открылась другая, та, что вела на террасу.
Отбросив одеяло, я сняла висевший на крючке халат, набросила его на плечи и сунула ноги в шлепанцы. Проходя по комнате, я улыбнулась, уловив знакомый запах Руне.
Я вошла в гостиную и повернула к другой двери, но замерла на полушаге, увидев за широким окном Руне. Стоящего на коленях. Совершенно разбитого.
Глядя на него, сидящего на холодном ветру в одних только джинсах, я чувствовала, как сердце рвется пополам. Слезы катились по его лицу, и спина сотрясалась от рыданий.
Мой Руне. Несчастный и одинокий. Мерзнущий под падающим снегом.
— Руне. Малыш, — прошептала я, и ноги понесли меня к двери, а рука повернула ручку. Под ногами хрустнул легший тонким, свежим слоем снег. Руне как будто не слышал. Но я слышала его. Слышала его сбивчивое дыхание, но, что еще хуже, слышала рвущие душу рыдания. Его переполняла боль — я видела это в его позе.
Не удержав в себе всколыхнувшиеся эмоции, я метнулась к нему и обхватила обеими руками. Он замерз, но как будто не чувствовал холода и теперь упал мне на колени, ища утешения в моих объятиях.
Упал, сломавшись окончательно. Слезы текли по щекам, дыхание срывалось с губ белыми облачками, тающими в морозном воздухе.
— Ш-ш-ш, — шептала я, баюкая его, прижимая к себе и пытаясь успокоить Руне через собственную боль. Видеть любимого человека в таком состоянии было нестерпимо. Я знала, что скоро уйду, но всем сердцем сопротивлялась зову дома.
Свет моей жизни меркнул, и мне нужно было смириться с этим, но теперь я больше всего хотела сражаться вместе с Руне и за Руне, даже зная, что это бесполезно.
Не я контролировала мою судьбу.
— Малыш… — Мои слезы терялись в его длинных волосах у меня на коленях.
Руне взглянул на меня несчастными глазами и прохрипел:
— Почему? Почему я должен потерять тебя? — Он покачал головой, и его лицо исказила боль. — Я не могу, Поппимин. Не могу смотреть, как ты уходишь. Не могу мириться с мыслью, что тебя не будет рядом до конца жизни. — Он всхлипнул, но сумел сдержаться. — Как можно сломать такую любовь? Как можно отнять жизнь у такой юной девушки?
— Не знаю, малыш, — прошептала я, отворачиваясь, чтобы не сорваться самой. Передо мной мерцали огни Нью-Йорка, и я постаралась отогнать вызванную этими вопросами печаль.
— Что есть, то есть, Руне, — грустно сказала я. — Никакой причины, почему так случилось со мной, нет. А разве я какая-то особенная? Такого не заслуживает никто, но мне… — Я не смогла договорить сразу, но все же добавила: — Мне ничего не остается, как верить, что есть некая большая причина, а иначе я бы просто рухнула от боли. Оставить все, что я люблю… оставить тебя… особенно после всего сегодняшнего…
Руне посмотрел в мои глаза и, собравшись с силами, встал и поднял меня на руки. Сама я, наверно, не смогла бы подняться с холодной, влажной земли из-за слабости.
Обхватив Руне за шею, я положила голову ему на грудь и закрыла глаза. Он внес меня в спальню, опустил на кровать и накрыл одеялом. А потом лег рядом и обнял.
Глаза у него покраснели, волосы намокли от снега. Я погладила его по лицу, и он ткнулся в мою ладонь.
— Я знал, что ты попрощаешься. И я… — Он сбился, но откашлялся и закончил: — Там, на сцене, все получилось слишком реально. — В его глазах снова блеснули слезы. — Я понял — да, все это происходит на самом деле. — Он взял мою руку и прижал к груди. — Не могу дышать. Не могу дышать, когда пытаюсь представить жизнь без тебя. Ничего не получается. И скоро… скоро… — Снова слезы. Он отвернулся. — Ты боишься, Поппимин? Я — да. Мне страшно. Страшно даже думать о том, каким адом будет жизнь без тебя.
Я думала об этом и теперь позволила себе говорить откровенно.
— Нет, я не боюсь умирать. — Боль, какой не случалось раньше, внезапно пронзила меня, каждую клеточку тела. Я опустила голову и прошептала: — Но после твоего возвращения, после того, как мое сердце обрело свой ритм, я стала чувствовать то, чего не чувствовала раньше. Я прошу дать мне больше времени, чтобы получить от тебя больше поцелуев. Но хуже всего то, что я начинаю ощущать страх.
Руне подвинулся ближе и обнял меня крепче. Я поднесла дрожащую руку к его щеке.
— Боюсь оставить тебя. Мне не страшно умирать, но мне страшно оказаться где-то без тебя. — Руне зажмурился и застонал, как будто от боли.
— Не представляю себя без тебя, — сказала я негромко. — Даже когда ты был в Осло, я рисовала твое лицо, вспоминала твои руки. Я могла слушать твои любимые песни и читать поцелуи в банке. Как раньше делала бабуля. Я закрывала глаза и чувствовала твои губы. Вспоминала ту ночь, когда мы впервые были вместе… какой покой снизошел на меня в тот миг.
Я шмыгнула носом и быстро вытерла мокрые щеки.
— Тебя не было со мной, но ты был в моем сердце, и я могла держаться за это. Не то, что нужно для счастья, но хотя бы что-то. — Я поцеловала Руне в губы — так захотелось насладиться его вкусом. — Но теперь, после всего случившегося, мне становится страшно. Потому что кто мы такие друг без друга?
— Поппи…
Удержаться не получилось, и слезы хлынули свободно.
— Я слишком сильно любила и сделала только хуже тебе. А теперь и меня ожидает приключение в одиночку. И мне невыносимо больно оттого, как страдаешь ты. Не могу оставить тебя одного и с такой болью.
Руне прижал меня к груди. Я плакала. Он плакал. Наши слезы смешались. Слезы любви и потери.
Наконец Руне мягко отстранил меня и посмотрел в глаза, словно искал там ответа на какой-то свой вопрос.
— Поппи, а на что, по-твоему, похожи небеса?
Я видела по выражению его лица, что он действительно хочет знать, и, собравшись с силами, прошептала:
— Небеса — это мечта.
— Мечта, — эхом отозвался Руне, и уголок его губ дрогнул в улыбке.
— Я читала где-то, что наши сны — это на самом деле посещение дома. Дома, понимаешь? Того, что на небесах. — Внутри меня по телу начало растекаться тепло. — Мой небесный дом — с тобой, в вишневой роще. И мы в нем такие, какими были в семнадцать лет.
Я потянула прядку его волос, пропустила, любуясь золотистым оттенком, между пальцами.
— У тебя было такое, что просыпаясь, ты ощущал сон как нечто реальное?
— Ja, —
