небосклоне?
– Я помню все, Кирыч. И всю тебя тоже.
Он ерзал на сиденье, и я уже дважды заметила, как его рука метнулась к нагрудному карману.
– Шампанское? – взволнованно предложил он.
– Не люблю вкус алкоголя.
– Даже на Новый год под бой курантов не чокаешься шипучкой?
– Мама ставит елку в июле. Под бой отбойного молотка, когда под окнами перекладывают асфальт. Про чокнуться можно пошутить?
– Можно, – кивнул он, протянув мне воду. – Чокаться с тобой – чистый кайф.
Надеюсь, я не ослышалась, и он не произнес «чпокаться».
Лимузин остановился. Сквозь стекла я видела бьющие по окнам прожектора, до нас доносилась музыка уличного оркестра.
– Как здесь громко… – смотрела я сквозь тонированное окно и не заметила, как Максим сполз с сиденья лимузина, оказавшись передо мной на колене.
– Хотел на балу, но лучше сейчас. Здесь. Пока темно и никого нет рядом.
Он вытянул руки, сгребая мои окоченевшие ладошки.
– Я люблю тебя, Кира Игоревна. И это навсегда. Люблю тебя любую. Когда ты засыпаешь на веранде кафе или в подвесных качелях. Когда не переносишь зеркала и носишь нижнее белье по три штуки. Когда метаешь ножи в бензобак, разрываешь стяжки о гвозди в бетоне, когда смотришь на меня, как сейчас. Когда держу, как сейчас, твои руки. И, – сунул он ладонь в карман пиджака, выуживая бархатную коробочку, – я хочу тебя спросить…
Но спросить он не успел.
И даже не успел распахнуть бордовый чехол, потому что еще до этого распахнулась дверца лимузина.
– Макс! Кира! Вы здесь! Наконец-то!
Усыпанная золотыми блестками от пяток до кончиков ресниц, в салон заглянула Полина – виновница торжества, – поправляя на волосах золотую корону, что врезалась в низкий потолок лимузина.
– Чего застряли?! Всю программу пропустите!
– Макс! Здорово! – отодвинул сестру Толик, пожимая Максиму руку, пока тот спешно пытался засунуть коробочку обратно в карман.
Оба растерянные, мы с Максом вышли из салона лимузина. Толик похлопывал Макса по плечу, Полина поволокла меня к подружкам, и, шествуя по золотой ковровой дорожке, мы с Максом потеряли друг друга из вида.
По бокам от променада выстроились люди на высоких ходулях, наряженные герцогами и маркизами. На головы нам сыпались белые лепестки вперемешку с серебристыми фольгированными дольками, похожими на снег. Воздушные пушки, установленные снизу, вздымали весь этот вихрь, обволакивающий непроницаемой стеной.
– Улыбочку!
Десятки камер приглашенных фотографов и видеографов пыхнули ослепительными лампами в глаза.
Неуклюже наступив на подол длинной юбки, я схватилась за руку Полины:
– Можно твой веер?
Закрываясь от вспышек, я ринулась в главный зал особняка.
– Кир? Порядок? – наконец-то разыскал меня Максим.
– Завтра снова появлюсь на сайте Коровина.
Спонтанно уехав в Нижний Новгород, я даже не успела просмотреть присланные им снимки.
– Завтра его сайта не будет.
– Он создаст новый. Не хочу про него. Мы все-таки на… втором в нашей жизни балу.
– Тогда будем танцевать?
– А это нормально?
– Что именно?
– Танцевать, когда на нас нет стяжек, а на окнах – решеток? – улыбнулась я. – И песни той тоже нет, которую ты напевал.
– Будет. Я про песню. Стяжки, как ты помнишь, по третьим понедельникам.
Он удалился к пульту диджея попутно, целуя воздух возле щек знакомых девушек и пожимая руки парням. Темп, с которым он продвигался к цели, был еще медленнее, чем наши прелюдии…
– Красавчик! Какой он красавчик! – подошла ко мне Полина, протягивая фужер с ярко-оранжевым коктейлем. – Безалкогольный! С морковным фрешем.
– Морковным?
Почему-то я вспомнила о дневниках Аллы, в которых она рассуждала о вкусе морковного пюре на ста тридцати листах.
Полина поправила постоянно падающую набок золотую корону (я была уверена, она вся была сделана из чистого золота), смущенно отвечая:
– Родители не хотели устраивать праздник. Половину гостей их предки не отпустили. Я же всех пригласила, кто был на яхтах. А кого-то заперли дома.
– Боятся токсина.
– Ты тоже боишься? Поэтому ничего не пьешь?
– Меня как-то раз отравили рогипнолом на вечеринке, Поль. С тех пор я пью только воду в закупоренных стеклянных бутылках.
– А почему в стеклянных?
«Вкуснее жевать», – пронеслось черным юмором в голове.
– Стекло не проколоть иголкой. Не влить и не подмешать всякую дрянь.
– А кто тебя отравил? Его поймали? Маньяк, да?
– Думала, что Максим, но оказалась Роксана, приревновавшая его ко мне, хотя они давно расстались на тот момент.
– Ого! Ну и страсти у вас! Вот бы мне так…
– Что именно?
– Влюбиться, как вы, ребята… Как он на тебя смотрит, Кира! Ты счастливая. Максим Воронцов ни на кого так не смотрел, я с ним не через одну Швейцарию пропутешествовала!
– У вас был…
– Роман? – округлились ее глаза. – Никогда! Он же с Толиком дружит, и, зная, кто такой Макс, ни один брат такого парня к своей сестре не подпустит. То есть, – смутилась она, – кем он был. Сейчас я его не узнаю… В хорошем смысле.
Оркестр под диджейскую обработку заиграл мелодию, которую Максим напевал в подвале, когда мы бесились и танцевали так усердно, что не заметили штурма.
Или нам просто было на него наплевать. Похищенные или на свободе, главное, мы были вдвоем. Рядом друг с другом.
Полину пригласил танцевать одетый австрийским канцлером парень с накладными бакенбардами, а я, вернув стакан морковного фреша на поднос, опустила ладонь в протянутую Максимом руку.
Мы оказались на танцполе.
Может, хоть со второй попытки мой первый-второй бал оставит нежные воспоминания. Шрамы от стяжек потихоньку затягивались, концентрация токсина в моей крови падала, глаза Максима не превращались в яичницу, секрет страсти Камиля к моему уху был раскрыт, дневники и юбки Аллы расшифровывались, и никто из горожан не убил себя безумным, варварским способом.
В целом день был очень хорошим, предрекая такие же вечер и ночь.
Ах да, оставалась только тайна бордовой коробочки в нагрудном кармане Максима.
– Макс, – положила я руку на выпуклое место его смокинга (и нет, не на брюках, а на нагрудном кармане), – ты не спешишь? Не слишком быстро?
– Я разве… такое было? Пни меня в следующий раз, чтобы замедлился!
Он убрал выпущенную прядь мне за ухо, оставив руку на подбородке, и приподнял его.
– Внутри футляра ключ. От коттеджа, где мы провели те выходные после катера. Я купил его для нас.
– Ты купил дом?
– В нем воспоминания. Самые прекрасные, и пусть их будет больше.
– Хорошо, что тебя не привлекла халупа в лесу.
– Узнавал. Ее купить не разрешили. Земля относится к какой-то аграрной фирме местного района.
Максим сунул в карман руку и достал из коробочки серебряный ключ. Сквозь отверстие ключа была продета цепочка-брелок, на котором
