Жар опалил Анне лицо, сильно защипало в глазах. Она попыталась вдохнуть, но закашлялась от дыма. Спотыкаясь, она пошла к двери, но вставшая перед ней стена пламени заставила женщину отступить назад. По другую сторону этой стены Анна увидела Сонтайма, безмятежно наблюдавшего за ней.
– Прекратите это! Не надо! Помогите мне, пожалуйста! – закричала она.
От жара взорвалась хрустальная ваза на книжном шкафу, и Анна закрыла руками лицо. Корешки книг начали плавиться и съеживаться, а страницы плавали в воздухе, как горящие волшебные ковры-самолеты. Жара стала нестерпимой, как и свет. Все прыгало, мелькало в густом черном дыму, отбрасывая тени на потолок и пол, еще не охваченные пламенем. В отдалении послышался высокий и резкий несмолкающий звук – сработала пожарная сигнализация. Теперь он ничего для нее не значил.
Еще один взрыв. Телевизор? Анна упала на пол в приступе кашля, задыхаясь от густого серого дыма. Она попыталась подползти к окну, но ничего не видела – глаза слезились и на время ослепли. Над ней плясали красно-золотые отсветы, и больше не осталось ничего, кроме дымной темноты и жара, жара. Резкая боль опалила ей ногу, и она пронзительно закричала, когда чулок начал плавиться прямо на коже. Потом загорелась шелковая блузка, и Анна принялась кататься по полу, пытаясь смягчить агонию. Но пола не было, только пламя. Вспыхнули ее волосы. Ее легкие отказывались набрать воздух для крика. Последнее, что она увидела, прежде чем закрылись ее расплавившиеся глаза, был Сонтайм, который наклонялся сквозь пламя и запускал маятник антикварных часов.
В течение трех минут откликнулись три пожарные части, но к тому времени, как они прибыли на место, здание было полностью охвачено пламенем. Ровно через шесть минут примчались еще два транспорта с насосами, грузовик с лестницей и спасательная команда, но это не имело никакого значения. Спасти здание не представлялось возможным, и парамедики беспомощно стояли рядом, зная, что единственные, кого им предстоит лечить после этого вызова, – это пожарные. Ни один из находящихся в здании не сумел бы выжить.
Два часа ушло на то, чтобы обезопасить прилегающие строения и взять пожар под контроль. Небольшая толпа, собравшаяся за полицейским ограждением в бледном предутреннем свете, начала рассеиваться, так как смотреть было почти не на что. Несколько случайных языков пламени вспыхнули между камнями и отразились в лужах на мостовой. Поперек разбитого асфальта и тротуара протянулись плоские серые пожарные шланги. Дымились остатки почерневших каменных стен. Усталые пожарные, подняв каски, вытирали лица. В воздухе на несколько кварталов чувствовался запах гари. Дым смешивался с низко стелющимся утренним туманом, образуя отвратительный серый смог, колышущийся вокруг коленей и лодыжек наподобие густого супа. Хрипело радио, урчали двигатели.
И вдруг кто-то сказал:
– Эй!
Позже несколько свидетелей примутся с жаром доказывать, что она появилась из руин дымящегося здания, что она вышагивала по осколкам стекла и наступала на тлеющие обугленные балки, словно прогуливаясь по парку. Другие станут утверждать, что она явно вышла из проулка, где, очевидно, оказалась запертой в ловушке во время пожара. Все они сошлись на том, что женщина выглядела ошеломляюще, и несколько мгновений каждый только и делал, что глазел на нее.
Она была обнажена, а по лицу и телу тянулись черные полосы сажи. На голове не осталось ни единого волоска, но в остальном она выглядела целой и невредимой. На лице ее застыло странное выражение изумления, и все же шла она с определенным намерением, шаря глазами по сторонам, словно что-то разыскивая. Один из парамедиков, придя в себя, бросился к ней с одеялом. Она взяла одеяло, накинула на плечи, но, когда врач попытался отвести ее к машине для оказания медицинской помощи, вырвалась из рук.
Она миновала пожарные и полицейские машины, не обращая внимания на шум и гомон вокруг, протиснулась сквозь плотную толпу, отстраняясь от тех, кто хотел к ней прикоснуться… Как ни странно, никто не пытался ее удержать. И никто потом не смог объяснить почему.
Она остановилась на другой стороне улицы, пристально всматриваясь в туман. Затихло потрескивание голосов из радиоприемников, замедлилось кружение огненных вспышек, и, когда туман рассеялся, она увидела стоявшего там в ожидании мужчину.
Она пошла к нему, словно на край земли. Туман поглотил шум двигателей и звуки голосов, запах пепла, сияние уличных фонарей, даже звук ее шагов. Когда она остановилась перед ним, на свете не осталось больше никого и ничего.
Ее голос, издаваемый только что восстановленными связками, был хриплым и срывался.
– Что ты со мной сделал? Посмотри, что ты со мной сделал! Я этого не хотела, я не просила об этом! Посмотри на меня! – Она показала на свое лицо, торс и ноги, которые должны были сгореть, она прикоснулась к коже головы, которую теперь покрывала шапка мягких, пушистых волос. Это привело ее в ужас, и она отдернула руку. – Господи! – выдохнула она. – Я должна была умереть, но – посмотри на меня!
– Ты – дочь своей матери, – тихо произнес Сонтайм.
– Нет! – Она неуверенно отступила назад, попадая босой ступней на неровную мостовую. – Нет, я совсем на нее не похожа.
Он поднял руку, словно собираясь коснуться ее лица, но она отстранилась. Она вся дрожала – каждой мышцей, каждой жилкой – от сознания того, что с ней происходит: перемещались нейроны, приспосабливаясь к новым источникам энергии; ускорялся метаболизм, чтобы не отстать от требований, налагаемых на него ее вновь сотворенным телом. Казалось, ее сознание на шаг выбивается из ритма, тащась через внезапно ускорившийся поток времени.
– Зачем ты сделал это со мной? – В голосе ее слышалась отчаянная мольба. – Почему не мог оставить меня в покое? Я ничего не хотела знать, мне не надо было знать. У меня нет с тобой ничего общего! Зачем?
Он улыбнулся:
– Нас всегда двое. А иначе как мы могли бы умереть? Я жил так долго и совершил так много. Теперь твой черед.
Она уставилась на него. В ее груди сильно и скоро билось сердце, прокачивая через кровяное русло адреналин. Адреналин или что-то еще? От этого пощипывало кончики пальцев, по коже бегали мурашки, от клетки к клетке шли волны энергии. Если оца поднимет руку, взорвутся ли уличные фонари? Если обратит взор на крысу в канаве, остановится ли сердце твари? Заглохнут ли двигатели, если она к ним прикоснется, взорвутся ли аккумуляторы?
Ах, она это чувствовала. Она чувствовала, как внутри ее разрастается сеть энергии, перестраивающая тело, которое прежде было только бренным, укрепляя волю, некогда слабую. Изменяя всю ее. Ей хотелось это отвергнуть, каким-то образом сопротивляться. Она хотела… и не могла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
