просил не брать тебя силой. Но я не могу больше ждать! Я уже так давно тебя жду! У меня всё горит внутри, аж дурно делается. И ведь ты не рассердишься? Я ведь тебе не противна? А полюбить ты меня еще успеешь, нам незачем торопиться. Начнем с ночей, потом и днем ты ко мне привыкнешь. Верно? Ты просто лежи, а я всё сама сделаю. Лежи! Я знаю как, я за Тишкой и русалками подглядывала, — она фыркнула смешком, довольная своей осведомленностью. — А когда он влюблялся в кикимор, то не подглядывала. Кикиморы под одежкой еще страшнее, чем наряженные! Ну, ты потом увидишь, они тебя ждут на примерку, они у нас мастерицы белошвейки…
Тараторя сбивчивым шепотом, она действительно решила сделать всё сама: деловито развернула опешившего мага на спину, заботливо подложила ему подушку под голову, поправила длинные волосы, чтобы не спутались и не мешались. Уложив его, уселась сама сверху, оседлав за бедра. Правда, помня об осторожном обращении, тут же привстала, перенеся вес на собственные колени, словно боясь раздавить выпирающие косточки возлюбленного. Наклонилась вперед — и поцеловала в губы. Неумело, несмело. Прикоснулась губами, сложенными бантиком, к приоткрытым в изумлении губам, потёрла сухими о сухие. И довольная донельзя отодвинулась.
Сильван не успел перевести дух с облегчением, всё-таки от дочери Ксавьера он ожидал большего мастерства в поцелуях! А она... Она взялась за ворот балахона и рывком распахнула, явив своему алчному взору белое костлявое тело, мощи, прикрытые нижним бельем.
— У меня слюнки текут, — застенчиво призналась Милена, водя ладошками по груди, по животу. — Знаешь, папка с Ярмарки привозил леденцы, петушки на палочке. Так вот, я еле могла утерпеть, еле-еле могла дождаться разрешения, чтобы запихнуть петушка за щеку. Он такой вкусный, этот долгожданный леденец! И знаешь, ты для меня сейчас — как этот петушок. Нет, еще желаннее.
— На палочке?.. — шокировано просипел некромант.
— Я тебе потом покажу! — пообещала царевна. И умоляюще попросила: — Пожалуйста! Разреши? Ну, пожалуйста! Мне очень хочется! Я сейчас слюной поперхнусь…
Сильван только глазами хлопал.
— Нет, да? — безмерно огорчилась его молчанием Милена. На ресницах слезы заблестели.
Она скорбно нахмурила бровки, закусила жемчужными зубками пухлую нижнюю губу… И расцвела озарением:
— Ну, конечно! Прости, я же в первый раз, — повинилась она с искушающей улыбкой.
Завладела его безвольной рукой — и прижала пятерней к своей груди, поводила, заставила ощутить объем и округлость. Прищурилась:
— Ну, как? Нравится? Ой, ты наверное при свете стесняешься! Подожди минутку! Да и без ночнушки будет еще сподручнее, а то на воротнике вот рюшки, они мешают, правда?
Она хотела задуть свечу, но из-за волнения не справилась с собой — вместо легкого дуновения с ладони сорвался вихрь воздушных чар и опрокинул подсвечник. Огонь мгновенно накинулся на забытое полотенце, салфетку, скатерть. В один миг стол запылал. Милка досадливо цокнула языком: пришлось слезть с кровати, одернуть ночнушку, пойти взять у умывальника кувшин с водой — и залить пожарчик. Языки пламени нехотя съежились, красные искры на прожженных до дыр тканях почернели, в комнате стемнело, клубы дыма с шипением расползлись к потолку… Глаза Милены быстро привыкли к темноте, в приоткрытую ставню проливалось достаточно лунного света, чтобы дочь лесного владыки чувствовала себя уверенно, как днем.
Она обернулась к кровати… И растерялась.
— Ванечка? Что с тобой? — негромко позвала она.
Черный клубок, сжавшийся и мелко дрожащий в самом темном, самом дальнем уголке постели за занавесью балдахина, мало напоминал человека. Только волосы, выбившиеся из-под капюшона, змеистыми штрихами разбавляли этот комок черноты.
— Па-а-апка-а! — закричала Милена в панике.
Однако тот не дожидался ее зова. Еще несколько минут назад, почуяв вспыхнувший огонь, Лес затрубил тревогу. Яр сразу подхватился с постели, как был в льняных подштанниках, лишь успел накинуть халат на плечи, даже обуться не подумал. Спустя мгновение вдобавок к своей обычной боязни огня Лес ощутил беззвучный крик отчаяния такой силы, что вся Дубрава всколыхнулась в ужасе. Лес и Сильван ненавидели огонь как ничто на свете. И вот теперь их страхи слились воедино, питая и умножая друг друга.
Яр стремительно вбежал в комнату, Милка и охнуть не успела. Лесной владыка огляделся, мысленно послал сердитый приказ Лесу немедленно успокоиться и не будоражить всю округу из-за прожженной скатерти. Лес тревожно заупрямился, возразил было, что не он один перепугался, в подобный ужас не впадают из-за упавшей свечи. И затих, чутко прислушиваясь, жадно ловя отголоски памяти о давно прошедших событиях.
— Силь? — забрался на кровать Яр, осторожно на коленях подобрался к дрожащему некроманту. — Сильван, милый, всё в порядке. Посмотри сам — никакого огня!
Капюшон помотался, маг не желал поднимать головы, так и сидел, обняв колени и уткнувшись лбом в сцепленные руки.
«Пожар! Огонь! — озабоченно шептал Лес Яру. — Он видит огонь, а ты не видишь! Ищи лучше, потуши скорее!»
— Папка! Пап, я не виновата, я случайно свечку уронила! — бормотала Милена, переминаясь с ноги на ногу, ведь на половиках стоять босыми ногами всё равно холодно. — Он не пострадал нисколько, я сразу залила водой. Он толком и разглядеть ничего не успел, наверное, он ведь на меня смотрел, а не в ту сторону…
Яр мысленно отмахнулся от обоих, и от дочери, и от Леса. Склонился над беспомощным некромантом, ослепленным собственным прошлым:
— Сильван, послушай меня! Ты сейчас у меня во дворце, в Дубраве. За много миль отсюда нет ни одного человека! Тебе некого бояться. Никто тебя не тронет. Огонь вспыхнул и погас. Огонь легко залить водой. Ты под моей защитой, Сильван. Я позабочусь о тебе.
