— Ну, чего заявился? — грубовато обратился Кот к вошедшему. — Мы все оговорили! Или, может быть, ты мне будешь говорить, что мало, а инфляция съела все деньги?
Шибанов натянуто улыбнулся:
— Вы, кажется, не за того меня приняли, Григорий Юрьевич… Я к вам приехал из России…
— Да вижу, что не из Африки. Денег, что ли, захотел?! — сурово навис над Шибановым Котов.
— Вы меня не так поняли, я капитан милиции — Шибанов Григорий Олегович.
Отдел по борьбе с организованной преступностью.
Котов удивленно разглядывал гостя, а потом обронил, словно выругался:
— Тезки, значит. Ладно, заходи. Не выгонять же теперь.
Двор выглядел очень аккуратным: по периметру росли розы, выполняющие роль естественного ограждения, а огромная площадка перед домом была засажена цветами, где угадывался отменный вкус. Прошли в холл — просторный словно Колонный зал, оформленный в теплых тонах, здесь преобладала мягкая мебель светло-бежевого цвета.
— Прошу сюда, — указал Кот на два широких кресла. — Признаюсь, вы меня очень заинтриговали, думал обрубил с Россией все концы, а тут вы… Узнаю родную милицию, и на Луне отыщет! Кстати, как мне расценивать ваш визит: простое любопытство или, может быть, так сказать, шаг к дознанию?
— Вы имеете двойное гражданство? — спросил капитан, сев в кресло.
Мягкий наполнитель бережно принял его тело.
— Да. Российское и австрийское. Ты бы сразу к делу, капитан, а то я тут отвык от этих политесов. Народ здесь другой, приучил каждую секунду экономить.
— Хорошо. У нас есть сведения о том, что вы являетесь держателем общака в Западной Европе.
— Однако. — От неожиданности Григорий Юрьевич откинулся на спинку кресла и ошалело уставился на капитана. — По твоему выражению вижу, что это не шутка. А тебе известно, гражданин начальник, что если я держатель общака, то при мне должно быть десятка полтора общаковской братвы? И где она тогда, хочу тебя спросить, под кроватью, что ли? Или, может быть, я их садовниками оформил?
А только мне не надо столько садовников. Если здесь в Европе и есть казначей, так это уж точно не я!
Кот разнервничался, заерзал на стуле, словно слова капитана достали его до двенадцатиперстной кишки.
— Вы хотите сказать, что ваше состояние появилось из ничего?
Подумав, Кот заговорил:
— Ладно, теперь уже все равно. Верно, деньги из общака мне выдали, но только на раскрутку, и я вернул все по полной программе. В три раза больше, чем брал! Но от своего прошлого я уже давно отошел. Вы думаете, австрийцы меня пустили бы к себе, если бы я был замаран? Никогда! Я уже и по чину не могу быть казначеем, и знаешь почему? Потому что я бизнесмен! Человек в нашей среде не уважаемый. Терпило по-другому, которого можно кинуть, щипануть. И это не будет выглядеть большим грехом. Но мне моя сегодняшняя жизнь нравится, и возвращаться на шконку я не желаю! Представь себе, нравится мне быть богатым! Нравится, когда передо мной стелются во всех магазинах, нравится деньги тратить направо и налево. Нравится работать по двадцать четыре часа в сутки и ни в чем себе не отказывать! И потом, как ты себе это представляешь — бизнесмена в роли держателя общака? — Кот скривился. — Это две несовместимые вещи. Предположим, я подошел к такому же бизнесмену, как и я, и говорю: «Ты хорошо живешь, хорошо зарабатываешь, вон какой дом себе большой отгрохал. Делиться надо!» На такие слова нужно иметь право, а у меня его просто нет. Любой урка ко мне может подойти и сказать: «Червь! А ты имеешь право на такие слова? За это и ответить можно». И он будет прав. По понятиям, я сам должен платить.
— А вы платите, Григорий Юрьевич? Григорий Юрьевич неожиданно улыбнулся — широко, по-детски.
— Скрывать не буду, плачу. Но делаю я это добровольно, потому что требовать этого с меня никто не может. Я со всеми рассчитался. А деньги я отправляю в пермскую колонию строгого режима, где парился десять лет. Это можно считать как спонсорскую помощь. Я богат, и мне это ничего не стоит. Говорю тебе как на исповеди. У тебя еще есть ко мне вопросы, гражданин начальник? А то мне сейчас в офис нужно ехать. Вагон с обувью отправлять надо. Терплю убытки каждый час простоя.
Оснований сомневаться в искренности слов Кота у Григория не было, скорее всего он действительно говорил правду.
— В каких отношениях вы с Валентином Петровичем Тузовым?
— Мир законных невелик. Если я кого-то не знаю лично, то обязательно слышал о нем. А с Валей мы и вовсе были друзьями. Врать не хочу. Да ты, наверное, не с пустыми руками ко мне пришел, знаешь, что я с ним вместе под Соликамском чалился. Там и сошлись.
— А где он сейчас?
Лицо Кота напряглось.
— Этого я не знаю… Хотя, честно говоря, очень хотел бы знать. Я бы его перетащил сюда. Может быть, вместе что-нибудь замутили. Я его знал как делового человека, с Каткой. Он исчез… его просто не стало, и все! С нашим братом это бывает. Как он откинулся с кичи, я пытался наводить о нем справки, интересовался, где он, но никто ничего не знает. Может быть, его какие-нибудь залетные уделали, а потом закопали где-нибудь. Не тереби душу, не знаю! Отдал бы половину своего состояния, чтобы узнать.
— Значит, к криминалу ты не имеешь никакого отношения? — задумчиво спросил Шибанов.
Неожиданно Кот рассмеялся и, утерев ладонью проступившую слезу, сказал:
— Мои прежние кореша будут смеяться, но я даже от налогов не бегаю и плачу все по полной программе до самого последнего шиллинга. И это вор! Скажи мне, разве не смешно? Западная Европа кого угодно перекует. А ты спроси, что думают обо мне мои соседи? Они считают, что я воплощение добродетели — вежлив, обходителен. Видели бы они меня в тот момент, когда я опускал «петухов». Ну, будем считать, что наш разговор закончен? — посмотрел Кот на часы.
— У меня еще один вопрос.
— Как все-таки эти российские легавые умеют досаждать! — почти обрадованно воскликнул Котов. — Австрийские полицейские просто так порог не переступят, не говоря уже о том, чтобы вопросы задавать. А я сижу здесь, слушаю тебя, чуть ли не ублажаю. Ладно, что там у тебя еще?
— С месяц назад было ограблено управление ВОХРа, пропало более сотни «стволов». Не исключено, что часть оружия может пойти за рубеж. Здесь ценятся хорошие винтовки. А потом, для тех, кто этим занимается, это очень неплохой бизнес. У нас есть основания подозревать тебя… На заре своей криминальной карьеры ты занимался продажей оружия.
Кот ухмыльнулся. Пренебрежительно получилось. Зло.
— Ты знаешь, сколько стоит этот дом? — спросил Кот, подняв глаза кверху. Его правая рука красноречиво обвела стены.
— Ну… Я не особо ориентируюсь в недвижимости. Наверное, тысяч триста, максимум четыреста.
— А десять миллионов баксов не хочешь! — почти с вызовом отвечал Кот. — У меня здесь только одной земли лимона на четыре будет! Я уж не говорю про аппаратуру и всякие защитные примочки, которыми напичкан дом. А ты мне говоришь, триста тысяч. Так вот я тебе отвечу не как бывший зэк, а как бизнесмен, мне невыгодно связываться с сотней «стволов» хотя бы потому, что навар от них, в сравнении с моими доходами, будет небольшой. Я уж не говорю про риск тащить их сквозь несколько границ. Сейчас я без хлопот переправлю вагон обуви и получу полмиллиона баксов вполне легально. Вот так-то! А теперь извини, мне надо идти, — развел он руками, — все-таки я работаю не один, а с партнерами, и мне бы не хотелось их подставлять. И потом, ты думаешь, мне так хочется сидеть в местной тюрьме? Хотя она по сравнению с нашей и санаторий, но я вот так насиделся! — очень наглядно провел он большим пальцем по горлу. — Как говорится, за троих. Провожать не буду, доберешься сам. Дружок твой в машине уже затосковал, поди.
Глава 37.
КРЕПКО ТЫ ЕГО УДЕЛАЛ, КАК ГОВОРИТСЯ, ДО САМОЙ СМЕРТИ
Крылов еще раз просмотрел все видеозаписи. Налетчиков он видел лишь в спину, два раза камера зафиксировала их в профиль, что тоже ничего не дает — они были в масках, три человека. Двое сжимали в руках «кипарисы», которые легко можно было спрятать под любой одеждой, а вот у третьего обрез. Стрелял именно этот, с обрезом. И вел он себя как старший, слегка помахивая стволом. И что самое досадное, отсутствовали даже характерные жесты, по которым можно было бы опознать преступников. Ровным счетом ничего запоминающегося. Так себя вести может едва ли не каждый десятый житель Москвы, но не записывать же всех в преступники.
Что-то тут не вязалось. Преступление было совершено в тех комнатах, где отсутствовали видеоглазки. Итак, что мы видим: грабители идут по коридору, загружаются «стволами» и уходят, осторожно закрыв за собой дверь. Но почему же нет того важного момента, как они вошли в помещение? Как будто кто-то специально отключил эту систему на время, а потом вновь включил.
Это можно принять за обыкновенную халатность, даже за неуважение к технике, но также и за преднамеренное выведение видеосистемы из строя. Федосеев объяснял, что она и раньше барахлила, но почему сбой произошел в самый канун ограбления?
