В своей спальне Триона поставила лампу возле кровати, повесила промокший плащ на спинку стула, сняла башмаки и поморщилась, заметив грязь на кайме своей ночной рубашки. Она сняла и ее и принялась за тщетные поиски другой. Должно быть, ее забрали в стирку.
Со вздохом она прошлепала по холодному полу до кровати, задула лампу и скользнула в холодную постель, натянув одеяло на голову.
Постель согревалась медленно. Триона зарылась в нее глубже, жалея, что рядом нет Хью, чтобы согреть ее. Наконец она зевнула и погрузилась в сон.
* * *Часом позже Хью закрыл за собой дверь конюшни, радуясь теплу.
— Вот так. Теперь все в порядке.
Он смотрел на кобылу, стоящую на свежей соломе, и усталого жеребенка, льнувшего к ее ногам.
— Мы его назовем Докукой.
— Неплохое имечко.
Фергюсон повесил фонарь на стену:
— Не припомню ни одной кобылы, которая умела бы так искусно прятаться. Я никогда и не подумал бы искать ее на гребне холма.
— Хорошо, что мы вообще ее нашли, не важно где. Еще несколько часов промедления, и лошадь с жеребенком могли погибнуть.
Понадобилась вся сноровка Хью и Фергюсона, чтобы спасти их обоих.
Хью открыл дверь конюшни и стал оглядывать дом, выискивая окно спальни.
«Должно быть, Катриона спит. Обрадуется ли она мне?»
Уезжать из дому теперь было тяжелее, чем когда бы то ни было в прошлом.
Он понимал, что станет скучать по девочкам, но никак не думал, что будет так тосковать по Трионе. Все ему напоминало о ней: дуновение свежего ветра заставляло вспомнить о ее шелковистых волосах, изгиб холма напоминал о ее груди, как раз умещавшейся в ладони, шелест травы под копытами лошадей походил на шелест ее юбок, колыхавшихся вокруг длинных ног, — и все эти воспоминания доводили его до исступления.
Он уже не мог любоваться дикой красотой этих холмов, не подумав о том, какое впечатление они произвели бы на нее. Он не мог забыть ее улыбку, такую застенчивую, но волнующую и чувственную, когда утром при пробуждении целовал ее. Он вспоминал, как их ноги переплетались утром, вспоминал лавандовый запах воды в ее ванне и то, с какой решимостью каждое утро она училась с помощью Фергюсона верховой езде.
Она была потрясающей женщиной и решительно не походила ни на одну из тех, кого он знал прежде. Когда она не сердилась на него, то оставалась спокойной, прямой и безыскусной. А еще она была сильной личностью, чарующей и страстной женщиной.
Каждое утро, будучи в разлуке с ней, он пробуждался в полной готовности, потому что ему снилась обнаженная Триона, которую он держал в своих объятиях, и он ощущал ее вкус и всю ее. Похоже было, что чем больше он вкушал ее, тем больше желал. И хотя они расстались не самым лучшим образом, он сознавал, что его страсть к ней ничуть не уменьшилась. Это его удивляло. Он тогда был так разгневан, но, хоть и не согласился с Трионой, не следовало терять контроль над собой. И даже теперь он испытывал чувство стыда, когда вспоминал о том, какая буря случилась по его вине.
Хью со вздохом повернулся, чтобы помочь разгрузить телегу.
Фергюсон запротестовал:
— Спасибо, милорд. Я разбужу кого-нибудь из грумов, мы справимся сами.
Хью снова посмотрел на дом. Она уже легла в постель и, должно быть, пахла свежестью и сладостью лаванды, а ее ночная рубашка окутывала ноги, и кожа ее была теплой и…
Через пару минут Хью оказался в доме. Он снял плащ, бросил его на стул в коридоре и принялся потирать озябшие руки. Может быть, следовало согреться, прежде чем лечь в постель, а иначе проснувшейся от прикосновения его холодных рук жене едва ли будет приятно.
При этой мысли все его тело напряглось. О, как он желал разбудить свою жаркую и страстную Катриону. Но при этом ему следовало согреться, чтобы тело его было теплым, располагающим к нежным объятиям.
Чуточку портвейна перед горящим камином с потрескивающими в нем поленьями было как раз то, что нужно. А утром, когда все уладится, он привезет дочерей, и все вернется на круги своя. Особенно если Триона простит его.
Он открыл дверь библиотеки и в темноте двинулся к письменному столу, чтобы зажечь лампу.
О! Хью зацепился за что-то и качнулся вперед, добрался до дивана, но его рука провалилась в пустоту и он с оглушительным грохотом свалился, врезавшись в маленький столик. Потом услышал звон разбитого стекла, когда что-то хрупкое упало на пол.
Мгновение, ошарашенный, он лежал на полу, уставившись в потолок, и в нем закипал гнев. «Что за черт?» Он осторожно поднялся на ноги, стараясь не коснуться разбитого стекла. Что произошло? Этому столику полагалось находиться возле камина. Почему он оказался посреди комнаты?
Хью поморщился: палец на ноге болел, рука поцарапана. Он с трудом мог разглядеть очертания предметов в комнате, но, похоже, ни один из них не стоял там, где полагается. Что тут натворила эта женщина?
Он выставил руки вперед и начал осторожно пробираться к письменному столу, но по дороге наткнулся на другой стол и чуть не упал, споткнувшись о стул. Наконец Хью нашел лампу и зажег ее. Нежный золотистый свет залил комнату.
Он огляделся, не в силах поверить своим глазам. Вся мебель, каждый ее предмет, кроме письменного стола, оказался сдвинутым с места. Все, кроме него, было поставлено в полном противоречии со здравым смыслом, как будто сотворивший все это проказник поставил целью свести его с ума. Не раздумывая он взревел дурным голосом, призывая на помощь слуг.
Вскоре послышался шум в холле, и в дверях появилась миссис Уоллис в халате, наброшенном поверх ночной рубашки, с лампой в руке и половой щеткой в другой, которую она, вероятно, рассчитывала использовать в качестве оружия. За ее спиной, сжимая в руке то, что при ближайшем рассмотрении оказалось ножкой стула, стоял Ангус.
Миссис Уоллис схватилась за грудь:
— О! Вы нас напугали, милорд! Мы не знали, что вы уже вернулись…
Она оглядела комнату:
— Господи! Что здесь произошло?
— Спросите свою хозяйку, — мрачно ответствовал Хью.
— Но мы здесь ничего не трогали. Мы переставили мебель только в гостиной. И все получилось очень хорошо. Там стало намного красивее, если позволите мне высказать свое мнение.
Он уставился на домоправительницу:
— Вы ей помогали?
— Конечно, милорд. И Ангус, и Лайам тоже!
Ангус согласно кивнул.
Хью усталым жестом потер шею:
— Возможно, она позже спустилась, чтобы переставить мебель в этой комнате.
Миссис Уоллис принялась собирать осколки стекла, но, похоже, Хью не убедил ее.
— Не думаю, милорд. Миледи не лишена здравого смысла. — Она посмотрела на Ангуса: — Принеси помойное ведро, и поскорее.
