здесь, — сказал он. — В Восточной башне.
— Тюрьма твоей матери? — слова сорвались с ее губ прежде, чем она успела обдумать их, но даже когда он на мгновение замолчал, она не чувствовала желания отказаться от них. Бриана погибла в этой башне, а мать Эолин была схвачена там и приговорена к горькой судьбе.
— Я не сажаю тебя в тюрьму, — сказал он. — Эти покои просторны и хорошо оборудованы. Защищены мощной магией. Это самое безопасное место в этой крепости, во всем королевстве. Ты ни в чем не будешь нуждаться и будешь в безопасности, пока я не вернусь.
— Ясно, — Эолин отошла и положила руки на каменный парапет. — Это очень великодушно с твоей стороны, Акмаэль, но было бы лучше, если бы я осталась в Квартале Магов. Телин уже согласился помочь мне найти там место.
— Я этого не допущу.
Она напряглась.
— Я не могу оставаться в замке. Гемена нуждается во мне. Она была опустошена, когда узнала, что я не останусь с ней на эту ночь, и злится на меня за то, что я не вернулась сразу же в Моэн, чтобы найти Ташу и Катарину.
— Тем девочкам теперь уже не поможешь.
— Я знаю. Но Гемена этого не понимает. Сейчас не время бросать ее в компании магов и незнакомцев. Ей нужно что-то из прошлого, чтобы поддерживать ее устойчивость, и мага в качестве ее наставника, чтобы она могла направить свою магию в будущее.
— Она может остаться здесь, с тобой, в Восточной башне.
— Акмаэль, ты не можешь ожидать…
— Эолин, — он взял ее за плечи. — Завтра я покидаю эту крепость, чтобы встретиться с грозным врагом, о котором я очень мало знаю. Будущее этого королевства — нашего народа — тяготит мое сердце. Дай мне хотя бы немного покоя: позволь мне уйти, зная, что о тебе хорошо заботятся и что ты в безопасности.
Она выдерживала его взгляд мгновение, затем опустила глаза и кивнула.
— Будет так, как ты пожелаешь, Акмаэль. Я останусь в Восточной башне, и Гемена со мной.
— Спасибо. Вы будете довольны, я обещаю.
Он взял ее руки в свои.
— Твоя аура становится ярче по мере того, как тени сгущаются. Он необыкновенна по своим цветам, богатым оттенкам.
Желание захлестнуло ее. Она знала его столько лет, но страсть, которую он внушал, продолжала наполнять ее благоговением и неуверенностью. Они поцеловались, страстно обещая грядущие удовольствия.
— Мы спустимся к следующей башне и вернемся в мои покои, — сказал он, положив ее ладонь на сгиб своей руки. — Цетобар ожидает последней аудиенции перед тем, как я уйду. Эта ночь обещает быть слишком короткой.
Акмаэль остановился, чтобы снова рассмотреть ее. Он нахмурился, отчего по спине Эолин пробежал холодок.
— Что такое, Акмаэль? Что ты видишь?
— Твоя аура. Она изменилась.
— Тень? Место без света? — Эолин подавил волну паники. — Это может быть признаком того, что Демоны Наэтер приближаются.
— Я вижу не тень.
— Ты уверен?
— Эта нить слишком красива, чтобы быть вестником этих монстров, — подойдя ближе, Акмаэль провел пальцами по ее волосам, словно просеивая потоки света. — Я никогда не замечал этого раньше. Из чистейшего серебра, как отточенное лезвие только что выкованного меча, и мерцающего, как вода, отражающая солнечный свет. Она исчезает, а затем снова начинает сиять.
Стук сердца Эолин сменился ошеломленной тишиной.
Нет, не может быть. Не здесь. Не сейчас.
— Это тебя беспокоит? — спросил он, заметив перемену в ее выражении. — Почему?
Давным-давно Дуайен Гемена научил Эолин распознавать преобразующие моменты в жизни маги. Каждый оставил на ауре особую подпись: первый поцелуй, обряд Бел-Этнэ, открытие любви. Возникновение новой жизни.
— Это ребенок, — ее шепот, казалось, эхом отразился от стен замка и городских крыш. — Это наш ребенок, Акмаэль. Твой и мой, зачатый в высокогорьях Моэна.
В течение, казалось, вечности он ничего не говорил, темные глаза смотрели на нее с непроницаемым выражением. Когда он заговорил, его голос был хриплым:
— Я думал, что у маги есть способы избежать…
— Да! Я делала так. Я просто не могла… Боже, помоги мне! — она закрыла лицо руками.
«Что я сделала?»
Страна была в состоянии войны, а она была беременна. Дитя короля. Он назовут его бастардом. Поводом для большего разделения и борьбы.
— Прости меня, — сказала она.
— Простить?
— Я не хотела, чтобы это было твоим бременем.
Она сделала этот выбор в мирное время, в мире, уже настолько стертом с лица земли, что Эолин задавалась вопросом, существовал ли он когда-либо на самом деле. Ее дочери суждено было расти среди сестер Эолин в тихой провинции Моэн, с пикниками у реки, вылазками в Южный лес. Магия и дружба украсили бы ее жизнь. Насилие и война — далекая реальность, трагическая участь других.
Ее существование не привлекло бы внимание Акмаэля, и даже если бы это произошло, Эолин сказала бы…
«Что бы я сказала?»
Что отцом был Бортен, а матерью Адиана. Что новорожденная была брошена сиротой у их ворот, плакала от горя в холодную ночь. Она бы сказала…
«Акмаэль, этот ребенок, этот прекрасный ребенок, твой».
Потому что в этот момент она поняла с предельной ясностью, насколько невозможно было бы когда-либо солгать ему.
Акмаэль обнял Эолин, притягивая ее так близко, что у нее едва оставалось место для дыхания.
— Ты просишь у меня прощения, когда доставила мне величайшую из всех радостей, — сказал он.
Слезы защипали глаза. Она чувствовала, как его переполняют эмоции, и боялась, что все, что предсказывала Адиана, теперь сбудется.
«Пожалуйста, боги, пусть это будет девочка».
— Идем, — пробормотал Акмаэль, прижавшись губами к ее лбу. — Пора отдыхать.
— Мы должны сначала поговорить об этом. Это очень неожиданно, и мы не можем…
Он заставил ее замолчать нежным поцелуем.
— Не беспокойся о нашем сыне, Эолин. Его род сильный, и его судьба велика.
— У ребенка, которого я ношу в своем чреве, будут враги, если станет известен настоящий отец. Мы должны принять меры для обеспечения…
— Кем бы ни были его враги, они не удержат нашего принца, — Акмаэль положил руку на живот Эолин. — Этот ребенок получит защиту своего отца, Короля-Мага, и магию своей матери, Верховной Маги Мойсехена. Плод нашей любви будет носить корону моего отца, Эолин. И никто не встанет у него на пути.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Марш в Римсавен
На рассвете Эолин
