– Почему она голая? – спросила Этела.
– Я сестра Баки, и я люблю кузнецов. – Она пробежала пальцами по руке Вила. – Руки у кузнецов крепкие, как наковальни. Ты куешь мечи, Вил?
– Не… – У него сорвался голос. – Не очень хорошие.
– Если хочешь, я научу тебя, как выковать меч, которым можно расколоть боек молота.
Тауг притянул к себе Этелу:
– Где твоя мать?
– Думаю, в следующей комнате, подслушивает.
– Правда? С чего ты взяла?
– Просто я так думаю, и все.
Тауг кивнул:
– Давай выясним.
Оставив Ури в объятиях Вила, они торопливо прошли через кухню. В следующей комнате находился камин – маленький, просто крохотный, по меркам замка Утгард, но все равно значительных размеров. В нем дотлевали угольки, и две рабыни спали на теплой золе.
Третья – бледнолицая черноволосая женщина в драном черном платье – сидела, неестественно выпрямив спину, на высоком табурете. В тусклом свете от камина ее широко раскрытые глаза казались темными, как сливы.
– Вот моя мама, – объявила Этела.
Тауг прочистил горло.
– Рад с вами познакомиться, мадам. Я оруженосец Тауг.
Женщина не пошевелилась и не промолвила ни слова.
– Я нашел Этелу в Утгарде – я имею в виду, в городе, – совсем одну. С ней могло что-нибудь случиться.
Не зная, слышит ли его женщина, Тауг умолк. Она не издала ни звука.
Тягостную паузу заполнила Этела:
– И чуть не случилось.
– Поэтому, – кивнул Тауг, – я привел ее домой. Но она замерзла и голодна, и потому я бы хотел взять вашу дочь в замок и накормить, коли вы не возражаете.
Таугу показалось, что голова женщины чуть изменила угол наклона, буквально на волосок.
– К вашему королю, – с усилием продолжал Тауг. – К королю Гиллингу. Может, я сумею раздобыть для нее еды и одежду потеплее.
Одна рука шевельнулась, как шевельнулись бы на слабом сквозняке перья мертвого голубя, и Этела поспешно подошла. Женщина принялась настойчиво шептать, а девочка то и дело повторяла «хорошо, мама» и «да, мама».
Потом Этела вернулась к Таугу:
– В общем, она разрешила, только нам лучше уйти сейчас же, и побыстрее.
Тауг согласился. Он отвел взгляд от охваченной страстью пары на кухне и дернул Этелу за руку, призывая поторопиться. Позади них что-то пробудилось от сна: балки огромного дома заскрипели и затрещали.
В кузнице два раба ковали кирку: один держал кусок докрасна раскаленного железа клещами, другой бил по нему молотом, определяя форму заготовки (как показалось Таугу) легким постукиванием. Тауг и Этела стремительно прошли мимо, и если двое у наковальни услышали шаги, то никак не показали этого.
– Что тебе сказала мама? – спросил Тауг, когда они трусцой припустили по улице.
– Идти быстро!
– Я знаю, но что еще?
– Хозяин проснулся, – задыхаясь, проговорила Этела. – Если он услышал вас…
Остальные слова заглушил дикий рев, раздавшийся позади. Обернувшись, Тауг мельком увидел ангрида, чудовищно толстого и высокого, с тремя руками. Подхватив Этелу, словно куклу, Тауг бросился бежать во весь дух, но в следующий миг взлетел в воздух, пойманный громадной лапищей за плащ сзади. Несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, он лихорадочно пытался вытащить руки из прорезей, молясь о том, чтобы плащ порвался и он освободился. Еще две огромные лапищи сомкнулись у него на поясе.
Ангрид заговорил. (Или он считал, что заговорил.) Тауг слышал лишь голос дикого зверя: громоподобное рычание, которое обратило бы в паническое бегство самого огромного медведя из всех, когда-либо бродивших по белу свету. Тауг испустил пронзительный вопль, и впоследствии повторить все, что он прокричал потом, – все клятвы, данные Оргу или любому оверкину, который пришлет на помощь Орга, – он мог не успешнее, чем воспроизвести обращенные к нему тогда слова Логи.
Так или иначе, отчаянные крики возымели действие. Черная тень выскользнула из мрака и накинулась на Логи сзади.
Тауга уронили или бросили или то и другое вместе; и он ударился о покрытую снегом землю достаточно сильно, чтобы в глазах его потемнело. Когда он очухался настолько, что сумел подняться на ноги, Орг и Логи яростно боролись: Логи пытался вонзить противнику в горло кинжал длиной с хороший меч, а чешуйчатая рука Орга крепко сжимала запястье ангрида. Ни разу прежде Тауг не видел столь отчетливо лица Орга – и он содрогнулся бы от ужаса, когда бы не знал, что это лицо их защитника.
– Бежим! – Этела дергала его за руку.
Он помотал головой, глядя, как острие кинжала медленно приближается к горлу Орга.
– Бежим! Нам нужно бежать!
– Я рыцарь. Мне нельзя бежать.
Тауг отстранил Этелу и бросился к Логи; он обхватил ногу великана и – поднатужившись, словно при попытке вырвать с корнем дерево, – оторвал ступню от земли.
Орг тоже отчаянно напрягал силы: он бешено орудовал свободной рукой, полосуя когтями спину и бок Логи так, что кровь лилась ручьями и куски вырванного мяса сыпались на землю. Еще мгновение – и Логи упал. Они с Оргом покатились по снегу, и хотя Логи всеми тремя руками вцепился противнику в горло, столь мускулистой и толстой была бычья шея Орга, что он продолжал драться.
Пока Тауг не подхватил с земли оброненный кинжал размером с меч и не всадил по самую рукоятку ангриду в левый глаз.
Мы с Облаком могли бы спуститься легким галопом прямо на верхнюю площадку одной из башен Утгарда. Мысль показалась мне забавной, и с минуту я обдумывал такую возможность. Облако была бы там в безопасности, но более неудобного места не представить.
Спуститься на землю за пределами города и проехать через него означало подвергнуться опасности, но и такой вариант казался мне соблазнительным. Вероятно, наименее рискованно было приземлиться сразу за крепостным рвом и проехать рысью через открытые ворота во внутренний двор, а оттуда к конюшням, которые я заметил за центральной башней замка. Отказавшись от этого, мы проскакали легким галопом на расстоянии полета стрелы над самыми высокими шпилями и спустились сразу в мощенный булыжником двор.
Цокот копыт Облака не разбудил никакого добросовестного конюха. Я спешился и отправился на поиски чистого стойла. Какая-то лошадь заржала, заслышав мои шаги. Я нашел ее – белого жеребца, подаренного мне, казалось, вечность назад.
Конюхи – слепые рабы – спали в каморке за помещением для хранения сбруй. Я разбудил их, легко похлопав по плечу мечом плашмя и вызвав сонм призраков, присутствие которых они почувствовали, хотя и не могли ничего увидеть. Они забились в угол, съежившись от страха, а я обратился к ним с такими словами:
– В вашей конюшне всего у одной лошади есть вода и зерно. И у лошади этой – она принадлежит моему старому другу – есть вода и зерно только потому, что я напоил и накормил ее. Когда я увидел, как вы обращаетесь с ней, мне захотелось убить вас. И до сих пор хочется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
