я ее убил.
Она зашагала взад-вперед, постепенно овладевая собой; его слова она поначалу приняла лишь за признак той же душевной муки, что терзала ее саму.
— Мы, кажется, наперебой жаждем обвинить самих себя!
— Неважно, кому что кажется. Я должен вам все рассказать — прямо сейчас. Я взял вину на себя.
Она резко остановилась, ничего не понимая.
— Что значит — вы взяли?..
— Чтобы быть готовым к любым неожиданностям.
Ее лицо сделалось белым как мел.
— То есть вы оговорили себя?
— Кто угодно может меня обвинить. Что может быть более естественным? Какая ей выгода? Мой же мотив виден невооруженным глазом. Вот он, передо мной, — сказал Тони.
Джин склонилась под новым ударом судьбы.
— Так вы скажете, что вы это сделали?
— Я скажу, что я это сделал.
Гримаса ужаса в одночасье состарила ее.
— Вы солжете? Вы сможете себя оклеветать?
— Я скажу, что сделал это ради вас.
Она вдруг залилась краской.
— Тогда что, по вашему мнению, должна сказать я?
Тони все хладнокровно взвесил.
— Что бы вы ни сказали, ваши слова будут свидетельством против меня.
— Против вас?
— Ну, раз я пошел на преступление ради вас.
— «Ради» меня? — снова, будто эхо, отозвалась она.
— Чтобы мы смогли пожениться.
— Пожениться? Мы? — Джин в немом ужасе глядела на него.
— То, что мы на самом деле не сделаем этого, не сможем сделать, ничего не значит: единственное, что имеет значение, — то, что теперь это нам доступно. — Его мрачное красноречие на сей раз изменило ему, но Тони все же удалось выразить свою мысль до конца. — Так я сумею спасти… всех, кого хочу спасти.
Джин громко застонала.
— Вы хотите спасти — ее?
— Я не хочу отдавать ее в руки стражей порядка. Вы меня не понимаете?
— Я? — Девушка оглянулась вокруг, будто в поисках формулировки помягче. — Я бы отдала ее псам на растерзание! Я бы сожгла ее живьем! — Слепая злоба вытеснила в ней все иные чувства; яростное пламя в глазах осушило слезы. — Вы считаете, что она не должна пострадать?
— А вы предпочли бы, чтобы она расплатилась за все сполна?
Она вся пылала от праведного гнева.
— Какие муки могут искупить такое? Я готова разорвать ее на части. Именно это она хотела сделать со мной!
Тони спокойно согласился.
— Да, именно это она хотела с вами сделать.
Но гнев Джин уже перекинулся на него.
— И вы — вы станете покрывать злодеяние?..
Тони задумался на мгновение.
— Жизнь будет для нее страшнее смерти.
— Но как можно позволить жить дальше такому чудовищу — после того, что она сделала прямо у меня на глазах? — Джин помолчала, оценивая внушительный объем доказательств преступления, и потом горячо добавила: — А мистер Видал — ее жених! Он подтвердит все, что знает, — все, что видел!
Тони упрямо покачал головой.
— А, мистер Видал!
— Она пыталась выставить чудовищем меня! — проревела Джин.
Тони поглядел на нее так странно, что она замолчала.
— На какое-то мгновение она заставила допустить…
Она перебила его.
— Что я виновата?
— Я был без ума от горя — а вас не было рядом. — С приглушенным стоном она вновь опустилась на софу и закрыла лицо руками. — Я все вам расскажу… все расскажу, — сказал он. — Он ничего не знает, ничего не видел и ничего подтвердить не сможет. Он увезет ее отсюда.
Джин вздрогнула, точно он ударил ее.
— Она здесь?
— А вы не знали? — изумился Тони.
— Она вернулась сюда? — задохнулась Джин.
— Вы думали, она сбежала?
Джин застыла, как ястреб, завидевший добычу.
— Где она?
Тони суровым жестом остановил ее; под его долгим властным взглядом ее решимость начала постепенно остывать.
— Ее больше нет. Пусть уходит.
Она немного помолчала.
— А остальные: как же они смогут?..
— Нет никаких остальных. — Спустя мгновение он добавил: — Она готова была умереть за меня.
Утихшая было ярость Джин вспыхнула с новой силой.
— Поэтому вы умрете за нее?
— Я не умру. Но я буду помнить об этом. — Она, не отрываясь, смотрела на него. — Я все должен вам рассказать, — сказал он снова. — Я знал, я всегда об этом знал. И я сам позвал ее сюда.
— Вы были добры к ней — как и ко всем вокруг.
— Нет; я вышел за рамки обычной доброты. Не стоило мне этого делать. — Мрачное выражение на миг исчезло с его лица. — Я все помню.
С болью в глазах она вчуже наблюдала за ним.
— То есть вам это нравилось?
— Нравилось — покуда я чувствовал себя в безопасности. Потом я начал бояться.
— Бояться чего?
— Всего. Не знаю, чего. Но в каждом из нас скрыта целая бездна. Во мне так точно! — простонал он, будто ожидая услышать эхо со дна этой бездны. — Это еще не все. И это тянется издавна.
— Не рассказывайте мне, — попросила Джин. Ей явно и без того было над чем подумать. — Что будет с ней?
— Бог знает. Отправится на все четыре стороны.
— И мистер Видал с ней?
— И мистер Видал с ней.
Джин представила эту печальную картину.
— Он все еще ее любит?
— Да, — ответил Тони Брим.
— Но что же он будет делать?
— Постарается оказаться по другую сторону земного шара. Только подумайте, как она будет мучиться.
Джин, казалось, пытается представить себе муки Розы.
— Из-за этого?
Он имел в виду несколько другое.
— Из-за того, что благодаря ей мы теперь свободны.
Джин горячо запротестовала.
— Она должна ликовать — ведь эта свобода обернулась для нас мучением!
Тони замешкался; потом его взгляд выхватил из заоконных сумерек очертания фигуры Пола Бивера: он стоял у выходящего на террасу высокого окна, настежь распахнутого в этот теплый вечер.
— Да, мучением, — мрачно согласился он.
Джин не видела Пола, лишь слышала ответ Тони. Он тронул ее до слез; она снова принялась сдавленно всхлипывать. Ничего не замечая вокруг себя, она, провожаемая взглядами двух мужчин, медленно пересекла комнату и покинула ее через ту же дверь, в которую прежде вошла.
XXXIII
— Вы меня ищете? — тут же спросил Тони.
Пол, часто моргая от яркого света лампы, повернул к нему опустошенную унылую физиономию.
— Я вас увидел через окно и подумал, что надо вам сказать…
— Что кое-кто хочет меня увидеть? — Тони явно не собирался уклоняться от встречи.
— Она не просила позвать вас, но я подумал, что вы могли бы…
— Я могу все что угодно, — сказал Тони. — А о ком вы говорите?
— Об одной из ваших служанок — о бедной миссис Горэм.
— О няне Эффи? Она тут?
— Она сейчас в саду, — пояснил
