Ахилл зашел внутрь. В комнате никого не оказалось.
Дежарден не знал, радоваться или ужасаться, но дверь за собой запер.
А потом открыл ее снова.
Какой смысл? Лабин или вернется, или нет. Примет вызов или не станет. Но, кем бы он ни был, он уже держал Ахилла за яйца; если сейчас резко менять привычный распорядок работы, то будет только хуже.
К тому же Дежарден был уже не совсем один. В кабинете вместе с ним находился еще один монстр — правда, другого сорта. Ахилл уже мельком заметил его, когда тот маячил за схемами на экране Джовелланос. На краткий миг он позволил себе думать, что ему лишь померещилось; стук в дверь показался едва ли не облегчением.
Однако чудовище не исчезло. Дежарден слышал, как оно посапывает в потоках данных, словно затаилось в шкафу около детской кроватки и подергивает ручку двери, дразнясь. Тогда он почти уже различил жуткий силуэт, но отвернулся, прежде чем проступили хоть какие-то детали. Теперь же, в ожидании Лабина, ему больше нечего было делать.
Ахилл открыл шкаф и посмотрел чудовищу в лицо.
Тысячи ликов Лени Кларк.
Поначалу все казалось вполне невинным: облако точек сгущалось, принимая форму, отдаленно напоминавшую некий предмет родом из евклидовой геометрии, по центру которой позвоночным столбом шла ось времени. Там, где плотность была наибольшей, молва о Лени Кларк разрасталась изобильными слухами и противоречиями. Там, где она падала, истории приобретали однородность и последовательность.
Но Дежарден сделал себе карьеру на способности различать структуру в облаках. И с тем, что видел сейчас, не встречался никогда.
У слухов была собственная классическая эпидемиология. Каждый шел от одного-единственного источника, некоего первоначального события. Информация распространялась из этой точки, мутируя и скрещиваясь сама с собой, — нити конусом расходились в будущее, но в конце концов высыхали и гибли; конус просто рассеивался в широкой части, пермутации дряхлели и истощались.
Конечно, существовали исключения. Время от времени какая-нибудь из нитей отказывалась умирать, утолщалась, грубела, покрывалась наростами и становилась практически неуязвимой: теории заговора, городские легенды, куплеты популярных песен и уютная, миленькая ложь религиозных доктрин. Это были мемы: вирусные концепты, инфекции разумной мысли. Некоторые вспыхивали и умирали, как поденки. Другие жили сотни лет, заманивая миллиарды людей в бесконечную круговерть размножения паразитических полуправд.
«Лени Кларк» была мемом, но на других не походила. Насколько мог сказать Дежарден, она не зародилась в некой единственной точке, а сразу появилась в информационном пространстве под тысячью лиц. Не было ни постепенного расхождения, ни монотонного ветвления переменных. Вариации брызнули слишком быстро, и их источник оказалось невозможно отследить.
И с момента появления все векторы... фокусировались.
Два месяца назад Лени Кларк была искусственным интеллектом, террористкой из беженцев, мессией-проституткой, бесчисленной чередой совершенно невероятных персонажей. Теперь же остался один, и только один: Русалка Апокалипсиса. О, разумеется, существовали вариации: она то ли была заражена какими-то воспламеняющимися наноботами, то ли переносила искусственно созданную чуму, то ли принесла со дна морского смертельный микроб. Разница в деталях, только и всего. Истина сошлась в одной точке; классический конус каким-то образом перевернулся на сто восемьдесят градусов, и Лени Кларк из тысячи лиц обрела одно. Теперь она стала олицетворением конца света.
Как будто кто-то или что-то предложило миру мириады возможностей, и планета выбрала ту, которая нравилась ей больше всего. Достоверность в таких вещах значения не имела: только резонанс.
Невероятно, но мем, сотворивший из Лени Кларк ангела Апокалипсиса, процветал не из-за своей правдивости, а лишь потому, что люди — невероятное дело — хотели этого сами.
«Я в это не верю», — крикнул Дежарден про себя.
Но это услышала лишь часть его сознания. Другая же, хотя она и не читала Хомского, Юнга или Шелдрейка — у кого сейчас есть время на каких-то мертвецов? — имела базовое представление, о чем те писали. Квантовая нелокальность, квантовое сознание — Ахилл видел слишком много примеров массовых совпадений и не мог отмести идею о том, что девять миллиардов человеческих разумов неуловимо связаны. Он никогда особо не задумывался о коллективном бессознательном, но на каком-то уровне верил в его существование годами.
Только не подозревал, что эта хрень так сильно хочет умереть.
***
Доктор Дежарден, это Патриция Роуэн. Я только что получила ваше сообщение.
Голый текст, идущий прямо на линзы, невидимый для окружающих. Ни картинки, ни звука — ничего, что могло бы его удивить или испугать. Если бы он принял этот вызов в нежелательной компании, то ничем бы себя не выдал.
Я могу быть у вас через тридцать часов. До того крайне важно, чтобы вы ни в коем случае не вызывали у Лабина подозрений. Сотрудничайте с ним. Никого не информируйте о его присутствии. Ни в коем случае не уведомляйте местные власти.
Поведение мистера Лабина определяется условным рефлексом, реагирующим на угрозу, и это требует специального подхода.
«Твою же мать».
Если вы последуете моим инструкциям, то будете в безопасности. Рефлекс активируется только в случае выявления угрозы для безопасности. Так как мистер Лабин знает, что вашим поведением управляет Трип Вины, он навряд ли сочтет вас угрозой, если только не решит, что вы каким-то образом можете его раскрыть.
«Мне конец», — подумал Дежарден.
Любыми средствами продолжайте анализ информации, касающейся Лени Кларк и рифтеров. Мы подключим к этому делу наших людей. Сохраняйте спокойствие, не противодействуйте мистеру Лабину. Приношу свои извинения, что не могу быть раньше, но сейчас я нахожусь за пределами континента, а средства местного транспорта довольно ограниченны.
Вы поступили правильно, доктор Дежарден. Я уже в пути.
«Условный рефлекс, реагирующий на угрозу».
До Ахилла доходили слухи. Не корп и не гражданский, он обитал во внешнем круге причастных, на периферии; в святая святых его не пускали, но все же он находился довольно близко, а потому слышал всякое. Так он узнал об условном рефлексе на угрозу.
Трип Вины походил на каменный топор, а эта штука — на скальпель. От Трипа мозг коротило, рефлекс же контролировал его. Трип обездвиживал, рефлекс побуждал. Трюку, похоже, научились у какого-то паразита, который жил перепаивая поведенческие схемы носителя. Настоящий похититель тел. Тонко устроено.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
