только не с теми граничными условиями. Очень нам помог Владик Пшибышевич, его нам помощник Земченкова сосватал. Доктор. Вот человек-танк! Если у меня в мозгу и были ребра, так он их сокрушил. «Вы, — говорит, — Александр Петрович, совершенно правы Но не в этом вопросе…»
Ну, чем кончилось, вы сами знаете. Встала против нас геофизика с экологией. Вы что же это. мол, электрончик раздели, зарядчик черт те во что превратили, употребили, а чем компенсировать будете? Ах от Земли? Раз от Земли, два от Земли, а потом что? Положительный заряд планете сообщать задумали. Не пойдет. Нарушение природного равновесия Космологическая проблема. Вот ее-то Махалайнен и решил. Казалось бы, проще простого. Он с протонов предложил снимать положительный заряд. Процесс дороже нашего раза в четыре, но без него никуда. Так мы втроем Нобелевскую премию и получали: Махалайнен, Оскарик и я. Помню, встретился я с Махалайненом в Хельсинки в первый раз. Я как-то привык, что мы все молодые, поглядели на него и — как с разбегу в стенку! Семидесятилетний старец, брови серебряные, борода лопатой. «Здравствуйте, — говорит, — Александр Петрович, — а меня все Санькой звали, и я сам себя так звал, — очень рад с вами познакомиться. Давно желал, думал, не успею. И вот успел. Рад, сердечно рад». Потом понял, и в краску меня ударило. До этого я вообще не задумывался, может ли человек че-го-то не успеть. А сейчас уже и сам подумываю: «Вот этого я не успею. Вот это вряд ли увижу. А то успею — только поднавалиться бы надо». И выходит, что очень многого я не успею, потому что, если по-настоящему дело делать, в нашей науке за всю жизнь больше ста метров и не замостить. Так-то, молодые люди. Ведь до запуска первой полноценной промышленной стоп-спин-станции мощностью девятьсот мегаватт — уж так нам экология определила — не год прошел, не пять, а двадцать четыре года, как одна копеечка. И все двадцать четыре года крутились мы с этим делом, как белочки. И стоила эта работа не семь миллионов рублей на круг, как мы с Оскариком прикинули, не четырнадцать, как выдал нам Земченков для сбития спеси, а триста двадцать два миллиона шестьсот семьдесят тысяч карбованцев. И на что ушла каждая тысяча, я, Балаев, помню. Ох, как помню! А вот профессор Махалайнен красоточки нашей и не увидал. Не успел.
Так что, молодые люди, вы мне не говорите: «Вот вам, Александр Петрович, вектор, вот вам сектор, дайте нам полтора миллиона, и через год будет у вас, — это у меня, значит, — вон я какой царь Дадон! — антигравитация». Расчетики свои вы передайте Семену Григорьевичу. Если хотите, сразу. Сами знаете, кто он. Ни написать, ни нарисовать действующего оборудования не может. Размножьте, раздайте по отделам, готовьтесь. Как будете готовы, я внеочередной семинар назначу. Это я вам твердо обещаю.
А пока, простите, дела. Надо тут с капитальными затратами поколдовать маленько да хоть часть писем разобрать. Вон их какая папка! Может, выдумаете машину, чтобы письма разбирала за меня, а? Ну то-то.
Агоп Мелконян
ВЕТКА СПЕЛЫХ ЧЕРЕШЕН
ТМ 1977 № 11
Он шествует к огромному дереву с прозрачными желтыми листьями, по пестрому ковру из света и тени, к овалу стоячих светло-зеленых вод, пронизанных копьями тростника и лучами. Там водные змеи — точно светло-коричневые полосы на дне — и лягушки стерегут свои тайны, которые он хотел бы раскрыть, как хотел бы взять это размытое округлое пятно с поверхности пруда и унести с собою туда, куда он уйдет. Скрыться в тени запруды, ощутить спиною холодноватые прикосновения ящерицы, а после достать из кармана размытое округлое пятно, поднести к губам и дунуть. Оно рассыплется на миллион парашютиков одуванчика, песнь скворца подхватит парашютики, вознесет к синему покрову небес и растворит в синеве.
И тогда появится тот самый знакомец. Лицо у него цвета раскаленного железа, усталые от бессонницы глаза, и вечно он держит в руках ветку спелых черешен.
— Как тебя зовут? — спросит его мальчик.
— Васко!
— Ну и ну! И я Васко.
Знакомец двинется по косогору, слегка согнувшись вперед, искривленный, как зеркальное колечко под часами в комнате учителя, поскольку путь неблизок и предстоит шагать да шагать. Ступни его оставят широкие следы на светло-коричневом песке, мальчик прикоснется к следу, и в жесте его просквозят усталость, боль, тяжкая привязанность.
— Эй, дяденька, постой! — окликнет мальчик человека с усталыми от бессонницы глазами. — А почему и меня не возьмешь с собой?
Но знакомец будет все отдаляться, светлеть, будто сжигаемый зноем, поскольку неблизок путь и предстоит шагать да шагать.
Лживые кванты
Мальчик идет по дороге к селу, горы изнывают в безветрии, и небеса темнеют, как засыхающая капля чернил. Что-то его влечет к дому с колодцем и крупными розами, устало поникшими в ту сторону, где берег речки. У ворот приютилась женщина в выцветшем платке, с опущенными на колени руками, лицо ее, цвета березовой коры, застыло в тревоге. Глаза недвижны, в груди поселилась боль, которая не может выйти наружу и кинуться — корчащаяся в безумье — к реке. Женщина молчит, ибо не существует, она еще не нужна, еще мертвы и застывши дома, колодец и тропинка к нему, розы и кролик во дворе. Пока что все это лишь мелкие зерна серебряного хлорида — темные, более светлые, белые, — беспорядочно рассыпанные по целлулоиду, тихие, прилежные, готовые заблестеть в красивом обмане. Пока что все это лишь консервированная иллюзия, которая способна породить мир, исполненный нежности, заботы, укоризны. Отсветы и тени окружат мальчика, и он окунется в них, он поверит в призрачное соприкосновение, примет иллюзорную реальность, свыкнется с псевдообъемностью — тогда, когда сольются правда и вымысел.
— Мальчик приближается к территории эксперимента, — говорит Старший конструктор. — Привести аппаратуру в готовность. Пусть в этот вечер охотник убьет волка, и вообще — да будет хороший конец.
— Все понятно, — отвечает Дежурный.
— Если за семь дней его организм не отторгнет генный заряд, мы сможем спокойно докладывать об успехе.
— Семь дней не так уж мало, шеф. Включаю!
— Мама, ты ведь не сердишься, что я запоздал?
— Нет, мой малыш.
— Дежурный, сделай голос теплее, вспомни, каким голосом говорят матери! Подчеркни гармоники озабоченности.
— Иди, знаешь, какую вкусную картошку я нынче пожарила, ты себе пальчики оближешь
— А сказку перед сном расскажешь?
— Дежурный, расфокусируй немного глаза женщины, чтобы выглядели прослезенными. Тогда дети становятся другими.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
