалась. Сука, даже тут есть эти проценты, когда можно не вписаться в поворот. Шарль Леклер набрал 308 очков и занял второе место в личном зачете, так и не опередив Макса Ферстаппена, а для карьеры Даниэля Риккардо последний сезон стал катастрофой.
– Знаешь, как определить, с какой целью человек пришел в бар? – оборачиваюсь на голос. Он около меня. Глухой такой, низкий и немного вибрирует.
Не отвечаю.
– По тому, что он пьет, как держит бокал и куда смотрит. Вот та девушка пришла, чтобы кого-нибудь себе найти. Видишь, у нее в руке бокал с белым вином. Она слегка касается губами кромки, оставляет отпечаток губ и возвращает его на стойку. Не удивлюсь, если она так и не сделала глоток. Кроме вина ничего нет. Скорее всего, она ищет того, кто сможет ей все оплатить. А вон тот парень ждет кого-то. Его бокал наполнялся дважды. Взгляд бегает, он часто смотрит в сторону двери. То есть этот некто должен появиться оттуда. А ты…
Кречетов смотрит на мой пустой бокал и выразительно приподнимает брови. Напыщенный придурок.
– А я?
– А ты пришел набухаться.
– Рад, что понял.
– И что, не спросишь, как я это понял?
– А что мне это даст?
– Ничего. Но я все равно скажу, – недовольно смотрю на него.
Кречетов видный. Я не знаю, по каким критериям женщины оценивают симпатичный мужчина или нет, но Макс отличается от всех. У него другие глаза, словно он и правда знает больше, чем положено. Жутко от этих мыслей. Либо я вижу уже то, чего нет.
– Ты смотришь только в свой бокал, плечи опущены. А еще у тебя на лице написано, что хочешь послать любого, кто к тебе подойдет.
– Хорошая мысль – послать. Не находишь? – Моя очередь выразительно поднимать брови.
– Прости. Я не уйду. Присоединюсь. День говно, хочу выпить.
Странно, но гнать его уже не хочется. Последней фразой он будто очеловечился в моих глазах. У него тоже бывает говнодень.
Макс заказывает тот же виски, что и у меня. Но двойную порцию. И сразу делает пару больших глотков.
– Мне кажется, у тебя день даже хуже, чем у меня. Я сначала долго смотрел на свой виски, перед тем, как сделать глоток.
– Ты переживал развод? – Кречетов разглядывает людей в баре, делает какие-то свои выводы и поворачивается ко мне.
– Да как-то не приходилось. Пока.
– А я сегодня развелся. Свобода!
Кречетов пытается быть бодрым, даже веселым, но это далеко не так. Черт, ему реально фигово.
– А ты ее не хотел, судя по всему, – лезть в чужую жизнь и что-то спрашивать не входило в мои планы, со своей бы разобраться. Но почему-то задаю эти вопросы.
Макс смотрит странно, немного надменно. Пытается окружить себя загадочностью. Только я знаю, что передо мной сидит обычный человек. Такой же как и я теперь.
– Странно рассказывать о своей жизни чужому человеку, находясь в баре.
– Может, в этом твоя проблема, – смешно, ведь эту фразу можно адресовать и мне.
– Хочу спросить то же и тебя.
Мы смеемся. Грустно, но как уж есть. Бармен подливает нам еще порцию виски, и мы одновременно делаем по глотку. Горло обжигает приятная горчинка. Она уже не та, что чувствуется в момент отчаянного страха, когда воспоминания дают о себе знать. Это приятная горечь, она дает расслабление. Плохие мысли отходят в сторону, начинаешь думать, что все произошедшее из другой жизни. Или просто выдуманный фрагмент неизвестного режиссера.
Девушка, что так эротично брала в руки бокал вина и отпивала маленький глоток, нашла себе пару. Невнятного вида паренек в клетчатом пиджаке. Серьезно? Их еще кто-то носит? А тот, другой парень, который ждал кого-то, теперь оживленно беседует с другом. Слов не разобрать, но я вижу, что им весело и хорошо. Получается, Кречетов все верно угадал.
– Не должен говорить, но, – Макс растягивает слова.
– Плохое начало.
– Да я и не хороший, чтобы всегда говорить приятные вещи. Я самый настоящий bad boy. Смотри!
Он слегка приподнимает полы рубашки и вдоль ребра справа я вижу небольшую надпись – bad boy. Идеальный курсив без лишних завитков.
Начинаю ржать. Кречетов повторяет за мной. Два мужика, что просто тупо ржут. Сказал бы интересное зрелище, захватывающее. Но все печально.
– Серьезно? Bad boy?
– Набил в универе. Не помню курс. Кажется, третий. У нас училась одна девчонка с красивым именем Анисья. Ангел, а не девушка. Натуральная блондинка с большими голубыми глазами. Влюбился в нее я тогда сильно. Цветы таскал, под окнами ее ждал, стихи даже писал, прикинь, – понимаю, что Кречетов уже пьян, но прерывать его история не хочу, интересно дослушать, – Понимаешь, в чем суть, любила она не ботаников, как я, а ребят покруче. На байках там, с татушками. Типичный амплуа плохого парня, который, – он кривит лицо, – в душе слабый неуверенный в себе мальчишка. Так часто бывает. Но
