"Что у нас осталось? В книге нотариуса и электронной базе ещё днём всё поменял. Осталось переместить всё обратно и очистить реестр продавца, возможно и не нужно этого делать, тогда будет логика: откуда ползли слухи о Помпее. Кстати, хорошая идея, но нужно посоветоваться с главными героями, оставлю на завтра".
Он переместил два экземпляра туда, откуда и взял их, а свой спрятал в файл. Удовлетворённый он выключил свет на кухне и прошёл в комнату, где всё это время работал телевизор. Плюхнувшись на диван, он пробежал по всем каналам, его ничего не привлекло, тогда он выключил его и посмотрел на браслет.
"Почему не попробовать?"
И он откинулся на спинку дивана, закрыл глаза и расслабился, поначалу не предпринимая никаких попыток на трансцендентное перемещение, да он в принципе и не помнил уже, как это делать, хотя виртуально и представлял.
И огромное желание, помноженное на усилия, всё же дало результат. Трансформация сознания, т. е. осознание себя в ином пространстве, осуществилась.
Сначала он перестал ощущать своё тело, затем куда-то исчез свет люстры, который пробивался сквозь закрытые веки, потом наступила тьма, следом за ней появилось ощущение движения. Он летел во тьме, нет, не падал вниз, как обычно бывает у многих во сне, а летел; и потому слабые просветы появлялись впереди, приближались сбоку и уходили за его спину, перемещаясь назад.
Неожиданно ощущение полёта закончилось, он достиг чего-то, но не знал чего. Исчезла лёгкость и невесомость, появилась тяжесть, мрак стал гуще.
Тьма давила на него, множество тёмных шаров метались над ним, словно ноги прохожих топтали его, как грязь. И вот сквозь них он наблюдает слабый просвет, огромный сферический купол, он стремится пробиться к нему, но непонятная сила удерживает его, тянет в обратную сторону, вниз. И чем больше он прикладывает усилий, тем сильнее противодействие. Он уже выбился из сил, ему тяжело и страшно, мрак плющит его, старается раздавить и поглотить, объединиться с ним в однородную субстанцию.
И вдруг, свет, бледный, не яркий, но свет. Во тьме он кажется лишь светлым пятном на чёрном небе. Но он делает своё дело, а тьма его уважает и сторонится: чёрные шары расступились и дали больше света, и он увидел огненный шар, который двигался к нему и говорил с ним без слов: "Пойдём со мной". И он пошёл за ним, а с боков его ударяли и мешали двигаться, но он шёл за светом. И тут свет погас, а его стало лихорадить, и тогда он открыл глаза.
"Виктор, ты сдурел, ты опять за своё?", — испуганная Мария перестала его трясти за плечо, увидев, что он очнулся.
Он опустил взгляд на её вторую руку, на запястье браслет с серебристым блеском, но пальцы сжимали и второй браслет, который переливался иссиня-чёрным цветом, цветом вороненой стали.
Запястье его правой руки было свободно, значит это его браслет.
"Как он оказался у неё в руке, — оживилась первая мысль в его голове, — наверное, сняла? А зачем? Что же это было?"
— Ну, как отошёл? — взволновано спрашивала Маша.
Она села с ним рядом на диван и безотрывно вглядывалась в его лицо.
— Я видел огненный шар, похожий на…, - и он запнулся, стараясь подыскать подходящее слово для сравнения, — шаровую молнию, хотя и её я никогда не видел, но представлял именно такой.
— Это, наверное, была я, — обрадовано произнесла Мария.
— Ты? — удивлённо спросил он и, повернувшись к ней, стал пристально рассматривать её.
Радостная улыбка моментально испарилась с её лица. Волнение пробежало по всему телу Марии, ей казалось, что сейчас последует новый вопрос: "Кто ты?"
Однако Виктор натянуто и криво улыбнулся и спросил иначе:
— Ты ничего не путаешь, Маша? Я говорю про огненный шар, там ещё были чёрные шары. Они пытались меня раздавить.
— Славу богу, что всё обошлось, — выдохнула она, — я тебе расскажу завтра утром про этот шар, а ты мне пообещай, что никогда в одиночестве не будешь повторять таких экспериментов.
— Обещаю, — покорно согласился он, — ты видела то, что видел и я?
— Конечно, — ответила она, — иначе как же я узнала бы, что ты в беде?
— Так эти ведения не галлюцинации? — удивился своему же выводу Виктор.
— Разумеется.
Она встала с дивана и потянула его за руку, чтобы и он поднялся вслед за ней:
— Витя, ты устал, идём в спальню, а утром, отдохнувшие, поговорим обо всём.
— Хорошо, — спокойно согласился он, но оставался на месте, — а браслет?
— А что браслет? — переспросила она и посмотрела на то, что было в её руке.
Браслет выглядел непривычно. Он не был серебристым, но и не был уже чёрным. Цветом он походил на древесную золу, структурой на застывающий свинец, в некоторых местах зольные наплывы прорывались, и тогда прогалины отдавались блеском расплавленного металла. Он, как живой, пережатый пальцами и потерявший форму круга, менялся цветовой гаммой как ползущий уж и, извиваясь, старался вытечь из крепкого сцепления на свободу, чтобы стать прежним браслетом.
— Браслет так же подождёт до утра, очистится и будет прежним, — уверенно охарактеризовала она процессы, происходящие с браслетом, — мы положим его рядом на тумбочке.
— А ты меня не бросишь? — вставая, Виктор перешёл на отвлечённую тему.
— Я? Тебя? Никогда. Что за странные мысли посещают твою голову? — ведя его за собой, Маша удивилась, но теперь уже не так, как вначале их разговора, теперь она была уверена: он адекватен, но растерян и подавлен увиденным, а это уже поправимо.
— Ну, я, правда, боюсь, что буду плохим отцом, — впервые его речь непроизвольно для него совпадала с его мыслями, наверное, потому, что его разум ослабил контроль.
— Кто ощущает в себе боязнь стать плохим отцом, никогда таким не станет, значит, у него есть совесть, а она не позволит издеваться над собой.
Она, как ребёнка, завела его в спальню и начала готовить ко сну: снимала дневную одежду и переодевала в спальную.
— Ты говоришь странные вещи.
Виктор уже самостоятельно застёгивал пуговицы летней пижамы, хотя раньше не спал в ней и облачался в неё только тогда, когда болел. Пижама для него ассоциировалась с больницей.
— В чём их странность? — переспросила Мария, подавая ему пижамные брюки.
— Ты так раньше мне никогда не говорила, словно кто-то другой, незнакомый мне человек, сейчас разговаривает со мной.
Он одел их и покорно лёг на свою половину кровати.
— Вообще-то я согласна с тобой, я и сама не знаю, мои это мысли или очередные соломоновы мудрости.
Она обошла кровать, выключила свет и устроилась на своей половине.
— А причём здесь Соломон? — спросил он, повернувшись в темноте к ней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
