На сайте нет каких-либо привычных рамок и ограничений: любой зарегистрированный пользователь волен демонстрировать неограниченное количество предметов из своих коллекций, участвовать в сделках купли/продажи или обмена вещей, общаться с другими посетителями сайта на форуме и посредством личных сообщений, комментировать представленные участниками ресурса коллекции[315].
Конечно, коллекционеры делают большое дело, какие бы скрытые пороки ни усматривал за этим французский семиотик. Мое личное знакомство с ними началось в детстве, о некоторых из них у меня остались яркие воспоминания в сочетании со смешанными чувствами, среди которых чувство благодарности все же превалирует.
Брошка от фрау Фрёлингер
Мне довелось много общаться с челябинскими антикварами. В неспокойных 1990-х годах это были зрелые или пожилые мужчины, коллекционеры со стажем, которые в связи с допущением свободной торговли арендовали небольшие помещения, наспех переоборудовали их под магазинчики или киоски старины и пытались совместить свою собирательскую страсть с зарабатыванием денег. У большинства это плохо получалось. Поход в такой магазин мог стать событием на полдня с долгим обсуждением жизни и «обмыванием» покупки. Эти контакты я без сожаления прекратил в середине 1990-х, после утраты коллекции церковной мелкой пластики. А вскоре магазины антиквариата один за другим стали прогорать и закрываться.
В Мюнхене, как и в других городах Германии, я время от времени навещал антикварные лавки. Но устойчивый контакт у меня сложился только с одной владелицей магазина. Фрау Фрёлингер держала лавку антиквариата на Шеллингштрассе близ Университета Людвига и Максимилиана. Я наткнулся на ее магазинчик, обследуя окрестности своей квартирки осенью 2014 года, в первые дни по приезде в Историческую коллегию для того, чтобы писать книгу о танцевальной самодеятельности в СССР.
* * *
Стены крошечного узенького зала снизу доверху занимали полки со всякой всячиной от посуды до картин. Еще более тесным зал делал застекленный прилавок-витрина, который тянулся сквозь все помещение и делил его надвое. С первого взгляда было видно, что салон специализируется на старинных ювелирных украшениях. Об этом красноречиво свидетельствовали как наружная витрина с роскошным вариантом даже ночного, более скромного декора, так и содержимое витрины-прилавка. В тот раз я зашел туда из простого любопытства и для первого знакомства купил за пару евро симпатичную оловянную стопочку с цветочным орнаментом в стиле бидермайер, распространенном в немецкоязычном пространстве между 1815 и 1848 годами. Хозяйка, милая энергичная блондинка лет шестидесяти пяти, с короткой стрижкой и очень молодыми карими глазами, заверила меня, что где-то у нее должно быть еще несколько таких же стопок, и предложила зайти в другой раз. Несколько раз я безрезультатно справлялся в лавке о бидермайеровских стопках, а потом визиты в антикварный салон вошли в привычку.
Фрау Фрёлингер была вдовой венгерского антиквара и жила на два хозяйства в двух странах. Очень жизнерадостная и оптимистичная, она верила в лучшее и всегда была готова ободрить окружающих. Она обращалась ко мне «герр профессор», заинтересованно расспрашивала о ситуации в России, печалилась, что я вынужден жить вдали от семьи, и радовалась, когда мы с Наташей приходили вместе.
Дела в магазине фрау Фрёлингер шли хорошо. Мне кажется, главные события происходили не в зальчике для случайных или «недолгих» посетителей, а в заднем помещении, где она принимала постоянных клиентов, приходивших по заблаговременной договоренности. Частные клиенты приносили ей на продажу что-то из доставшегося наследства на реализацию. Свои зоркие агенты были у нее на блошиных рынках. Они приходили к фрау Фрёлингер с удачно приобретенными старинными украшениями или безделушками для дамского столика. Сама она блошиные рынки не любила и, в отличие от покойного мужа, не посещала, не сумев преодолеть чувство брезгливости. Кстати, буквально во время второго или третьего моего визита в ее магазин она сориентировала меня в ландшафте мюнхенских толкучек и рекомендовала обратить внимание на одну из них, которая и стала потом для нас излюбленным «островом сокровищ».
Среди постоянных клиентов фрау Фрёлингер, судя по солидным ценам на ее товары и по случайным встречам с посетителями, выходящими из задней комнаты, преобладали богатые дамы в возрасте, коих в Мюнхене много. Причем фрау Фрёлингер была, видимо, хорошим психологом. На встречу к ней часто приглашались по две-три клиентки, перед которыми она за чашкой кофе демонстрировала все последние приобретения или соответствующие заказам, сделанным клиентками в предварительном телефонном разговоре. Известно, что наличие потенциального конкурента или просто свидетеля из вашего круга облегчает принятие решения – в данном случае в пользу покупки дорогого украшения.
Мы редко пользовались услугами фрау Фрёлингер для приобретения предметов старины. Как ни велико было искушение, как ни соблазнительны были товары и скидки на них, цены и здравый смысл призывали к скромности и осторожности. Всего несколько мелочей приобрел я у фрау Фрёлингер. Это почти всегда происходило в отсутствие Наташи, которая сдерживала мои покупательские порывы, и для Наташи по поводу какого-нибудь праздника. Об одной такой покупке я хотел бы рассказать.
* * *
Часто, проходя или проезжая на велосипеде мимо лавки фрау Фрёлингер, я не заходил внутрь, а останавливался у внешней витрины, которую хозяйка всегда украшала со вкусом и разнообразно, регулярно меняя декор. И вот как-то раз мое внимание привлекла странная брошка. Я не мог даже примерно идентифицировать ни время, ни стиль этого украшения. Это был редкий случай, когда я колебался даже в вопросе, современное ли это изделие или старинная работа золотых дел мастера. Из любопытства я решил рассмотреть вещь поближе и расспросить о ней фрау Фрёлингер.
Я позвонил в дверь, хозяйка вышла из задней комнаты и заверила, что готова меня принять. И вот я держу странную брошку, выполненную, безусловно – в этом невозможно ошибиться несмотря на отсутствие клейма – из высокопробного золота насыщенного желтого цвета. Слегка вогнутый, как фрагмент полого цилиндра, прямоугольник размером 3 × 2,5 сантиметра образует рамку и основу картины, выполненной из тонкой золотой проволоки, прикрепленной к раме специальными клепками, и отдельных напаянных на нее компонентов. Картина представляет собой виртуозную ручную работу – изображение не то обитателей морского дна, не то барочных символов вроде рога изобилия, факела и пр. Столь же необычной, как и лицевая сторона брошки, оказался ее оборот, вернее застежка со странным, но очень надежным фиксатором. Я не встречал таких ни раньше, ни позже на украшениях XIX – ХX веков.
Фрау Фрёлингер заверила меня, что брошка относится к последней трети XIX века. Посмотрев на привязанный к брошке крошечный ценник, я не поверил своим глазам – на нем стояла цена ниже стоимости материала, вес которого я прикинул, держа брошку на ладони. Но хозяйка готова была даже сделать мне пятнадцатипроцентную скидку. Устоять было невозможно. Фрау Фрёлингер бережно упаковала брошь в подарочную коробочку. Я не сообщил о приобретении Наташе, запланировав красивый рождественский подарок.
На следующий день я стоял перед прилавком Манни на блошином рынке. Мне хотелось перепроверить информацию продавщицы брошки. Я готов был выслушать сообщение о том, что это дипломная работа на звание мастера или подмастерья золотых дел из одной из ювелирных школ Западной Германии 1970-х годов. И изумился второй раз – не менее, чем накануне, когда я впервые увидел брошку в витрине на Шеллингштрассе.
– Какой же это историзм! – воскликнул Манни. – Это рококо!
– Что-что? – переспросил я. – Вы уверены? (В то время мы еще были на «вы».)
– Несомненно, 80-е годы XVIII века. Очень редкая вещь, отличная ручная работа! Взгляни, Бенно, ты такое видывал? – Манни повернулся к соседу.
Реакции Бенно я не помню, она была какой-то вялой. Но атрибуции, предложенной Манни, он не опроверг.
Я до сих пор не знаю: кто ошибся при оценке возраста броши – фрау Фрёлингер или Манни? К фрау Фрёлингер я по этому поводу больше не обращался: вряд ли она обрадовалась бы новости о том, что продала мне украшение на сотню лет старше, чем полагала. Манни больше нет в живых, а к другим экспертам обращаться нет нужды. Но столь разная атрибуция одной и той же вещи двумя несомненно опытными специалистами говорит о том, как зыбка почва оценки старой вещи, как непросто провести границу между рококо и подражанием рококо в эпоху историзма. А может быть, Манни из симпатии решил подарить мне красивую историю и для этого изменил биографию старинного предмета. Как знать…
