Некоторое время воля Ниэнор противилась воле дракона, но тот пустил в ход свои чары и, узнав, кто она, вынудил ее не отводить взгляд и наложил на нее заклятье безмерной тьмы и забвения, так что она не помнила ни того, что было с ней прежде, ни своего имени, ни других имен и названий вещей, и многие дни не могла она ни видеть, ни слышать, ни пошевелиться по своей воле. Тогда Глаурунг оставил ее на Эмон–Этире и вернулся в Нарготронд.
Маблунг, который отважно исследовал чертоги Фелагунда, покинутые драконом, по возвращении Глаурунга скрылся и вернулся на Эмон–Этир. Когда он взобрался на вершину, солнце уже зашло и наступила ночь, и не нашел он никого, кроме Ниэнор, застывшей под звездным небом, как одинокое изваяние. Ни слова не сказала она, ни звука не слышала, но следовала за ним, когда он брал ее за руку. И Маблунг, опечаленный, увел ее прочь, хотя и казалось это ему напрасным, ибо оба они, оставшись без помощи, были обречены.
Но их отыскали трое спутников Маблунга, и все они медленно двинулись на северо–восток, за Сирион, к рубежам Дориата, к охраняемому мосту при впадении Эсгалдуина в Сирион. Чем ближе подходили они к Дориату, тем быстрее восстанавливались силы Ниэнор; но она все еще ничего не видела и не слышала и шла, как слепая, туда, куда ее вели. Когда же наконец подошли к рубежам Дориата, она сомкнула свои широко раскрытые глаза и уснула; эльфы уложили ее на землю и сами заснули, забыв об осторожности, ибо были измождены. Тогда напали на них орки, что частенько бродили у рубежей Дориата, подбираясь настолько близко, насколько хватало смелости. В этот миг к Ниэнор вернулись слух и зрение, орочьи вопли пробудили ее, она в ужасе вскочила и убежала, прежде чем орки успели приблизиться к ней.
Орки бросились в погоню, а эльфы погнались за орками и перебили их прежде, чем те успели причинить ей зло; но Ниэнор бежала от них. Словно обезумев от страха, мчалась она быстрее, чем дикий олень, и в беге изодрала свои одежды и осталась нагой; она скрылась в северной стороне, и эльфы потеряли ее из виду, и хотя долго искали ее, но не нашли ни ее следов, ни ее самой. Отчаявшись, Маблунг вернулся в Дориат и поведал о случившемся. Опечалились Тингол и Мелиан, Маблунг же ушел прочь и долго искал вестей о Морвен и Ниэнор, но тщетно.
Ниэнор же бежала в дебрях, пока не иссякли силы: тогда она пала оземь и заснула, а когда пробудилась, было солнечное утро, и она обрадовалась свету, словно увидела его впервые. Все, что ни попадалось ей на глаза, казалось новым и незнакомым, ибо она ничему не знала названия. Она не помнила ничего, что было прежде, кроме тьмы и тени ужаса, и потому бродила чутко, словно загнанный зверь, и изголодалась, так как пищи у нее не было, а она не умела добывать ее. Она добралась до Перекрестья Тейглина и прошла его, ища убежища под могучими древами Бретила. Было ей страшно, словно тьма, от которой она бежала, вновь грозила овладеть ею.
С юга пришла гроза, и в ужасе рухнула Ниэнор у кургана Ход–эн–Эллет, затыкая уши, чтобы не слышать грома; а дождь хлестал ее и промочил насквозь, и лежала она, как умирающий зверь. Там и нашел ее Турамбар, что пришел к Перекрестью Тейглина, услыхав, что будто бы поблизости бродят орки; и когда при взблеске молнии увидал он мертвую — как почудилось ему — девушку на могиле Финдуилас, то был потрясен до глубины души. Но лесные люди подняли девушку, а Турамбар укрыл ее своим плащом, и они унесли ее в ближайшую хижину, обогрели и накормили. Едва взглянув на Турамбара, она успокоилась, ибо показалось ей, что нашла она то самое, что искала во тьме, и не должна с ним расставаться. Однако, когда он спросил ее об имени и роде и о несчастье, приключившемся с нею, девушка забеспокоилась, как дитя, которое сознает, что от него нечто требуют, но не может понять, что именно, и разрыдалась. Потому молвил Турамбар: «Не тревожься. Рассказ твой подождет. Я же дам тебе имя и назову тебя Ни́ниэль, Дева–Слеза». Услыхав это имя, она покачала головой, но повторила: «Ниниэль». Было то первое слово, которое произнесла она с тех пор, как пало на нее заклятье тьмы, и таким осталось ее имя среди лесных людей.
На следующий день ее понесли в Эфел–Брандир; но когда пришли они к Ди́мросту, Дождливой Лестнице, где текучий поток Ке́леброса сбегал к Тейглину, на нее напала великая дрожь, отчего это место позднее было названо Нен Ги́риф, Содрогающаяся Вода. Не успела Ниниэль добраться до жилища лесных людей на Эмон–Обеле, как ее забила лихорадка; долго лежала она так, и женщины Бретила ухаживали за ней и, словно ребенка, учили говорить. С приходом осени искусство Брандира исцелило ее, и она могла говорить, но не помнила ничего, что случилось с ней до того, как Турамбар нашел ее на кургане Ход–эн–Эллет. Брандир полюбил ее, но сердце Ниниэль отдано было Турамбару.
В то время орки не тревожили лесных людей, Турамбар не воевал, и мир царил в Бретиле. Сердце Турамбара обратилось к Ниниэль, и он просил ее стать его женой, но в тот раз она попросила отсрочки, хоть и любила его. Ибо Брандир предчувствовал недоброе, сам не ведая что, и пытался удержать Ниниэль, скорее ради ее же пользы, нежели из ревности; и открыл он ей, что Турамбар не кто иной, как Турин, сын Хурина, и хотя Ниниэль не узнала этого имени, тень омрачила ее сердце.
Однако, когда прошло три года после падения Нарготронда, Турамбар вновь попросил руки Ниниэль и объявил, что либо он станет ее мужем, либо уйдет воевать. Тогда Ниниэль с радостью дала согласие, и в день Венца Лета они стали мужем и женой, и лесные люди устроили великое празднество. Однако в конце года Глаурунг выслал против Бретила орков. Турамбар же бездействовал, ибо дал слово Ниниэль, что не пойдет воевать, пока враг не подступит к самым жилищам. Но лесные люди оказались в беде, и Дорлас упрекнул Турамбара, что он не помогает народу, который назвал своим. Тогда встал Турамбар, вновь извлек из ножен свой черный меч и собрал дружину людей Бретила, и они разбили орков. Но Глаурунг узнал, что в Бретиле объявился Черный Меч, и призадумался над этой вестью, замышляя новое лихо.
Весной следующего года Ниниэль понесла под сердцем ребенка и стала бледна и печальна; и в то же время в Эфел–Брандир пришли первые вести о том, что Глаурунг покинул Нарготронд. Тогда Турамбар выслал разведчиков, ибо ныне он распоряжался так, как считал нужным, и мало кто внимал Брандиру. Ближе к лету Глаурунг приполз к рубежам Бретила и залег у западного берега Тейглина; великий страх объял лесное племя, ибо всем стало ясно, что Великий Змей не проползет мимо, возвращаясь в Ангбанд, как надеялись прежде, а нападет и разорит их земли. Обратились за советом к Турамбару, и он сказал, что бессмысленно выходить против Глаурунга даже со всей их силой, ибо одолеть его можно лишь хитростью и везением. И сказал он также, что сам отыщет дракона, а всем прочим велел оставаться в Эфел–Брандире и готовиться к бегству. Ибо, если Глаурунг победит, он прежде всего отправится разорять жилища лесных людей, а они не смогут выстоять против него, если же они разбегутся, то многие смогут спастись, ибо Глаурунг ненадолго задержится в Бретиле и скоро вернется в Нарготронд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
