226
Как отмечает Д. Л. Сапрыкин, «главные мистические мотивы, лежащие в основании проекта “всеобщего восстановления…” <…> – идея преодоления последствий грехопадения – проклятия разделения языков (Быт 11:6–8) и проклятия труда (Быт 3:17–19) – посредством универсальной науки. Изобретения, найденные новой наукой, облегчают жизнь, тем самым избавляя от проклятия труда. А “универсальный язык” о котором мечтали Бэкон, Коменский и Лейбниц, – это язык Адама, утраченный после Вавилонского столпотворения. С этим замыслом преодоления “проклятия языков” также связаны и различные проекты, для которых характерно, с одной стороны, стремление к замирению научных “сект” и соединение их в единой науке, а с другой стороны, особый акцепт на идее “единства религии”. У Бэкона это соотносимо с политической установкой на единство суверенного монархического государства, а у Лейбница и Коменского – с проектом своего рода “новой унии” – экуменизма» (Д. Л. Сапрыкин, «Политико-теологический и юридический контекст ранней новоевропейской философии науки», в: Философия науки в историческом аспекте. Сборник статей в честь 85-летия Н. Ф. Овчинникова. СПб.: РХГИ; ИД СПбГУ, 2003, с. 68).
227
«Действительность, внутри которой движется и пытается оставаться сегодняшний человек, все больше определяется тем, что называется западноевропейской наукой <…> В западной части мира на протяжений веков ее истории наука развернула нигде более не встречающееся могущество и идет к тому, чтобы в конце концов наложить свою власть на весь земной шар», – писал М. Хайдеггер (М. Хайдеггер, «Наука и осмысление», в: М. Хайдеггер. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993, с. 239).
228
Т. Б. Романовская, Наука XIX–XX веков в контексте истории культуры (субъективные очерки). М.: Радикс, 1995, с. 10.
229
В сфере богословия развитие новоевропейской науки привело к тому, что по мере углубления наших знаний о мире представления о Боге все более возвышались, очищаясь от всего тварного и второстепенного, связанного с ограниченностью прежних воззрений. Бог, по выражению авторитетного католического историка науки Эрнана МакМаллина, перестал быть «Богом белых пятен», играющим служебную роль универсального объяснения всего непонятного, и стал, если так можно выразиться, еще более сверхъестественным (Е. МсМullin, “Natural Science and Belief in a Creator: Historical Notes” in Physics, Philosophy and Theology: A Common Quest for Understanding. Vatican Observatory – Vatican City State – Notre-Dame. USA. 1988, p. 49–80).
230
«Философия написана в величественной книге (я имею в виду Вселенную), которая постоянно открыта нашему взору, но понять ее может лишь тот, кто сначала научится постигать ее язык и толковать знаки, которыми она написана. Написана же она на языке математики, и знаки ее – треугольники, круги и другие геометрические фигуры, без которых человек не смог бы понять в ней ни единого слова; без них он был бы обречен блуждать в потемках по лабиринту», – писал Галилей (Г. Галилей. Пробирных дел мастер. Пер. Ю. А. Данилова. М.: Наука, 1987, с. 41).
231
Так, размышляя над проблемой интерпретации квантовой механики, представляющей собой фундаментальную теорию, описывающую глубинную структуру мироздания, Д. Н. Клышко пишет: «Подводя итог, мы приходим к пессимистическому взгляду не современное состояние “великой квантовой проблемы” физики ХХ века – дать реалистическое толкование вектора состояния [являющегося математическим представителем состояния квантовомеханической системы и представляющего собой фундаментальное понятие квантовой теории, – К. К.]. Несмотря на все усилия нескольких поколений физиков, сотни статей, десятки конференций и монографий, изобретение множества терминов, разумной общепринятой альтернативы копенгагенскому языку [языку рецептурному, принципиально отказывающемуся от постановки вопросов об онтологической природе мироздания, – К. К.] <…>, по-видимому, не создано» (Д. Н. Клышко, «Квантовая оптика: квантовые, классические и метафизические аспекты», в: Успехи физических наук, 1994. Т. 164, № 11, с. 1213).
232
Как отметил академик И. Р. Шафаревич, «математика растет стремительно и непрерывно, не зная типичных для физики перестроек и кризисов, обогащая нас все новыми идеями и конкретными фактами. <…> Какова же ценность неограниченного накопления идей, в принципе одинаково глубоких? Не превращается ли математика в поразительно красивый вариант «дурной бесконечности» Гегеля? <…> Очевидно, что такое развитие науки противоречит ощущению осмысленности и красоты, которое непреодолимо возникает при соприкосновении с математикой, подобно тому, как невозможна бесконечно продолжающаяся прекрасная симфония» (И. Р. Шафаревич. О некоторых тенденциях развития математики, см. http://shafarevich.voskres.ru/a90.htm
233
Академик В. Л. Гинзбург в своей Нобелевской лекции выделил «три великие проблемы современной физики» среди которых, проблема интерпретации квантовой механики (наряду с тесно связанными с ней вопросами о возрастании энтропии, необратимости и “стреле времени” и проблемой объяснения происхождения жизни и мышления на основе физики) (В. Л. Гинзбург, «О сверхпроводимости и сверхтекучести (что мне удалось сделать, а что не удалось), а также о “физическом минимуме” на начало XXI века», в: Успехи физических наук, 2004.Т. 174, № 11, с. 1240–1255).
234
Напомним, что герменевтика — греч. ερμηνευτική – искусство толкования, первоначально, в античности, толкования воли богов, позднее, в христианскую эпоху, толкования Священного Писания. В ХХ столетии произошел настоящий «герменевтический взрыв», инспирированный, с одной стороны, (психо)аналитическими интерпретациями, с другой – работами Хайдеггера и Гадамера.
235
См.: Е. Вигнер, «Непостижимая эффективность математики в естественных науках», в: Е. Вигнер. Этюды о симметрии. Пер. с англ. Ю. А. Данилова под ред. Я. А. Смородинского. М.: Мир, 1971, с. 182–198.
236
Как говорила Ханна Арендт, «по мере развития математика не просто расширяет свое содержание, протягиваясь в бесконечность, чтобы соответствовать ее масштабам, как и масштабам бесконечно растущей и расширяющейся вселенной, но прерывает связь с внешними проявлениями чего бы то ни было. Математика не является больше одним из начал философии или наукой о Бытии в его истинном проявлении, но становится наукой, изучающей структуру человеческого разума» (цит. по: А. Яффе, «Наука и подсознание», в: К. Г. Юнг, фон Франц М.-Л., Дж. Л. Хендерсон, И. Якоби, А. Яффе. Человек и его символы. Под общ. редакцией С. Н. Сиренко. М.: Серебряные нити, 1997, с. 311).
237
Паули, глубоко размышлявший над проблемами научного познания, полагал, что «процесс познания природы – так же, как ощущение счастья, испытываемое человеком при познании, т. е. при усвоении его разумом нового знания, основывается, по-видимому, на соответствии, совпадении предсуществующих, внутренних образов человеческого мышления и внешних вещей и их сущностей. <…> Кеплер говорит об идеях, пред существующих в Божьем духе и передаваемых при акте творения человеческой душе как подобию Бога. Эти прообразы, которые душа может воспринимать с помощью врожденного инстинкта, Кеплер называет первообразами. Первообразы Кеплера во многом совпадают с введенными в современную психологию К. Г. Юнгом “стихийными об разами”, или архетипами, выступающими в роли “инстинктивных представлений”» (В. Паули, «Влияние архетипических представлений на формирование естественно-научных теорий у Кеплера», в: В. Паули. Физические очерки: Сборник статей. Отв. ред. и сост. Я. А. Смородинский. М.: Наука, 1975, с. 138).
238
Размышляя об удивительном параллелизме между математикой и физикой, отмечавшемся многими учеными, академик И. Р. Шафаревич свидетельствует: «Видимо, мы имеем здесь дело с фундаментальным явлением: человеческое мышление и структура космоса параллельны друг другу» (И. Р. Шафаревич, «Пьер Ферма и развитие теории чисел (к выходу русского издания числовых трудов П. Ферма)», в: Вопросы истории естествознания и техники, 1993, № 4, с. 40).
239
Одной из наиболее интересных попыток нахождения точек соприкосновения гуманитарного и естественнонаучного знания стала попытка, предпринятая двумя выдающимися мыслителями ХХ столетия – создателем аналитической психологии Карлом Густавом Юнгом и одним из творцов квантовой механики лауреатом Нобелевской премии Вольфгангом Паули. Вместе они пришли к выводу, что материальное и психическое представляют собой два взаимодополнительных способа проявления единой природы. По убеждению Юнга, глубинные слои психики по мере приближения к автономно функционирующим системам организма становятся все более однородными до полного растворения в материальности тела: «“Дно” психики – это просто мир», – говорил он. Отсюда следует, что закономерности, характерные для глубинных слоев «психической бездны», должны быть соотносимы с наиболее фундаментальными законами материального мира. Именно в связи с проникновением физики в сферу микромира, по мнению Паули, открылась возможность создания единого языка, способного описывать процессы, относящиеся как к физической, так и к психической сферам. Он видел соответствия между психологическими и квантово-механическими понятиями, и надеялся, что единая картина мира, существовавшая вплоть до XVII в. и впоследствии расколовшаяся на естественно-научную и мистико-богословскую, может быть вновь воскрешена. Паули полагал, что постичь отношение научного знания к религиозному переживанию можно с помощью символов, – ведь именно символ соединяет, связывает взаимодополнительные противоположности, тем самым примиряя их (подробнее см.: Копейкин К., прот., «Бездны души и бездны мироздания», в: Вопросы философии, 2009, № 7, с. 107–114).
