– И она проходит вот так, – очертил ее указательным пальцем Жеглов. – И только здесь, в этом месте можно обнаружить ее существование. Там она проходит по лесу, там по скалам, непроходимым без специального снаряжения, а там и там следует по ущельям и распадкам, из которых Эльсинора никак не увидишь.
– Еще за кладбищем есть место, клочок склона, находясь на котором, можно предположить существование этого явления, – сказал Шарапов, с неприязнью разглядывая свои заляпанные грязью хромовые сапоги. – Мне Мегре рассказывал, что, проходя как-то это место, увидел, что Эльсинор исчез, увидел и почувствовал, что остался один на целом свете.
Вымыв сапоги в затейливом вешнем ручейке, они постояли, глядя на санаторий, пошли вниз.
– Ну и что ты по этому поводу в целом думаешь? Есть вывод? – спросил Жеглов, шедший впереди.
– Ты знаешь, я давно подозревал, что Эльсинор, замкнут на себя, замкнут как каждый почти человек. Нет, он вроде сообщается с внешним миром, поступают новые пациенты, мазут для котельной, солярку для генератора и продукты вроде подвозят. Это ощущение его практической замкнутости, ощущение, что вокруг него ничего нет, вошло в меня на следующий день после того, как я в нем освоился.
– Это все философия. А мне нужны факты.
– Факты?
– Да.
– Факты… Ну, вертолет несколько раз в год прилетает и улетает. Это – факт. Раз в квартал автоцистерна с нефтью, грузовичок с продуктами и медикаментами одни и те же приезжают, разгружаются и тут же уезжают. Это тоже факт. Еще я был свидетелем того, как Перен несколько раз разговаривал по радиотелефону с кем-то в Париже. А с другой стороны, у нас нет никакой связи с внешним миром. Нет телевидения, нет радио, нет газет. В общем, странная ситуация, особенно с этой полицией и судейскими, которые явно кого-то или что-то покрывают.
– Мне кажется, здесь проводится какой-то грандиозный эксперимент, – наклонившись, Жеглов сорвал подснежник, повертел перед глазами и пошел дальше, поместив цветок в петлицу. – Ваше НАТО, что-то тут изобретает. Какое-то оружие или защиту от ядерного нападения. И это в лучшем случае.
– А в худшем? – сорвав следующий подснежник, Шарапов проделал с ним то же самое, что и товарищ.
– Догадайся сам.
– Инопланетяне?!
– Да. Они. Смешно, конечно, но вполне возможно. В одной книжке, кажется, Пиранделло[80], я читал, как они захватили Землю и принудили людей каждый божий день сдавать им с носа по стакану желудочного сока. И людям эта затея со временем пришлась по вкусу, так как за этот стакан они имели круглогодично пищу, разнообразные предметы и развлечения. Согласись, у нас в Эльсиноре происходит примерно то же самое.
– То же самое?
– Да. Наши пришельцы утилизируют доходяг, предварительно вознаграждая их несколькими годами или месяцами дополнительной жизни.
– А я? Я уже забыл, сколько лет здесь живу. И меня, слава, богу, никто не утилизировал.
– Возможно, они тебя используют в каких-то особых целях. Как и Пелкастера.
– Опять ты за свое! Это надо же такое придумать! Фантастика.
– Эта Линия Видимости – тоже фантастика. Фантастика, данная нам в наших ощущениях. И посмотри на это, – указал на вертолетную площадку с двухэтажным служебным зданием сбоку. – К чему санаторию две вертолетные площадки?
– Это же старая площадка!
– Не похоже. Видишь кучи снега вокруг нее? Зимой ее расчищали. Да и здание вовсе не кажется заброшенным.
Как бы подтверждая его слова, из дома вышел тучный человек, за ним появился другой – угловатый, с ассиметричным лицом. Следом показался тощий человек в полицейской форме, он первым номером выносил носилки, на которых лежало тело женщины, покрытое простыней, запятнанной шоколадом и кровью. Увидев Жеглова с Шараповым, он сначала застыл в дверях, затем резко дал заднего хода, да так резко, что второй номер, судя по всему, не удержавшись на ногах, уронил носилки.
– Ты хочешь сказать, что вертолет в Эльсинор прилетает с этой площадки? – помахал им рукой Шарапов.
– Ты сам это сказал, – Глеб задумчиво смотрел на людей, делавших вид что прохожих не замечают.
– А где же тогда вертолет?
– Бог его знает. Может, он под таким же колпаком, но маленьким… А может, это и вовсе не вертолетная площадка, а космодром.
– Скажешь тоже! Космодром!
– Ты заметил, кого они выносили ногами вперед? – помолчав, спросил Глеб.
– Мне показалось, что мадмуазель Х…
– Ее. Аленку мою.
– Горюешь, что ли? – сочувственно глянул Шарапов.
– В этом санатории, похоже, сочувствовать можно только живым.
– А что тогда на вид такой горемычный? Если смерть – награда, значит, жить можно?
– Я разве не рассказывал, что вчера в подвале подсмотрел, как ее мертвую эти же тощие носильщики носили? И что через пятнадцать минут опять ее увидел, живую и очень веселую со своей пробиркой?
– Ну и что?
– А то, что эти инопланетяне клонируют людей.
– Чепуха, ты мог и ошибиться. Когда человек мертвый, он же под простыней?
– Ты все стараешься упростить, Володя. Ради собственной спокойной жизни упрощаешь.
– Господи, как все было хорошо, до того, как ты начал это расследование! – вконец расстроился Шарапов. – А теперь все кувырком. Не знаешь, что и думать!
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – остановившись, повернулся Жеглов к Шарапову. – Ты думаешь: пусть меня сюда привезли, чтобы через какое-то время клонировать, потом разобрать на части и отправить их на Титан или даже Сириус. Пусть, потому что против такой вселенской силы не попрешь, и потому дайте мне пожить это время спокойно с моей Лизонькой, а там будь, что будет. И думаешь так, потому что ты буржуй и заботишься только о себе.
– А ты заботишься о людях?
– Да. А потом о себе. И потому цель у меня теперь одна – взять за воротник этих инопланетян…
– И заставить их продлить твою жизнь? – они вошли в поселок.
– В общем, да. Оставить жизнь мне и людям. И сейчас я думаю не о том, как вовремя сдать качественный желудочный сок, а как взять их за шкирку.
– Это ты меня можешь взять за шкирку. И Генриетту-женщину. А тех, кто научился летать на звезды – вряд ли…
– Послушал бы нас кто со стороны, – засмеялся Жеглов, в психушку бы, точно, посадили!
– А мы и так в психушке. Ты, что, забыл? И вполне возможно, у нас с тобой коллективная галлюцинация.
– Вряд ли. Впрочем, стоит сюда привести еще пару-тройку наших, хоть Лизу. Если она, здоровая, ничего не увидит, то есть факт испарения Эльсинора в окружающем воздухе, посажу себя под домашний арест и попрошу Перена назначать мне ударные дозы таблеток. Да, непременно надо привести сюда кого-нибудь. Ведь ты, Шарапов, можешь меня дурить…
– Ты хочешь сказать, что я не видел, как Эльсинор испаряется? Нет, ты больной, Глеб! Ты…
– Знаешь, что мне сейчас пришло в голову? – перебил его Жеглов.
– Что?
– Посмотри, – указал на поселок, – ни на одном из домов нет радио– и телеантенн?
– Вижу.
– Тебе не кажется это странным?
– Кажется.
– В детстве я ходил в кружок радиолюбителей Осоавиахима. Серьезно ходил. И приемник с передатчиком запросто могу собрать…
– Хочешь связаться с Москвой?
– С внешним миром. Если он есть.
– Ты сможешь это сделать. Если он есть, – улыбнулся Шарапов. – Я знаю одну кладовку в подвале, лет полста назад в нее снесли все приемники, телевизоры и телефоны. Вполне возможно, что в этом хламе найдется и радиопередатчик.
– Замечательно. Сводишь меня в нее ночью, – Глеб, для сохранения оставшегося душевного здоровья, решил не уточнять, означало ли «полста лет назад» понятие «давным-давно» или «где-то в тридцатых годах».
– Нет, давай, сходим туда после ужина. Ночью у меня с Лизой серьезный разговор намечен.
– Давай после ужина. И знаешь еще что…
– Что?
– Надо нам установить, откуда в Эльсинор поступают продукты и лекарства.
– Ты имеешь в виду – с Сириуса или Титана?
– Примерно.
– Ты знаешь, – сказал Шарапов, подумав, – за все время, проведенное в Эльсиноре, я ни разу не видал ни одной товарной этикетки, ни одного маркированного ящика или упаковки.
– Я тоже не видел. И потому в ближайшее время хочу навестить место хранения или утилизации мусора.
– Его сжигают в котельной, в особой разэтакой печи с дымовыми фильтрами.
– А если посмотреть на складе?
– Все складские помещения находятся в подвале, в который ты сегодня собираешься нарисоваться.
– Замечательно. Ты еще что-то хочешь сказать?
– Да, но ты будешь смеяться.
– Не буду. Говори.
– Знаешь, я тут бог знает сколько лет, и этот динамик, ну, внутренней связи, ни разу не ошибся в прогнозе погоды. Если он говорил голосом старшей медсестры Вюрмсер, что утром будет двенадцать градусов тепла, а после обеда – выпадет два миллиметра осадков, то именно на такое количество градусов нагревался воздух, и именно столько проливалось дождя. За все время моего пребывания здесь не было ни одной неожиданной грозы, ни одного не предсказанного снегопада, даже града. Долгое время меня это нервировало, я чувствовал себя маленькой рыбкой, живущей в аквариуме, в который в нужных количествах поступает кислород, свежая вода строго определенной температуры и сбалансированная пища.
