— Малх — солнце, Машар — мир, Безам — любовь, Бепиг — хлеб, Нана — мать, Да — отец!
Когда Таштемир слышал слово «да», он становился особенно счастлив. Так счастлив, что тут же выдумывал себе какую-нибудь заботу, отдаленно напоминавшую беду и невзгоду, чтобы не накликать завистливого шайтана. Тот только и ждет момента, прячется за кустом своей любимой ягоды — кизила, дует на них, чтобы скорей они наливались кровавым соком, и вдыхает звериными ноздрями дым счастливых очагов. Сотрясается его мохнатое тело от большого счастья, и спешит он наслать горе в добрый дом.
Потому нельзя так радоваться. Забыл вот Халид вчера девяносто девять прекрасных имен Аллаха. Назвал только восемьдесят два, да и то нетвердо. Разве можно этому радоваться. В песне старинной, любимой песне Таштемира выучил только начало:
Был бы у тебя конь, Бейбулат,Улетел бы ты как на крыльях.Была бы у тебя шашка, Бейбулат,Ты бы вырыл ею могилу своим врагамВисит моя рука, как пустое стремя,Шашку мою, Терс маймал, поднял счастливый враг.Сегодня его день, сегодня удача заткнута им за пояс…
Что же дальше? Разве можно петь песню, если не знаешь ее слов? Чему может она научить, как получить от легендарного Бейбулата урок мужества, если не знать всей песни? Где же тут счастье и довольство…
Бепиг, Нана, Да….
Таштемир узнал от Халида, что русское слово, означавшее согласие, звучит так же, как отец по-чеченски. Значит, это действительно хорошее слово, если в разных языках обозначает самое главное. Сбылись ли твои старческие мечты, да? Да… Да, Отец наш небесный…
Старик радовался, видя, что сын его каждое утро заново открывает себе этот мир, грандиозный замысел Аллаха.
Пей, мой мальчик, это беспредельно разлитое вино! Постигни этот мир, как он есть, без покровов. Ибо только косный ум натыкается на покровы. Научись смотреть не очами, дышать не устами. Ощути всепроницающую пустоту. Но это есть великая тайна. Тут не следует спешить. Таштемир теперь подождет умирать и многое тебе еще должен поведать об этой жизни, явной и сокрытой за оболочкой вещей. Великая тайна…
Халид побывал уже в двух сражениях с русскими. В первом их отряд попал в казачью засаду. Только трое джигитов ушли живыми, в их числе и Халид. Аллах сохранил ему жизнь и продлил счастье старых Таштемира и Фатимы. Во втором же бою, когда пуля урусов сразила Аслан-бека и чеченцы бежали, как трусы, бросив его мертвое тело на поругание гяурам, Халид перед цепью русских солдат закинул его на седло. У русы стреляли, но их пули не были страшны его сыну. Одна из них даже про била шапку, но что такое пробитая шапка? Это знак воинского достоинства, боевой удачи. Воин в пробитой шапке долго живет, трудно его застрелить, пули боятся его, обходят стороной.
Что вспоминать о воинской удаче, если на склоне еще не скошена трава? Какая удача, если не будет накормлен боевой конь? Ведь воинская удача за хвост его цепляется. Один уже Таштемир не мог идти косить над пропастью, а с Халидом он бы пошел на покос и над самой адской бездной.
Отец и сын покинули аул на рассвете и шли по грудь в утреннем тумане. Первым шел Таштемир, за ним Халид. Старик нес только орудия мирного труда, молодой — вместе с мирным и боевое оружие.
Шли они долго и всю дорогу молчали, а когда пришли и сели на зеленом козырьке, орлиным клювом зависшим над пропастью, чтобы старый и непривыкший к горам отдохнули, Халид спросил:
— Скажи, отец, разве любовь сильнее всего на свете? Почему от нее не убежать, не скрыться? Почему она преследует человека, даже если он сменил имя, родину, веру и душу? Что ей надо от человека, если она чужая ему, если он знать ее не желает, если она ему — гяур?
— Понимаю тебя, — морщины побежали по лицу Таштемира, как волны. — Старая змеиная кожа тащится за тобой по земле и мешает ползти. Понимаю. И ты думаешь, что это только один кожаный чулок, который тебе предстоит сбросить на своем долгом пути? Ты живешь в горной стране очень мало дней, поэтому ощутил пока только неудобство и беспокойство, потому что душа твоя вдруг поняла, что видел а в долине только ложь и обман. То, что ты называешь любовью, великое чувство, сияющее в недоступной вышине, как горная седая вершина, смешана там внизу, на земле, с темным и ничтожным. Поэтому душа твоя полна беспокойства, недоумения, ощущает себя обманутой. Она права, но это скоро пройдет. Тебе нужно понять истинный смысл еще очень многих понятий: доброта, мужество, справедливость… Постигнув их истинный, чистый смысл, восприняв их душой, ты поднимешься только на первую высоту, самую простую.
— Сколько же всего таких вершин?
— Немного. Всего три. Но, восходя на новую, ты будешь должен с болью оставлять твердую почву уже покоренной вершины и идти по опасной круче, когда камни вырываются из-под ног, а холодное дыхание неба отмораживает твои легкие. Таков истинный путь.
— И что же на самой последней вершине, отец? Что я там найду? Кого я там встречу?
Старик не ответил, только отер лицо сухой рукой, на которой, как на карте, были видны все ее внутренние реки, дороги, горные хребты.
— Ты не хочешь отвечать или не знаешь? — спросил Халид. — Или ты считаешь меня не готовым к такому знанию? Хорошо, не говори. Я сам попробую тебе сказать. На последней вершине я встречу… Аллаха.
— Хорошо, сын, я скажу тебе. Ты там не встретишь никого.
— Никого?
— Именно так.
— Так, значит, Аллаха нет вообще?
— Ты говоришь страшную ересь. За такие слова сжигали целые города и вырезали народы. Ты слишком поспешен в действиях, словах и мыслях. Поэтому я и не хотел тебе ничего говорить, пока ты к этому не готов.
— Но если там никого нет?! Что же я должен сказать? Что понять?
— Ладно, слушай, но только никогда после не спрашивай меня об этом, пока я сам тебе не скажу. Так вот. Там, наверху, в абсолютной пустоте ты все поймешь и скажешь: «Я есть Он!» Только теперь молчи… Молчи…
За ними поднималась вверх отвесная скала, под ними глубокое ущелье, а вдали виднелись стальная нить Терека и светлые равнины.
— Отец, — сказал Халид после долгого молчания, — смогу ли я потом, через многие годы, достигнув вершины, посмотреть вниз на свою неправедную, нечистую любовь?
Таштемир встал, достал из мешка веревку. Обвязав покрепче Халида, он обвязался сам. Так издавна чеченцы косили над пропастью в одной связке. Потом они точили косы, Халид пошел по самому краю обрыва, а старик ближе к стене. Вот так они и работали, но Таштемир так и не ответил своему сыну на последний вопрос.
Площадка сужалась, и работа приближалась к концу. Таштемир уже выпрямился, чтобы подозвать сына на скромную трапезу, как наверху прозвучал выстрел. Горное эхо полетело, рикошетя о скалы. Старик поднял голову, но вдруг веревка натянулась, он не удержался на ногах и, падая на землю, увидел Халида с красным пятном на бешмете, который завис над пропастью на какое-то мгновенье, а потом рухнул вниз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
